В то лето в Моюнкумском заповеднике у волчицы Акбары и волка Ташчайнара впервые родились волчата. С первым снегом наступила пора охоты, но откуда было знать волкам, что их исконная добыча - сайгаки - будет нужна для пополнения плана мясосдачи, и что кто-то предложит использовать для этого «мясные ресурсы» заповедника.

Когда волчья стая окружила сайгаков, внезапно появились вертолёты. Кружась в воздухе, они гнали испуганное стадо в сторону главной силы - охотников на «уазиках». Бежали и волки. В конце погони из волков в живых остались только Акбара и Ташчайнар (двое их волчат погибли под копытами безумной массы, третьего застрелил один из охотников). Им, усталым и израненным, хотелось поскорее оказаться в родном логове, но и возле него были люди, собиравшие сайгачьи трупы - план мясосдачи дал этим бездомным шанс подзаработать.

Старшим в компании был Обер, в прошлом старшина дисциплинарного батальона, сразу после него - Мишка-Шабашник, тип «бычьей свирепости», а самое низкое положение занимали бывший артист областного театра Гамлет-Галкин и «абориген» Узюкбай. В их военном вездеходе среди холодных туш сайгаков лежал связанным Авдий Каллистратов, сын покойного дьякона, изгнанный за ересь из духовной семинарии.

В ту пору он работал внештатным сотрудником областной комсомольской газеты: статьи с его непривычными рассуждениями нравились читателям, и газета охотно их печатала. Со временем Авдий надеялся высказать на страницах газеты свои «новомысленнические представления о Боге и человеке в современную эпоху в противовес догматическим постулатам архаичного вероучения», но он не понимал, что против него были не только неизменяемые веками церковные постулаты, но и могучая логика научного атеизма. Тем не менее, «в нём горел свой огонь».

У Авдия было бледное высокое чело. Серые глаза навыкате отражали непокой духа и мысли, а волосы до плеч и каштановая бородка придавали лицу благостное выражение. Мать Авдия умерла в раннем детстве, а отец, вложивший в воспитание сына всю душу, - вскоре после того, как тот поступил в духовное училище. «И, возможно, в том была милость судьбы, ибо он не перенёс бы той еретической метаморфозы, которая случилась с его сыном». Авдия после смерти отца выгнали из маленькой служебной квартирки, в которой он прожил всю жизнь.

Тогда и состоялась его первая поездка в Среднюю Азию: газета дала задание проследить пути проникновения наркотика анаши в молодёжную среду европейских районов страны. Чтобы выполнить задание, Авдий присоединился к компании «гонцов за анашой». Гонцы отправлялись за анашой в Примоюнкумские степи в мае, когда цветёт конопля. Их группы формировались на Казанском вокзале в Москве, куда съезжались гонцы со всех концов Советского Союза, особенно из портовых городов, где легче было сбыть наркотик. Здесь Авдий узнал первое правило гонцов: поменьше общаться на людях, чтобы в случае провала не выдать друг друга. Обычно гонцы собирали соцветия конопли, но самым ценным сырьём был «пластилин» - масса из конопляной пыльцы, которую перерабатывали в героин.

Через несколько часов Авдий уже ехал на юг. Он догадывался, что в этом поезде ехало не меньше десятка гонцов, но знал только двоих, к которым присоединился на вокзале. Оба гонца прибыли из Мурманска. Самому опытному из них, Петрухе, было лет двадцать, второй, шестнадцатилетний Лёня, ехал на промысел второй раз, и уже считал себя бывалым гонцом.

Чем больше Авдий вникал в подробности этого промысла, тем больше убеждался, что «помимо частных и личных причин, порождающих склонность к пороку, существуют общественные причины, допускающие возможность возникновения этого рода болезней молодёжи». Авдий мечтал написать об этом «целый социологический трактат, а лучше всего открыть дискуссию - в печати и на телевидении». Из-за своей отрешённости от реальной жизни он не понимал, что «никто не заинтересован в том, чтобы о подобных вещах говорилось в открытую, и объяснялось это всегда соображениями якобы престижа нашего общества», хотя на самом деле всe просто боялись рисковать своим служебным положением. Авдий был свободен от этого страха и жаждал помочь этим людям «личным участием и личным примером доказать им, что выход из этого пагубного состояния возможен лишь через собственное возрождение».

На четвёртый день пути на горизонте показались Снежные горы - знак того, что их путешествие почти закончено. Гонцам предстояло сойти на станции Жалпак-Саз, добраться на попутках до совхоза «Моюнкумский», а дальше идти пешком. Всей операцией незримо руководил Сам, которого Авдий так и не увидел, но понял, что этот таинственный человек очень недоверчив и жесток. Перекусив на станции, Авдий, Петруха и Лёнька отправились дальше под видом сезонных рабочих.

В глухом казахском посёлке Учкудуке, где они остановились передохнуть и подработать, Авдий встретил девушку, которая вскоре стала главным человеком в его жизни. Она подкатила на мотоцикле к зданию, которое они штукатурили. Особенно запомнилось Авдию сочетание светлых волос и тёмных глаз, придававшее девушке особенное очарование. Этот визит мотоциклистки насторожил гонцов, и на следующее утро они двинулись дальше.

Вскоре они набрели на очень густые заросли конопли. Каждый гонец-новичок должен был преподнести Самому подарок - спичечный коробок «пластилина». «Дело оказалось немудрёное, но до предела выматывающее и по способу варварское. Надо было, раздевшись догола, бегать по зарослям, чтобы на тело налипала пыльца с соцветий». Потом слой пыльцы соскребался с тела в виде однородной массы. Авдия заставляла заниматься этим только перспектива встречи с Самим.

Вскоре они отправились в обратный путь с рюкзаками, до отказа набитыми травой-анашой. Теперь гонцам предстояло самое трудное: добраться до Москвы, минуя милицейские облавы на азиатских станциях. Снова всей операцией руководил таинственный Сам, и всю дорогу Авдий подготавливал себя к встрече с ним. У железной дороги, где гонцы должны были сесть в вагон товарняка, они встретили Гришана с двумя гонцами. Увидев его Авдий сразу понял, что это и есть Сам.

Часть вторая

Гришан обладал заурядной внешностью и напоминал «загнанного в угол хищного зверька, который хочет кинуться, укусить, но не решается и всё-таки храбрится и принимает угрожающую позу». Он присоединился к группе Авдия под видом простого гонца. Поговорив с Авдием, Гришан быстро понял, что тот принадлежит к породе «одержимых идиотов» и отправился в Моюнкумы только за тем, чтобы исправить то, что одному человеку исправить невозможно. У Авдия и у Гришана были абсолютно противоположные жизненные позиции, от которых никто из них отступать не собирался. Гришан хотел, чтобы Авдий ушёл и не тревожил гонцов своими рассуждениями о Боге, Авдий же уйти не мог.

Вечером пришло время садиться на товарняк. Гришан послал двоих людей создать на путях «иллюзию пожара». Заметив разложенный на рельсах костёр, машинист притормозил, и вся компания успела заскочить в пустой вагон. Поезд двинулся в сторону Жалпак-Саза. Вскоре все расслабились и пустили по кругу самокрутку с травкой. Не курили только Авдий и Гришан. Авдий понял, что Гришан разрешил им «покайфовать» назло ему. Хотя Авдий и делал вид, что ему это безразлично, в душе он «возмущался, страдал от своего бессилия что-либо противопоставить Гришану».

Всё началось с того, что окончательно забалдевший Петруха начал приставать к Авдию с предложением затянуться от замусоленного бычка. Не выдержав, Авдий схватил бычок и выкинул его в открытую дверь вагона, потом начал вытряхивать туда же коноплю из рюкзака, призывая всех последовать его примеру. Гонцы набросились на Авдия, «он теперь воочию убедился в свирепости, жестокости, садизме наркоманов». Один Лёнька пытался разнять дерущихся. Гришан же смотрел на это, не скрывая своего злорадства. Авдий понимал, что Гришан поможет ему, стоит только попросить, но попросить помощи у Гришана Авдий не мог. В конце концов, избитого до полусмерти Авдия выкинули из движущегося на полном ходу поезда.

Авдий лежал в кювете возле железной дороги, и виделся ему тот памятный разговор Иисуса с Понтием Пилатом, в котором будущий Мессия тоже не попросил пощады.

Пришёл в себя Авдий ночью, под хлынувшим дождём. Вода заполнила кювет, и это заставило Авдия двигаться. Голова его оставалась ясной, и он удивлялся, «какой удивительной ясности и объёмности мысли осеняют его». Теперь Авдию казалось, что он существует в двух разных эпохах: в настоящем времени он пытался спасти своё гибнущее тело, а в прошлом он хотел спасти Учителя, мечась по жарким улицам Иерусалима и сознавая, что все его попытки напрасны.

Авдий переждал ночь под железнодорожным мостом. Утром он обнаружил, что его паспорт превратился в комок мокрой бумаги, «а из денег более или менее сохранились всего две ассигнации - двадцатипятирублёвка и десятка», на которые ему предстояло добраться до родного Приокска. Под мостом проходила просёлочная дорога. Авдию повезло - почти сразу его подобрала попутка и довезла до станции Жалпак-Саз.

У Авдия был настолько ободранный и подозрительный вид, что на станции его немедленно арестовали. В милицейском участке, куда его привели, Авдий с удивлением увидел почти всю команду гонцов за исключением Гришана. Авдий окликнул их, но они сделали вид, что не узнали его. Милиционер уже хотел отпустить Авдия, но тот потребовал, чтобы его тоже посадили за решётку, заявив, что они покаются в своих грехах и тем самым очистятся. Приняв Авдия за сумасшедшего, милиционер вывел его в зал ожидания, попросил уехать отсюда как можно дальше и ушёл. Люди, избившие Авдия, должны были вызвать у него желание отомстить, но вместо этого ему казалось, что «поражение добытчиков анаши - это и его поражение, поражение несущей добро альтруистической идеи».

Между тем Авдию становилось всё хуже. Он почувствовал, что окончательно заболел. Какая-то пожилая женщина заметила это, вызвала скорую помощь и Авдий попал в жалпак-сазскую станционную больницу. На третий день к нему пришла та самая девушка-мотоциклистка, которая приезжала в Учкудук. Девушка, Инга Фёдоровна, была знакомой станционного врача, от которой и узнала о Авдии. Инга занималась изучением моюнкумской конопли, история Авдия очень заинтересовала её, и она пришла узнать, не нужны ли ему научные сведения об анаше. Эта встреча стала для Авдия началом «новой эпохи».

Приехав осенью к Инге, Авдий не застал её дома. В письме, которое Инга оставила ему на почте до востребования, говорилось, что её бывший муж хочет через суд отобрать у неё сына, и ей пришлось срочно уехать. Авдий вернулся на вокзал, где его и встретил Кандалов по кличке Обер. Утром следующего дня Авдий вместе с «хунтой» отправился на облаву в Моюнкумский заповедник.

Истребление сайгаков страшно подействовало на Авдия, и он, как и тогда, в вагоне, начал «требовать, чтобы немедленно прекратили эту бойню, призывал озверевших охотников покаяться, обратиться к Богу». Это и «послужило поводом для расправы». Обер устроил суд, в результате избитого до полусмерти Авдия распяли на корявом саксауле.Потом они сели в машину и уехали.

И привиделось Авдию огромная водная поверхность, а над водой - фигура дьякона Каллистратова, и послышался Авдию его собственный детский голос, читающий молитву. «То подступали конечные воды жизни». А палачи Авдия крепко спали в полутора километрах от места казни - они отъехали, чтобы оставить Авдия в одиночестве. На рассвете Акбара и Ташчайнар подкрались к своему разорённому логову и увидели человека, висящего на саксауле. Ещё живой, человек поднял голову и прошептал волчице: «Ты пришла...». Это были его последние слова. В это время послышался шум мотора - это возвращались палачи - и волки ушли из моюнкумской саванны навсегда.

Целый год Акбара и Ташчайнар прожили в приалдашских камышах, где у них родилось пять волчат. Но вскоре здесь начали строить дорогу к горнорудной разработке, и древние камыши подожгли. И снова волчата погибли, и снова Акбаре и Ташчайнару пришлось уходить. Последнюю попытку продолжить род они сделали в Прииссыккульской котловине, и попытка эта завершилась страшной трагедией.

Часть третья

В тот день пастух Базарбай Нойгутов нанялся проводником к геологам. Проводив геологов и получив 25 рублей и бутылку водки, Базарбай поехал домой напрямик. По дороге не выдержал, спешился у ручья, достал вожделенную бутылку и вдруг услышал странный плач. Базарбай огляделся и обнаружил в зарослях волчье логово с совсем маленькими волчатами. Это было логово Акбары и Ташчайнара, которые в тот день были на охоте. Не долго думая, Базарбай засунул всех четырёх волчат в седельные сумки и поспешил прочь, чтобы успеть уйти как можно дальше до прихода волков. Волчат этих Базарбай собирался продать очень дорого.

Вернувшись с охоты и не обнаружив в логове детей, Акбара и Ташчайнар пошли по следу Базарбая. Догнав пастуха, волки попытались отрезать ему путь к приозёрью и загнать в горы. Но Базарбаю повезло - на его пути оказалась кошара Бостона Уркунчиева. Этого колхозного передовика Базарбай ненавидел и завидовал ему по-чёрному, но теперь выбирать не приходилось.

Хозяина не было дома, и жена Бостона, Гулюмкан, приняла Базарбая как дорогого гостя. Базарбай немедленно потребовал водки, развалился на ковре, и стал рассказывать про свой сегодняшний «подвиг». Волчат извлекли из сумок, и полуторагодовалый сынишка Бостона стал с ними играть. Вскоре Базарбай забрал волчат и уехал, а Акбара и Ташчайнар остались возле Бостонова подворья.

С тех пор возле хозяйства Бостона каждую ночь слышался тоскливый волчий вой. На следующий день Бостон поехал к Базарбаю, чтобы купить у него волчат. Базарбай встретил его неприветливо. Всё не нравилось ему в Бостоне: и шуба на нём добротная, и конь хороший, и сам он здоровый да ясноглазый, и жена у него красавица. Напрасно Бостон убеждал Базарбая, что волчат нужно вернуть в логово. Не продал он волчат, поругался с Бостоном.

В тот день волки навсегда покинули своё логово и начали бродить по округе, никого не боясь. «И ещё больше заговорили о них, когда Акбара и Ташчайнар нарушили волчье табу и стали нападать на людей». Об Акбаре и Ташчайнаре «пошла страшная слава», но никто не знал настоящей причины волчьей мести, и не подозревал «о безысходной тоске матери-волчицы по похищенным из логова волчатам». А Базарбай в это время, продав волчат, пропивал деньги и везде хвалился тем, как здорово он отшил Бостона, «этого неразоблачённого тайного кулака».

А волки снова вернулись к подворью Бостона. Волчий вой не давал ему уснуть. Невольно вспомнилось тяжёлое детство. Отец Бостона погиб на войне, когда тот учился во втором классе, потом умерла мать, и он, самый младший в семье, был предоставлен самому себе. Всего в жизни он добился тяжёлым трудом, поэтому считал, что правда на его стороне, и на хулу внимания не обращал. Только в одном своём поступке он раскаивался до сих пор.

Гулюмкан была второй женой Бостона. Он работал и дружил с её покойным мужем Эрназаром. В то время Бостон добивался, чтобы землю, на которой паслись его отары, закрепили за его бригадой в постоянное пользование. На это никто не соглашался - уж очень всё смахивало на частную собственность. Особенно был против совхозный парторг Кочкорбаев. И тогда у Бостона и Эрназара возникла идея: перегнать скот на всё лето за перевал Ала-Монгю, на богатый Кичибельский выпас. Они решили поехать на перевал и наметить путь для отар. Чем выше в горы они поднимались, тем толще становился снежный покров. Из-за снега Эрназар не заметил трещину в леднике и провалился в неё. Трещина была такая глубокая, что верёвка не доставала до её дна. Бостон ничего не мог сделать для спасения друга, и тогда он поспешил за помощью. Всю сбрую он пустил на верёвки, поэтому идти пришлось пешком, но тут ему повезло - в предгорьях играл свадьбу один из чабанов. Бостон привёл людей к трещине, потом подоспели альпинисты и сказали, что достать труп Эрназара из щели не могут - он крепко вмёрз в толщу льда. И до сих пор Бостону снится сон о том, как он спускается в трещину, чтобы попрощаться с другом.

Полгода спустя умерла первая жена Бостона. Перед смертью она попросила мужа не ходить в бобылях, а жениться на Гулюмкан, которая была её подругой и дальней родственницей. Бостон так и сделал, и вскоре у них родился сын Кенджеш. Дети Бостона и Гулюмкан от первых браков уже выросли и обзавелись семьями, поэтому этот ребёнок стал отрадой и для матери, и для отца.

Теперь волки выли возле дома Бостона каждую ночь. Наконец, Бостон не выдержал и решил подкараулить волчью пару около отары. Их придётся убить - другого выхода не было. Бостону было нелегко: к обвинению в гибели Эрназара прибавилось обвинение в защите волков. Два его недруга - Кокчорбаев и Базарбай - объединились, и теперь травили его, загоняли в тупик. Убить Бостону удалось только Ташчайнара, Акбара успела спастись.

Мир для Акбары утратил свою ценность. Ночами она приходила к дому Бостона и молча принюхивалась в надежде, что ветер донесёт до неё запах волчат. Наступило лето, Бостон перегнал скот на летний выпас и вернулся за семьёй. Перед отъездом они пили чай, а Кенджеш играл во дворе. Никто не заметил, как подкралась Акбара и унесла ребёнка. Бостон схватил ружьё и начал стрелять по волчице, но всё время промахивался - боялся попасть в сына, которого Акбара несла на спине. А волчица тем временем уходила всё дальше. Тогда Бостон прицелился тщательней и выстрелил. Когда он подбежал к упавшей Акбаре, она ещё дышала, а Кенджеш был уже мёртв.

Не помня себя от горя, Бостон зарядил ружьё, поехал к Базарбаю и застрелил его в упор, отомстив за всё. Потом он повернулся и ушёл «в приозёрную сторону, чтобы сдаться там властям. То был исход его жизни».

3.2 Выявление проблемы свободы-несвободы у героев «маюнкумских» глав: Авдий Каллистратов - гонцы за анашой - оберкандаловцы - Бостон Уркунчиев.

«Существует на свете законо-

мерность, согласно которой

мир больше всего и наказыва-

ет своих сынов за самые чис-

тые идеи и побуждения духа.»

Основные действия в романе «Плаха» происходят на бескрайних просторах Маюнкумской саванны, Прииссыкулья. Главные действующие лица: Авдий Каллистратов, гонцы за анашой, оберкандаловцы и Бостон Уркунчиев. Основной художественный арсенал для решения проблемы свободы-несвободы: приёмы, раскрывающие психологию: внутренние монологи, диалоги, сны и видения; образы-символы, антитеза, сравнение, портрет.

Авдий Каллистратов - одно из важнейших звеньев в цепочке героев «маюнкумских» глав «Плахи». Будучи сыном дьякона, он поступает в духовную семинарию и числится там «...как подающий надежды...» Однако, через два года его изгоняют за ересь. Дело в том (и это были первые шаги героя как свободной личности), что Авдий, считая, «...что традиционные религии...безнадёжно устарели...» из-за своего догматизма и закоснелости, выдвигает свою версию «...развития во времени категории Бога в зависимости от исторического развития человечества.» Персонаж уверен, что обычный человек может общаться с Господом без посредников, то есть без священников, а этого церковь простить не могла. Чтобы «...вернуть заблудшего юношу в лоно церкви...» в семинарию приезжает епископ или, как его называли, Отец Координатор. Во время беседы с ним Авдий «...почувствовал в нём ту силу, которая в каждом человеческом деле, охраняя каноны веры, прежде всего соблюдает собственные интересы.» Тем не менее, семинарист откровенно говорит о том, что мечтает о «...преодолении вековечной закоснелости, раскрепощение от догматизма, предоставление человеческому духу свободы в познании Бога как высшей сути собственного бытия.» Иными словами « дух свободы» должен управлять человеком, в том числе и его стремлением познать Бога. Вопреки уверениям Отца Координатора, что главная причина «бунта» семинариста - свойственный молодости экстремизм, Авдий не отрекается от своих взглядов. В «проповеди» Отца Координатора прозвучала мысль, ставшая реальностью в дальнейшей трагической жизни Каллистратова: «Тебе с такими мыслями не сносить головы потому, что и в миру не терпят тех, кто подвергает сомнению основополагающие учения,...и ты ещё поплатишься...» Умозаключения Авдия носили неустоявшийся, дискуссионный характер, но и такой свободы мысли, официальное богословие не простило ему, изгнав из своей среды.

После исключения из духовной семинарии Авдий работает внештатным сотрудником комсомольской газеты, редакция которой была заинтересована в таком человеке, так как бывший семинарист являлся своеобразной антирелигиозной пропагандой. Кроме того, статьи героя отличались непривычными темами, что вызывало интерес у читателей. Авдий же преследовал цель «...познакомить читателя с тем кругом мыслей, за которые собственно говоря, его и исключили из духовной семинарии.» Сам персонаж так говорит об этом: «Меня давно терзала мысль - найти нахоженные тропы к умам и сердцам своих сверстников. Я видел своё призвание в поучении добру» В этом стремлении героя Ч. Айтматова можно сравнить с булгаковским Мастером, который своим романом о Пилате так же выступал за самые гуманные человеческие качества, отстаивая свободу личности. Как и герой «Мастера и Маргариты» Авдий не может опубликовать свои «набатные» статьи о наркомании, так как «...вышестоящие инстанции...», лишённые истины, а значит и свободы, не желая причинять ущерб престижу страны этой проблемой, не пропускают их в печать. «К счастью и несчастью своему, Авдий Каллистратов был свободен от бремени такого...затаённого страха...» Стремление героя говорить правду, какой бы горькой она ни была, подчёркивает наличие у него свободы.

Для того, чтобы собрать подробный материал об анашистах, Авдий проникает в их среду, становится гонцом. За день до поездки в Маюнкумские степи собирать «злую штуку», осознавая опасность и ответственность предпринимаемого, он неожиданно получает большую моральную поддержку: концерт староболгарского храмового пения. Слушая певцов, «...этот крик жизни, крик человека с вознесёнными ввысь руками, говорящий о вековечной жажде утвердить себя,... найти точку опоры в необозримых просторах вселенной...», Авдий получает необходимую энергию, силу для выполнения своей миссии. Под влиянием пения герой невольно вспоминает рассказ «Шестеро и седьмой», повествующий о времени гражданской войны на территории Грузии, и понимает, наконец-то, причину трагического финала, когда чекист Сандро, внедрившийся в отряд Гурама Джохадзе, после совместного пения в ночь перед расставанием убивает всех и себя. Песня, льющаяся из самого сердца, сближает людей, одухотворяет, наполняет души ощущением свободы и Сандро, раздваиваясь в борьбе долга и совести, покарав бандитов, убивает и себя.

В данном эпизоде музыка, символизирующая чувство свободы, наполняет душу бывшего семинариста. Ч. Айтматов устами героя размышляет: «Жизнь, смерть, любовь, сострадание и вдохновение - всё будет сказано в музыке, ибо в ней, в музыке, мы смогли достичь наивысшей свободы, за которую боролись на протяжении всей истории...»

На следующий день после концерта Авдий вместе с анашистами устремляется в Маюнкумы. По мере того, как герой знакомится с гонцами, первоначальный план просто собрать материал для статьи уступает место стремлению спасти заблудшие души. Авдий «...был одержим благородным желанием повернуть их (анашистов - В.Д.) судьбы к свету силой слова...», не зная «...что зло противостоит добру даже тогда, когда добро хочет помочь вступившим на путь зла...»

Кульминационным моментом в истории с анашистами является диалог между Авдием и предводителем гонцов Гришаном, в ходе которого становятся очевидным взгляды персонажей именно с точки зрения интересующей меня проблемы.

Гришан, поняв замысел Каллистратова спасти молодых ребят-наркоманов, пытается доказать неправомочность действий Авдия, их бессмысленность. Бывший семинарист слышит слова, которые похожи на то, что когда-то говорил ему Отец Координатор: «А ты, спаситель-эмиссар, подумал прежде о том, какая сила тебе противостоит?» В этих словах звучит прямая угроза, но проповедник остаётся верен себе. Авдий считает, что «...устраниться, видя злодеяние своими глазами,...равносильно тяжкому грехопадению.» Гришан утверждает, что он в большей степени, чем кто-либо дарит всем свободу в виде кайфа от наркотика, в то время как каллистратовы «...лишены даже этого самообмана.» Однако, в самих словах предводителя анашистов кроется ответ: свобода под воздействием наркотика - самообман, значит ни гонцы, ни Гришан не обладают истинной свободой. Поэтому анашисты набрасываются на Авдия и, жестоко избив, сбрасывают с поезда. Примечательный факт: Гришан не участвует в избиении. Он, как и библейский Понтий Пилат, умывает руки, отдав жертву на растерзание обезумевшей толпе.

Благодаря молодому организму или какому-то чуду Авдий Каллистратов остаётся в живых. Теперь казалось бы герой одумается, поймёт всю опасность сражаться с «ветряными мельницами» безнравственности, бездуховности, несвободы. Однако этого не происходит. Авдий, едва оправившись, попадает в «бригаду» или «хунту», как окрестили себя сами люди, Обер-Кандалова, бывшего военного «...бывшего из штрафбата...», который отправлялся в Маюнкумы на отстрел сайгаков для выполнения плана мясосдачи. Облава сильно подействовала на Авдия: «...он вопил и метался, точно в предчувствии конца света, - ему казалось, что всё летит в тартарары, низвергается в огненную пропасть...» Желая прекратить жестокую бойню, герой захотел обратить к Богу людей, которые приехали в саванну в расчёте заработать кровавые деньги. Авдий «...хотел остановить колоссальную машину истребления, разогнавшуюся на просторах Маюнкумской саванны, - эту всесокрушающую механизированную силу...Хотел одолеть неодолимое...» Эта сила физически подавляет героя. Спасти он не пытается да это было почти невозможно, потому, что Обер-Кандалов противопоставил жестокую мысль: «...кто не с нами, вздёрнул, да так, чтобы сразу язык набок. Всех бы перевешал, всех кто против нас, и одной вереницей весь земной шар, как обручем, обхватил, и тогда б уж никто ни единому нашему слову не воспротивился, и все ходили бы по струнке...» Авдий «по струнке» ходить не мог и не хотел, поэтому его распинают на саксауле. Его «...фигура чем-то напоминала большую птицу с раскинутыми крыльями...» Упоминание о птице, свободный образ которой троекратно появляется в библейской легенде романа, позволяет утверждать: сравнение свидетельствует о том, что Авдий погибает свободной личностью, в то время, как оберкандаловцы, лишённые всех нравственных норм, вообще человеческого подобия, несвободны.

Отец Координатор, анашисты и оберкандаловцы - современная альтернатива Авдию, Христу ХХ века. Они пытались заставить его отречься о своих убеждений, от веры, от свободы. Однако, как и две тысячи лет назад Понтий Пилат трижды слышит отказ из уст Христа, так и современные пилаты не могут сломить волю свободного человека - Авдия Каллистратова.

Последним действующим лицом «маюнкумских» глав, в приложении к которому исследуется проблема свободы-несвободы, является Бостон Уркунчиев. Сюжетная линия персонажа переплетается с линией волков. С Авдием Каллистратовым герой никогда не встречается на страницах романа, но, тем не менее, его жизнь наполнена идеями Христа ХХ века. Бостон «...аккумулирует в себе накопленные за тысячелетия народом здоровые навыки и принципы бытия и своего пребывания на земле,...учитывая опыт человека ХХ столетия, выражает устремления к реальному гуманизму.» И здесь в гамме художественных средств авторские ремарки, монологи и сны героя.

Бостон Уркунчиев, по мнению Р. Бикмухаметова, «...прямой наследник Дюйшена и Танабая Бакасова, Казангана и Едигея Буранного.», героев предыдущих произведений Ч. Айтматова. Самое главное в жизни героя - семья (жена и маленький Кенджеш) и работа, «...ведь с самого детства жил трудом.» В нелёгкий труд чабана Бостон вкладывает всю свою душу, почти круглосуточно занимаясь с ягнятами. Он пытается ввести в бригаде, которой руководит, арендный подряд, считая, что каждому «...делу, кто-то в конце концов должен...быть хозяином.» Желание существенных перемен, дающих больше свободы для принятия решений, действий, подтверждает и указывает на стремление героя не только к свободе в узком, конкретном, но и в глобальном масштабе. Однако осуществить задуманное не удаётся из-за непонимания, равнодушия, безразличия руководства совхоза, в определённых обстоятельствах оборачивающихся преступной вседозволенностью и человеконенавистничеством. Именно это явилось причиной вражды между Уркунчиевым и пьяницей Базарбаем. Именно равнодушие и непонимание во всеобщей бездуховности - главные причины смерти Ерназара, друга и единомышленника Бостона, который гибнет на пути к новым пастбищам для скота.

Бостон тяжело переживает смерть Ерназара. Хотя, если вдуматься, то вины персонажа в происшедшей трагедии нет. Не Уркунчиев, а общество, равнодушное и закоснелое, держащееся, как и официальная церковь, на догматизме, толкает чабанов на рискованное дело. Свобода персонажа автором «Плахи» выводится из понятия «нравственность, то есть только высокоморальный, соотносящий свои поступки с совестью человек, по мнению Ч. Айтматова, может быть свободным. Все эти качества присущи Бостону Уркунчиеву. После гибели Ерназара «...ещё долгое время, годы и годы, Бостону снился один и тот же навечно впечатавшийся в его память страшный сон...», в котором герой спускается в зловещую пропасть, где нашёл последний приют вмёрзший в лёд Ерназар. Сон, в –ходе которого чабан вновь и вновь переживает муки, является определяющим в вопросе о нравственности, а значит и в вопросе о свободе персонажа.

Деградация человека и жестокость, усилившаяся в обращении с природой, окружающими людьми становится причиной трагедии Бостона. Дело в том, что Базарбай, разорив волчье логово, приводит зверей к жилищу Бостона. На неоднократные просьбы чабана отдать или продать волчат Базарбай отвечал отказом. А между тем волки резали овец, не давали своим воем спокойно спать по ночам. Герой, чтобы оградить свою семью и хозяйство от такого бедствия, устраивает засаду и убивает волка-отца. Его гибель является первым звеном последующих смертей. Следующим стал его сын Кенджеш и волчица: Бостон, желая застрелить зверя, похитившего ребёнка, убивает обоих. Для героя мир блекнет, «...он исчез, его не стало, на его месте остался только бушующий огненный мрак.» С этого момента персонаж, отличавшийся от окружающих наличием нравственной чистоты и свободы, теряет её. Объяснить это можно так: убив волчицу-мать, воплощающей и олицетворяющей в себе Природу, её высшую мудрость и разум, Бостон убивает себя в своём потомстве. Однако на пути потери свободы Бостон идёт ещё дальше, становясь таким же несвободным человеком, как и Кочкорбаев, оберкандаловцы и анашисты, учиняя самосуд над Базарбаем.

Завершая разговор о существовании или отсутствии свободы у героев «маюнкумских» глав романа можно сделать следующие выводы. Единственный герой, который обладает исключительной свободой, - Авдий Каллистратов. Персонаж, боровшийся за спасение «заблудших душ» анашистов и оберкандаловцев, проповедующий добро, нравственную чистоту и свободу, погибает не изменив своей вере в человека, не отрёкшись от убеждений свободной личности. Анашисты и оберкандаловцы, лишённые нравственных принципов, преследуя только одну цель в жизни - обогащение, лишены свободы. При этом анашисты, считая дурман наркотика освобождением от всех запретов, усугубляют свою несвободу.

Бостон Уркунчиев, будучи неординарной, изначально свободной личностью, вследствие преступления человеческих норм, пойдя на поводу у таких, как Кочкорбаев, Отец Координатор, анашисты и оберкандаловцы, теряет свободу, ставит крест на своей жизни свободной личности и жизни своего рода.

Информация о работе «Художественное воплощение категорий свободы-несвободы в романах М. Булгакова Мастер и Маргарита и Ч. Айтматова Плаха»

Роман «Плаха» является пересечением нескольких сюжетных линий. С одной стороны это история волчицы Акбары, которая имеет столь драматический финал, она же пересекается с ключевой линией - историей жизни Бостона и его семьи. Параллельной же линией по роману проходят злоключения бывшего духовного семинариста, Авдия Каллистратова, вознамерившегося исцелить целый мир и избавить его зла и порока, так прочно укрепившегося вокруг.
Характерные библейские мотивы можно отследить именно в этой сюжетной линии, более того, сам автор неоднократно сравнивает и проводит параллели между Авдием и Иисусом Христом.
Примечательны и схожесть во внешности - так, Иисуса трактователи Библии описывают как высокого молодого человека со светлыми волосами до плеч и бородой, Авдий же имел схожую внешность - бывший духовный семинарист, он планировал связать свою дальнейшую жизнь со служением Богу и церкви, однако ум и незаурядные философские способности привели его к собственному философскому осмыслению и толкованию такого сложного и многогранного понятия как Бог, и в этом также можно найти сходство между ними: придя в Иерусалим, Иисус начал проповедовать людям относительно истинной сущности Бога, неся новые познания, которые не нравились очень многим.
Объектом своей борьбы Авдий избрал мир людского зла и наиболее страшный из людских пороков - наркоманию, читатель наблюдает столкновение Авдия с этим миром, который, как и предупреждал Авдия наставник семинарии, оказался намного более суровым и жестоким, чем предполагал вчерашний семинарист, и в этом мире не на всех могли так легко подействовать те проповеди, которые, как он наивно предполагал, могут вернуть «заблудших овец» на праведный путь. В своей убежденности и вере в доброе, светлое и человечное данные персонажи очень схожи, и эта параллель постоянно проходит главным мотивом у Айтматова. Точно так же, как Иисус Христос проповедовал веру в человека и его доброту, Авдий у автора бросает все свои силы и убежденность в вере на сражение с мировым злом.
Отказавшись от дальнейшего продолжения учебы, он задается целью перевоспитания тех, кто находится у самого дна жизни - сборщиков и транспортировщиков наркотика, ходоков «на халхин-гол», как они сами себя именуют, сразу же возникает сюжетная аналогия о душеспасительных беседах Иисуса с прокуратором Иудеи Понтием Пилатом, а также о походе «в народ» со своими идеями, который в конце-концов так же предал его, как и наркодобытчики Авдия. Иисуса обменяли на разбойника и убийцу Варравву, а душеспасительная проповедь Авдия, прямолинейная и наивная, кончается печально: после того, как Авдий выбросил из вагона поезда рюкзак с анашой, собранный им для Самого - главаря наркодобытчиков - его избивают практически до полусмерти и едва живого, всего в крови, выбрасывают из вагона поезда прямо на ходу. И снова прямая аналогия - жители Иерусалима за проповеди Иисуса порой забрасывали его камнями и били палками, поскольку то, что он проповедовал, никак не укладывалось в сознании обывателя, задача же Авдия была еще более трудной, ведь он пытался вернуть на путь истинный даже не простых жителей и обывателей, но малолетних преступников, находящихся в прямом подчинении своего вожака - Самого, фактически Авдий вел свою проповедь в волчьей стае, жившей и существовавшей по законам волчьей стати.
Притягательность и привлекательность зла - вот одна из фундаментальных проблем, затронутых Айтматовым, которая спустя тысячелетия после распятия Христа никуда не делась - «народ» в лице малолетних наркодобытчиков все так же выбирает зло Самого, Гришана, вместо душеспасительных разговоров проповедника. Фактически с креста в очередной раз был отпущен очередной Варравва, а очередной Иисус был распят - на наш взгляд, именно эта сюжетная линия является руководствующей и преобладающей.
При этом Сам - Гришан, главарь наркодобытчиков в «Плахе» предстает в нескольких ролях, от умного и всевидящего всепонимающего сверхнедоверчивого организатора наркотрафика до ничем не примечательного с заурядной внешностью серого неприметного человека, способного, тем не менее, на вполне интеллектуальные беседы, сразу же распознавшего в Авдии того, кем он на самом деле являлся - это некий синтез Понтия Пилата, так же долго рассуждавшего с Иисусом о добре и зле, вине и невиновности и в конце-концов ходатайствовавший перед толпой за Иисуса о полном освобождении, до разбойника и убийцы Варраввы как главаря опасной малолетней шпаны, накачанной наркотиками до потери всякого облика.
Не зря Авдий видел свою главную цель и задачу в разговорах именно с Гришаном в попытках наставить его на путь исправления, понимая, что всех их от мала до велика ждут колонии и тюрьмы, однако у Гришана имелась собственная идеология и философия - можно назвать ее философией зла, максимально приближенной «к телу», к быту и повседневности, также, как и у распинаемых вместе с Иисусом преступников, которая в случае Авдия взяла вверх над отдаленными и нематериальными проповедями Авдия. Так же, как и тысячелетие назад у Айтматова материальное и одушевленное «повседневное» зло, подкормленное материальными ценностями и удовольствиями, одерживает верх над философскими витийствованиями Авдия и призывами покаяться и жить по промыслу Божьему.
Не отчаявшись в своей духовной борьбе и вылечившись от полученных ран, герой Айтматова снова собирается в авантюрную поездку - нам этот раз с заготовителями мяса, которые устроили бойню сайгаков в прииссыккульских степях, убив во время охоты и волчат Акбары - также еще одна сторона зла, снова повседневного и страшного именно своей упорядоченностью и запланированностью на государственном уровне - план по мясу спускался из центра. Можно сказать, что в данном случае объект проповеди и увещеваний был гораздо более грозен и ужасен по степени и уровню проникновения зла - по сути, Авдий в лице забойщиков встретился с Молохом государства, упорядочившего и сделавшего зло нормой и обыденностью. Эта поездка оканчивается куда более трагично, и здесь уже совершенно явно прослеживается библейский сюжет - Авдий оказывается жестоко избит и распят на саксауле, в точности повторив судьбу Иисуса Христа. Таким образом, по Айтматову ход времени и развитие цивилизации ничуть не поколебало соотношение сил добра и зла и нисколько не изменило настоящие жизненные ценности - в борьбе за веру праведники несут жестокие испытания и страдания, которыми неизменно сопровождается любая борьба темного и светлого начала.
Интересна также и библейская тематика предательства Иисуса, совершенная Иудой за 30 сребренников, упомянутая в романе. Айтматов также приводит читателю историю предательства шести всадников седьмым, который оказался засланным агентом ЧК. Несомненно, писатель проводит полную аналогию, причем он предваряет данной историей все дальнейшие испытания и гибель Авдия от рук злодеев. Различен лишь конец предателей - агент ЧК стреляет себе в висок, оказавшись не способным вынести всей тяжести совершенного предательства, Иуду же зарезали в Гефсиманском саду люди Понтия Пилата.
Имеется в данной сюжетной линии и аналогия толпы, призывавшей выдать на смерть именно Иисуса за то, что он по распространенным слухам называл себя «царей Иудейским», ставя под сомнения власть кесаря, как, собственно и Авдий решился поставить под сомнение догмы и установки церкви, предложив свою трактовку Бога - Бога в человеке и Богочеловека, что привело буквально в ярость отцов и настоятелей церкви. Та же самая толпа, одурманенная анашой, растерзала проповедника в вагоне. Сам же писатель в этом месте приводит аналогию со сценой казни Иисуса - и тот, и другой могли бы избежать казни, обратившись с единственной просьбой в случае Иисуса - к Понтию Пилату, в случае Авдия - к Гришану. Ни тот, ни другой своим правом не воспользовались, как можно предположить, не из гордости или упрямства, но именно из жертвенности, из сознательного желания принести себя в жертву, тем самым искупив грехи человеческие. Сюжетная линия жертвенности у Айтматова - еще одна линия на фоне подлости, коварства, алчности и трусости выглядит явной антиномией.
Айтматов затрагивает сложнейшие вопросы и философские категории: взаимосвязь природы и человека, поиски смысла жизни; торжество повседневности и темноты зла над искрой света и добра. В самом начале повествования перед читателем ставятся именно вечные вопросы борьбы добра со злом.
Авдий, как и Иисус Христос, пытается разрешить эти извечные вопросы принесением себя в жертву. В своих поисках он обращается Евангелию, к Христу, распятому на кресте во имя искупления грехов всех людей своими страданиями и своей смертью. Авдий обладает обостренным чувством времени, истории и в своих галлюцинациях способен почти физически перемещаться в разные эпохи. Так, незадолго до своей гибели он мысленно перемещается в первый век нашей эры, в Иерусалим, где готовится расправа над Христом. Авдий спешит найти Иисуса на тесных улицах святого города, чтобы предупредить его о близком судилище и казни на Голгофе.
Этот литературный прием - совмещение далеких событий в сознании современного человека - представляет литературную ценность и когнитивный интерес. Подобный исторический синхронизм можно встретить в «Мастере и Маргарите» Булгакова, где также доминирует библейская тема Иисуса Христа и Понтия Пилата. Подобные исторические и временные параллели открывают духовные просторы человеческой цивилизации за все время существования в ее поисках ответов на извечные и всегда актуальные вопросы соотношения добра и зла.
Авдий ставит трудноразрешимые философские вопросы, требующие глубокого осмысления и познания: «Возможен ли Бог в человеке? Что есть Богочеловек? Есть ли человеческое сознание «вещь в себе», существует ли оно отдельно от Бога?»
Уже само появление в романе Авдия глубоко трагично - писатель знакомит с ним читателя при очень странных обстоятельствах: «….В кузове машины среди десятка битых сайгачьих туш, оставленных для отправки на завтра, лежал человек, руки eго были связаны, точно его взяли в плен. Он чувствовал, как все больше остывают и затвердевают лежащие рядом туши сайгаков. И все-таки их шкуры согревали его, а иначе ему пришлось бы худо…». Сама по себе метафора и использование в качестве туш для забоя именно сайгаков проводит четкие параллели с Иисусом - ведь въехал в Иерусалим он верхом на осле, осел же имеет родство с сайгаком, по сути, сайгак - это дикий осел. Сцена бойни, устроенной мясодобытчиками в этом смысле навевает определенные апокалиптические аналогии - Бог предан, Бог уничтожен, ничто не может напоминать уже о нем в этом страшном мире, где над всем стоит человек с ружьем, причем даже не стоит, а кружит на «железной птице» - вертолете, так испугавшем волков Акбару и Ташчайнара. Писатель сразу же показывает здесь всю массовость зла, которую можно ощутить во время загона сайгаков, где в самой гуще бегущих тел оказывается и волчица, в которую из ружья целит человек. Айтматов начинает повествования с предчувствования конца Авдия, столкнувшегося даже не со злом, но с чем-то большим - с бездушной и опосредованной машиной государства, которое на протяжении длительного времени насаждало научный атеизм. Яркая параллель и сравнение: с одной стороны въезжающий на осле в Иерусалим Иисус, пока еще приветствуемый многотысячной ликующей толпой, видящей в нем своего лидера и освободителя, и лежащий связанным среди остывающих трупов перебитых с вертолета сайгаков, родственников осла совершенно четко расставляет все по своим местам. Зло эволюционировало, оно стало совершенным, безликим и пронизало буквально все, добро же в лице проповедника Авдия нисколько не изменилось - оно осталось таким же открытым, откровенным, наивным, беззащитным и беспомощным. Что есть проповеди Авдия против сотен килограммов анаши, поставляемых наркодобытчиками с прииссыккульских степей или против беспощадной машины государства, холодно и отстраненно уничтожающей природу? Авдия предают уже не Иуды и не за тридцать сребреников, а предателей никто потом не убивает ударом ножа по указанию Понтия Пилата, наоборот, Айтматов представляет все так, что в современном мире такие, как Авдий просто не нужны, несвоевременны и участь их всегда печальна - быть распятыми на дереве или выброшенными из вагона поезда обезумевшими наркоманами. Предательство не наказывается, а современные Иуды получают гораздо больше, чем 30 сребренников. Материальное возобладало над духовным - вот основная мысль «Плахи», и для того, чтобы остановить этот мир овеществленного материального зла, нужны не Авдии и не новые Иисусы - вот что показывает нам автор.
Однако и сама задача Авдия уже усложнилась - он хочет проповедовать, вести людей к свету, к добру, но куда он оказывается заброшен волею судьбы? Кому он проповедует свои истины, которые даже в духовной семинарии посчитали ересью - духовным отбросам, подонкам общества, падали и низменным, низшим людям - в первом случае наркоманам, рассчитывающим еще и обогатиться на сборе наркотиков, эдаким изощренным преступникам, которые прибегают ко всяческим уловкам, чтобы добраться до столицы с наркотиками, в втором - к «отжимкам» из отбросов - «профессиональным алкоголикам», как они сами себя величали, сборщикам падали, отбросам из отбросов, грязи на дне человеческого общества - в этом Авдий и Иисус значительно разнятся. Иерусалим был готов слушать Иисус, толпа была готова к приходу Мессии и жаждала новой веры. Авдий вел свои проповеди на самом дне болота, в мутной зловонной жиже людских пороков и всепоглощающего материального зла - он не мог не получить ту участь, которая его и постигла в конце. Светом своего им же изобретенного учения он стремился рассеять зло, но он слишком густо и плотно сидело в этих низших слоях болота. Прииссыккульские степи - не Иерусалим, здесь правит человек зла, правит ружьем, дубинкой, кулаком и сапогом, он изверился христианским душеспасительных проповедей, мало того, еще и само государство в течение долгих лет на научной основе старательно вытравливало саму идею религии и насаждало культ материального, чего не было в Иерусалиме Понтия Пилата и Египетском царстве Ирода, куда Пилат отправил Иисуса.
Наверное, будь даже Авдий таким же чудотворцем, как Иисус, если бы он мог показывать такие же чудеса, как Христос, исцеляя больных и окармливая многотысячную толпу семью хлебами, он был бы так же обречен - в этом рок и фатум Айтматова в «Плахе». Непреодолимость, необратимость, неопровержимость зла, его монотонность и обыденность - вот что является характерной отличительной чертой двух эпох - Иисуса в Иерусалиме и Авдия в Киргизии. Иуду покарали за предательство, так и не дав воспользоваться его плодами, тридцатью сребрениками, антигерои же Айтматова, Гришаны с малолетками-наркоманами, Оберы с бандой сборщиков падали даже не торжествуют, нет, они продолжат свое монотонное существование и, весьма возможно, получат деньги за свою грязную работу и даже, весьма вероятно, смогут использовать их, а Авдия с его проповедями забудут через пять минут и открестятся от него, как от прокаженного. Время Айтматова и время «Плахи» - не место для наивных проповедей и проповедников Авдиев, это время бездушного безликого зла, зла, ставшего нормой, повседневностью, банальностью и обыденностью, вошедшего в жизнь как норма, как быт - и это и есть эволюция по сравнению с Иерусалимом Иисуса. Да, и в это время остались свои Понтии Пилаты, среди которых ведет свои проповеди и пытается наставить на путь истинный Авдий, но они слишком мелки и слишком ничтожны, чтобы можно было поставить их на один уровень с Пилатом, главарь наркодобытчиков, серое и посредственное существо и прокуратор Иудеи, носитель власти Римской империи никак не могут быть приравнены, и в этом трагедия не только Авдия, но и читателя. У Иисуса был Левий Матвей, 12 апостолов и масса последователей, снявших его тело с креста и покаравших предателя Иуду, у Авдия не только никого нет, он еще останется всеми забыт, осмеян и никому не нужен, а его проповеди не оставят никакого следа в умах его мучителей, разве что Ленька, один единственный из всех наркодобытчиков, может о чем-то задуматься, да и Гришан не Понтий Пилат и не будет просить перед «народом» о невиновности Авдия.
Диалоги Христа и Пилата, возникающие в памяти проповедника Авдия, возвращают нас к событиям двухтысячелетней давности. Тогда Понтий Пилат тоже не поверил Христу, избитому разъяренной толпой, что люди способны отрешиться от своей низменной натуры, от корыстолюбия и жажды материального. Однако Иисус отвечает прокуратору, что оправдание зла еще хуже, чем само зло, и когда-нибудь мир поплатится сполна за свои грехи и пороки.
Внешний и внутренний облик Христа у Айтматова, его обстоятельные высказывания оправданы психологически: вся история Христа, его слова и выводы воспроизведены через болезненное сознание страдальца Авдия Каллистратова.
Устами и откровениями Авдия автор выражает свои тревоги, раздумья о судьбах сегодняшнего человека; а это и составляет самую сущность творчества художника. Тревоги и раздумья отнюдь не легкие.
Может быть, действительно натура человека не способна избавиться от злого начала?
По силам ли наивному и чистому душой Авдию Каллистратову освободить людей от грехов и пороков, направить отпетых наркозаготовителей Гришана, Петруху, Леньку на путь истины и совести? Писатель не скрывает своего ответа на такой вопрос. Он почти не верит в спасение душ и искупление грехов, в очищение человеческой натуры.
В разговоре с Пилатом Иисус вспоминает о страшном видении ночью в Гефсиманском саду. Будто остался он один-единственный из мыслящих существ во Вселенной, а на Земле - ни одного живого человека. «… все было мертво, все было сплошь покрыто черным пеплом отбушевавших пожаров, земля лежала сплошь в руинах - ни лесов, ни пашен, ни кораблей в морях, и только странный бесконечный звон чуть слышно доносился издали, как стон печальный на ветру, как плач железа из глубин земли, как погребальный колокол».
Сын человеческий - Христос ужаснулся своей догадке страшной: «Вот расплата за то, что ты любил людей и в жертву им себя принес. Неужто свирепый мир людской себя убил в свирепости своей, как скорпион себя же умерщвляет своим же ядом?»
Айтматов не собирается запугивать читателя: Страшный суд идет уже давно, вся история человечества и есть Страшный суд. Он, по словам Христа, «давно уже свершается над нами». Не имеют значения ни религиозные войны, ни национальные, ни идеологические различия. И без них, если только продолжать жить на земле так, как живут сейчас миллиарды людей, человечество приближается к краю пропасти… И если бы люди не ведали, что творят! Так нет - великолепно знают, но продолжают творить, а точнее сказать, вытворять.
Две преступные компании повстречались Авдию Каллистратову. Одна - наркозаготовители, другая - «мясники», заготовители сайгачьего мяса под командой Обера-Кандалова. Обе группы исповедуют циничные принципы - не хуже фарисеев во времена Христа. И обе компании представляют людей, находящихся за пределами человечности, на самом дне существования.

Заключение.

Роман «Плаха» является ярким образцом современной литературы, одной из сюжетных линий, проходящих в романе, является тематика библейской мифологии, которая представлена в виде сопоставления и сравнения образа Авдия Каллистратова, одного из героев романа и Иисуса Христа. Стилистика Айтматова, временные и исторические параллели и пересечения несомненны: в образе Авдия Каллистратова автор предлагает читателю современного спасителя, искупителя и Мессию, ставя перед читателем вопросы - что бы делал в современном мире Мессия, приди он сюда, оказался ли он бы здесь желанным и нашел ли аудиторию для своих проповедей и убеждений? Вывод писателя неутешителен - Авдии Каллистратовы не к месту в современном мире пороков, зла и лжи, сделавшейся обыденностью и повседневностью. Заблудшие души и «заблудшие овцы» настолько глубоко заблудились и так глубоко погрязли в пороках, что никакие проповеди не смогут возвратить их тот путь, который кажется Авдию единственно верным - путь спасения души.
Сама по себе литературная форма сопоставления времен и главных героев не нова и используется в мировой литературе, позволяя лучше и глубже вникнуть в замысел писателя, понять внутренний мир героев и основную идею произведения, что очень удалось Чингизу Айтматову, а сам роман «Плаха» является жемчужиной российской современной литературы и необходим для прочтения широкому кругу читателей практически любого возраста.

У Авдия Каллистратова было бледное высокое чело; как многие люди его поколения, он носил волосы до плеч и отпустил плотную каштановую бородку, что, впрочем, если и не очень украшало, зато придавало его лицу благостное выражение. Серые навыкате глаза его лихорадочно поблескивали, в них выражался непокой духа и мысли, который был присущ его натуре, что приносило ему великую отраду от собственных постижений, а также многие тяжкие страдания от окружающих людей, к которым он шел с добром…

Ходил Авдий большей частью в клетчатых рубашках, в свитере и джинсах, в холод натягивал пальтецо и старую меховую шапку, еще отцовскую. Таким он и появился в Моюнкумской саванне…

И то, что он валялся в тот час связанный в кузове машины, наводило его на разные горькие мысли. Но острей всего он чувствовал в этот раз свое одиночество. Ему припомнилось полузабытое изречение какого-то восточного поэта:

И среди тысячной толпы – ты одинок,

и находясь с собой наедине – ты одинок.

И тем горше и мучительнее думалось ему о ней, о той, которая с некоторых пор стала самым близким существом на свете, постоянно сопутствующим ему в мыслях, как ипостась его собственной сути, – и в этот час он не мог отделить ее от себя, не мог не обращать к ней свои чувства и переживания, и если действительно существует телепатия как сверхчувственное общение близких натур в особо напряженном состоянии, она непременно должна была в ту ночь испытывать странное томление духа и предощущение беды…

Теперь ему наконец открылась справедливость парадоксальных слов все того же восточного поэта, над которыми он прежде посмеивался, не верил, что можно утверждать: «Пусть не полюбится тому, кто истинно любить предрасположен…» Что за чушь! А теперь он тихо плакал, думая о ней, сознавая, что, не знай он о ее существовании, не люби ее так затаенно и отчаянно, как собственную жизнь перед смертью, не было бы этой неутихающей боли, этой тоски, этого необоримого, безумного и мучительного желания немедленно, тотчас же вырваться, освободиться и бежать к ней среди ночи через саванну на ту затерянную в трансконтинентальной протяженности железной дороги станцию Жалпак-Саз, чтобы очутиться, как и тогда, хоть на полчаса, возле ее дверей, в том прибольничном домике на границе великих пустынь, в котором она живет… Но не в силах освободиться, Авдий проклинал свою, возможно, и ненужную ей преданность – ведь именно ради нее он вернулся, приехал во второй раз в эти азиатские края, очутился здесь, в Моюнкумах, где и лежал теперь связанный, оскорбленный и униженный. Но его чувства к ней были тем острей, чем неосуществимей было желание видеть ее, тем мучительнее было сознание одиночества, и чувства эти открывали ему вместе с тем и всю благость слияния с Богом, ибо теперь ему открылось, что Бог, являя себя через любовь, дарует тем самым человеку наивысшее счастье бытия, и щедрость Бога тут бесконечна, как бесконечно течение времени, а предназначение любви неповторимо в каждом случае и в каждом человеке…

– Слава Всевышнему! – прошептал он, глядя на луну, и подумал: «Если бы она знала, как велика божья милость, когда он вселяет в сердце любовь…»

И тут возле машины раздались шаги, и кто-то, сопя и рыгая, полез в кузов. То был Мишаш, а вслед за ним показалась и голова Кепы. Кажется, они уже успели поддать – резко шибануло в нос водкой.

– Ты что, бля, лежишь? А ну давай поднимайся, сука-поп, Обер требует тебя на ковер, перевоспитывать будет, – говорил Мишаш, как медведь в берлоге, продвигаясь через сайгачьи туши в машине.

– Ковра не будет, на собственной заднице, на землице моюнкумской посидишь.

– Ковер ему еще, – пробасил Мишаш, отрыгивая, – да за такое дело, бля, в Сибирь! Охмурить нас задумал, чуть ли не монахами решил сделать, да не на тех, бля, нарвался!

За это время Авдий Каллистратов отправил Инге Федоровне несколько писем на станцию Жалпак-Саз, и она отвечала ему до востребования на городскую почту, ибо к тому времени постоянного адреса у него уже не было. Матери он лишился еще в детстве, и отец его, дьякон Каллистратов, оставшись вдовцом, тратил всю свою доброту и немалую начитанность, и богословскую и светскую, на сына и дочь, что была старше Авдия на три года. Сестра Авдия, Варвара, уехала учиться в Ленинград, хотела поступить в педагогический институт, но ее там не приняли как дочь служителя культа, поскольку это открыло бы ей доступ к школьному обучению, и тогда она прошла по конкурсу в политехнический да так и осела в Ленинграде, вышла замуж, обзавелась семьей, и работала сейчас чертежницей в каком-то проектном институте. Авдию же дорога лежала в духовную сферу, этого хотел он сам, и этого очень хотел отец, особенно после истории с поступлением в пединститут дочери Варвары. Когда Авдий начал учиться в семинарии, дьякон Каллистратов ходил счастливый и гордый – он радовался тому, что мечта его сбылась, что не напрасны были его труды и внушения, что Господь внял его мольбам. Вскоре, однако, он умер, и, возможно, в том была милость судьбы, ибо он не перенес бы той еретической метаморфозы, которая случилась с его сыном Авдием, увлекшимся новомыслием на поприще вечного, как мир, богословия – учения, данного раз и навсегда в бесконечности и неизменности божественной силы.

А когда Авдий Каллистратов стал сотрудничать в областной молодежной газете, та небольшая квартирка, в которой дьякон Каллистратов прожил с семьей многие годы, была затребована для вновь назначенного служителя церкви, а бывшему семинаристу Авдию Каллистратову предложили освободить ее как лицу, не имеющему никакого отношения к церкви.

Авдий вызвал в связи с этим сестру Варвару, чтобы она по своему усмотрению увезла в Ленинград нужные ей родительские вещи, в основном старинные иконы и картины, как память и наследство. Себе Авдий оставил отцовские книги. То была последняя встреча брата и сестры – у каждого была своя планида. Больше они не виделись, отношения их были вполне нормальные, но жизненные пути разные. С тех пор Авдий жил на частных квартирах, сначала в отдельных комнатах, потом в углах, так как отдельные комнаты стали ему не по карману. Оттого-то и письма писались ему до востребования.

И именно в этот период наметилась первая поездка Авдия Каллистратова в Среднюю Азию от редакции областной комсомольской газеты. Непосредственным поводом к тому послужила идея Авдия изучить и описать пути и способы проникновения в молодежную среду европейских районов страны наркотического средства – анаши, растения, произрастающего в Средней Азии, Чуйских и Примоюнкумских степях. Анаша – родная сестра знаменитой марихуаны, особый вид дикой южной конопли, содержащей в листьях и особенно в соцветиях и пыльце сильнодействующие одурманивающие вещества, вызывающие при курении эйфорию, иллюзию блаженства, а с увеличением дозы фазу угнетения и вслед за этим агрессивность – форму невменяемости, опасную для окружающих.

Историю этой поездки Авдий Каллистратов подробно описал в своих путевых очерках, описал он, и как неожиданно столкнулся в степи с волчьим семейством, описал все пережитое – с болью и тревогой, как очевидец, как гражданин, озабоченный распространением одурманивающего зелья. Но публикация очерков, вначале принятых в редакции на «ура», задержалась, а затем и вовсе остановилась.

Обо всех своих неудачах и переживаниях Авдий Каллистратов и писал Инге Федоровне, которую он считал даром судьбы, самым близким себе человеком, – ведь она, подобно реке, оживляла и воскрешала его для повседневного бытия. Вскоре он понял, что переписка с Ингой Федоровной – главное событие в его жизни и, возможно, то самое предназначение, которое оправдает его существование.

Отправив ей письмо, он затем жил этим, заново восстанавливая в памяти все написанное и как бы комментируя себя. То была странная форма общения на расстоянии – беспрерывное излучение во времени и пространстве его страждущей души.

Авдий и не представляет себе другого пути, поступая в духовную семинарию. Однако будущего священника от своих однокашников отличает свободное мышление, не скованное многовековыми церковными догматами. Авдий откровенно излагает свои богоискательские взгляды. За это подающего большие надежды ученика изгоняют из духовной семинарии и объявляют еретиком-обновленцем.

Авдий оказывается между двух огней. Православная церковь его прокляла, а господствующая государственная идеология также не признает никаких религиозных учений. Никто не задумывается о том, что несостоявшимся священником движут искренняя любовь ко всем людям и горячее желание оказать им помощь.

В СССР обновленцу практически невозможно открыто распространять свое учение. Поэтому Авдий устраивается внештатным сотрудником в газету, надеясь таким образом привлечь внимание к морально-нравственным темам.

Роковую роль в судьбе Авдия сыграло его решение попасть в ряды сборщиков анаши и на основании личного опыта поведать об этом обществу. Вжиться в роль ему удалось. Однако Авдий испытывает страдания от собственного бессилия в борьбе с наркоманией. Чистая и светлая душа богоискателя требует наставить молодых ребят на истинный путь.

В степи происходит встреча Авдия Каллистратова с главарём сборщиков анаши по имени Гришан, — скользким, изворотливым типом с волчей хваткой уголовника. Устроив иллюзию пожара на железнодорожных путях, банда анашистов останавливает грузовой состав. После откровенного разговора с Гришаном Авдий принимает решение вступить в открытую схватку с новым Антихристом за человеческие души. Но его горячая проповедь в вагоне не приносит результата. Авдия жестоко избивают и выкидывают из вагона. Автор проводит прямую параллель между еретиком и Христом: обоим для спасения было достаточно признать свое поражение и произнести пару слов. Авдий доказал, что в своем стремлении к добру и справедливости не остановится ни перед чем.

Самоотверженная любовь Авдия к людям ярче всего продемонстрирована в сцене с задержанием милицией. Обновленец требует, чтобы его посадили вместе со всеми сборщиками анаши. При этом он одерживает первую победу над Антихристом: под влиянием слов Авдия к раскаянию наконец-то приходит Ленька.

Жизнь Авдия наполняется новым смыслом после встречи со своей единственной земной любовью - Ингой. Но ее внезапный отъезд опять приносит разочарование. Оно толкает Авдия вступить в команду Обера-Кандалова, что становится его последним шагом на пути к "плахе".

Авдий прекрасно понимал, в какую среду он попал. Тем не менее под влиянием вида беспощадного истребления животных он не может удержаться от очередной роковой проповеди. Его проникновенные слова вновь не находят отклика в огрубевших душах.

Зверскому убийству пьяные идиоты намеренно придают христианский смысл. Авдий, подобно Иисусу Христу, встречает смерть "на плахе", став жертвой людей, которых он пытался вырвать из когтей дьявола.

Цитаты

Вера — это тебе не кайф, вера — продукт страданий многих поколений, над верой трудиться надо тысячелетиями и ежедневно.

Смысл существования человека в самосовершенствовании духа своего, — выше этого нет цели в мире. В этом красота разумного бытия — изо дня в день все выше восходить по нескончаемым ступеням к сияющему совершенству духа. Тяжелее всего человеку быть человеком изо дня в день.

Моя церковь - это я сам.