«Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов).

«Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов). (По одному или нескольким произведениям русской литературы XIX века)

«Поэт в России больше, чем поэт», эта мысль давно уже привычна для нас. Действительно, русская литература, начиная с XIX века, стала носительницей важнейших нравственных, философских, идеологических воззрений, а писатель начал восприниматься как особый человек пророк. Уже Пушкин именно так определил миссию настоящего поэта. В своем программном стихотворении, так и названном «Пророк», он показал, что для выполнения своей задачи поэт-пророк наделяется совершенно особыми качествами: зрением «испуганной орлицы», слухом, способным внимать «неба содраганье», языком, подобным жалу «мудрыя змеи». Вместо обычного человеческого сердца посланец Бога «шестикрылый серафим», готовящий поэта к пророческой миссии, в его рассеченную мечом грудь вкладывает «угль, пылающий огнем». После всех этих страшных, болезненных изменений избранник Неба вдохновляется на свой пророческий путь самим Богом: «Востань пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей…». Так стала определятся с тех пор миссия истинного писателя, который несет людям слово, внушенное Богом: он должен не развлекать, не доставлять своим искусством эстетическое наслаждение и даже не пропагандировать какие-то, пусть и самые замечательные идеи; его дело «глаголом жечь сердца людей».

Насколько тяжела миссия пророка осознал уже Лермонтов, который вслед за Пушкиным продолжил исполнение великой задачи искусства. Его пророк, «осмеянный» и неприкаянный, гонимый толпой и презираемый ею, готов бежать обратно в «пустыню», где, «закон Предвечного храня», природа внемлет его посланцу. Люди же часто не хотят слушать пророческие слова поэта слишком хорошо он видит и понимает то, что многим не хотелось бы услышать. Но и сам Лермонтов, и те русские писатели, которые вслед за ним продолжили исполнение пророческой миссии искусства, не позволили себе проявить малодушие и отказаться от тяжкой роли пророка. Часто их за это ждали страдания и печали, многие, как Пушкин и Лермонтов, безвременно погибали, но на их место вставали другие. Гоголь в лирическом отступлении из УП главы поэмы «Мертвые души» открыто сказал всем, сколь тяжек путь писателя, глядящего в самую глубину явлений жизни и стремящегося донести до людей всю правду, сколь бы неприглядна она ни была. Его готовы не то что восхвалять как пророка, а обвинить во всех возможных грехах. «И, только труп его увидя, / Как много сделал он, поймут, / И как любил он ненавидя!» так написал о судьбе писателя-пророка и отношении к нему толпы другой русский поэт-пророк Некрасов.

Нам сейчас может показаться, что все эти замечательные русские писатели и поэты, составляющие «золотой век» отечественной литературы, всегда так высоко почитались, как в наше время. Но ведь даже ныне признанный во всем мире пророком грядущих катастроф и предвестником высшей истины о человеке Достоевский только в самом конце своей жизни стал восприниматься современниками как величайший писатель. Воистину, « нет пророка в своем отечестве»! И, вероятно, сейчас где-то рядом с нами живет тот, кто может быть назван «настоящим писателем», подобным «древнему пророку», но захотим ли мы прислушаться к тому, кто видит и понимает больше, чем обычные люди, это и есть главный вопрос.

«Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов). (По одному или нескольким произведениям русской литературы XIX века)
«Поэт в России больше, чем поэт», эта мысль давно уже привычна для нас. Действительно, русская литература, начиная с XIX века, стала носительницей важнейших нравственных, философских, идеологических воззрений, а писатель начал восприниматься как особый человек пророк. Уже Пушкин именно так определил миссию настоящего поэта. В своем программном стихотворении, так и названном «Пророк», он показал, что для выполнения своей задачи поэт-пророк наделяется совершенно особыми качествами: зрением «испуганной орлицы», слухом, способным внимать «неба содраганье», языком, подобным жалу «мудрыя змеи». Вместо обычного человеческого сердца посланец Бога «шестикрылый серафим», готовящий поэта к пророческой миссии, в его рассеченную мечом грудь вкладывает «угль, пылающий огнем». После всех этих страшных, болезненных изменений избранник Неба вдохновляется на свой пророческий путь самим Богом: «Востань пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей…». Так стала определятся с тех пор миссия истинного писателя, который несет людям слово, внушенное Богом: он должен не развлекать, не доставлять своим искусством эстетическое наслаждение и даже не пропагандировать какие-то, пусть и самые замечательные идеи; его дело «глаголом жечь сердца людей».
Насколько тяжела миссия пророка осознал уже Лермонтов, который вслед за Пушкиным продолжил исполнение великой задачи искусства. Его пророк, «осмеянный» и неприкаянный, гонимый толпой и презираемый ею, готов бежать обратно в «пустыню», где, «закон Предвечного храня», природа внемлет его посланцу. Люди же часто не хотят слушать пророческие слова поэта слишком хорошо он видит и понимает то, что многим не хотелось бы услышать. Но и сам Лермонтов, и те русские писатели, которые вслед за ним продолжили исполнение пророческой миссии искусства, не позволили себе проявить малодушие и отказаться от тяжкой роли пророка. Часто их за это ждали страдания и печали, многие, как Пушкин и Лермонтов, безвременно погибали, но на их место вставали другие. Гоголь в лирическом отступлении из УП главы поэмы «Мертвые души» открыто сказал всем, сколь тяжек путь писателя, глядящего в самую глубину явлений жизни и стремящегося донести до людей всю правду, сколь бы неприглядна она ни была. Его готовы не то что восхвалять как пророка, а обвинить во всех возможных грехах. «И, только труп его увидя, / Как много сделал он, поймут, / И как любил он ненавидя!» так написал о судьбе писателя-пророка и отношении к нему толпы другой русский поэт-пророк Некрасов.
Нам сейчас может показаться, что все эти замечательные русские писатели и поэты, составляющие «золотой век» отечественной литературы, всегда так высоко почитались, как в наше время. Но ведь даже ныне признанный во всем мире пророком грядущих катастроф и предвестником высшей истины о человеке Достоевский только в самом конце своей жизни стал восприниматься современниками как величайший писатель. Воистину, « нет пророка в своем отечестве»! И, вероятно, сейчас где-то рядом с нами живет тот, кто может быть назван «настоящим писателем», подобным «древнему пророку», но захотим ли мы прислушаться к тому, кто видит и понимает больше, чем обычные люди, это и есть главный вопрос.

В девяностые годы в нашем литературоведении появилось такое определение: "невостребованный талант".
"Невостребованный" временем, эпохой, читателями. Это определение с полным правом можно отнести к М.А.Булгакову. Почему
же мощный, своеобразный, прозорливый талант писателя оказался не ко двору его современникам? В чем загадка сегодняшнего
всеобщего преклонения перед творчеством Булгакова? Согласно опросам общественного мнения, роман "Мастер и Маргарита"
назван лучшим русским романом ХХ века.
Дело прежде всего в том, что именно в булгаковском творчестве сложился тип человека, активно противопоставившего
себя системе с ее требованием безраздельно подчиниться и служить тоталитарной власти. В атмосфере всеобщего страха и
несвободы такой человеческий тип, безусловно, оказался опасным и ненужным, этот тип уничтожался в самом прямом смысле
этого слова. Но сегодня он реабилитирован и занял наконец свое место в истории и литературе. Так Булгаков обрел вторую
жизнь, оказался одним из самых читаемых наших писателей. И мы увидели в эпохе, изображенной Булгаковым, не только
панораму определенного отрезка истории, но, что важнее, острейшую проблему человеческой жизни: выживет ли человек,
сохранит ли свои человеческие начала, если будет сведена на нет, уничтожена культура.
Эпоха Булгакова - время обострения конфликта между властью и культурой. Сам писатель в полной мере пережил все
последствия этого столкновения культуры и политики: запреты на издания, постановки, творчество и свободомыслие вообще.
Такова атмосфера жизни, а следовательно, многих произведений художника и, в первую очередь, его романа "Мастер и
Маргарита".
Центральная тема "Мастера и Маргариты" - судьба носителя культуры, художника, творца в мире социального
неблагополучия и в ситуации уничтожения культуры как таковой. Резко сатирически обрисована новая интеллигенция в романе.
Культурные деятели Москвы - работники МАССОЛИТА - занимаются распределением дач и путевок. Их не интересуют вопросы
искусства, культуры, их занимают совсем другие проблемы: как удачно написать статью или небольшую повесть, чтобы
получить квартиру или хотя бы путевку на юг. Всем им чуждо творчество, они бюрократы от искусства, не более. Вот такова
среда, такова новая реальность, в которой нет места Мастеру. И Мастер на самом деле находится за пределами Москвы, он в
"психушке". Он неудобен новому "искусству" и, следовательно, изолирован. Чем же неудобен? Прежде всего тем, что
свободен, он обладает силой, которая может подорвать основы системы. Это сила свободной мысли, сила творчества. Мастер
живет своим искусством, не представляет жизни без не!
го. Булгакову близок образ Мастера, хотя было бы ошибкой отождествлять героя романа с его автором. Мастер не борец, он
принимает только искусство, но не политику, он далек от нее. Хотя прекрасно понимает: свобода творчества, свобода мысли,
неподчиненность личности художника государственной системе насилия - неотъемлемая часть всякого творчества. В России
поэт, писатель - всегда пророк. Такова традиция русской классической литературы, столь любимой Булгаковым. Мир, власть,
государство, уничтожающие своего пророка, не приобретают ничего, но теряют очень многое: разум, совесть, человечность.
Особенно точно и ярко проявилась эта мысль в романе Мастера о Иешуа и Понтии Пилате. За Пилатом современный
читатель волен видеть кого угодно, любого лидера тоталитарного государства, облеченного властью, но лишенного личной
свободы. Важно другое: образ Иешуа читается, как образ современника Булгакова, не сломленного властью, не утратившего
своего человеческого достоинства, следовательно, обреченного. Перед Пилатом стоит человек, способный проникнуть в самые
глубокие тайники души, проповедующий равенство, всеобщее благо, любовь к ближнему, то есть то, чего нет и быть не может
в тоталитарном государстве. И самое страшное, с точки зрения прокуратора как представителя власти, это размышления Иешуа
о том, что "... всякая власть является насилием над людьми" и что "настанет время, когда не будет власти ни кесарей,
ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая
власть". Очевидно, именно так думал сам Бу!
лгаков, но еще более очевидно, что Булгакова мучило зависимое положение художника. Писатель предлагает власть имущим
прислушаться к тому, что говорит художник миру, ибо истина не всегда на их стороне. Недаром у прокуратора Иудеи Понтия
Пилата осталось впечатление, что он "чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал". Так истина
Иешуа осталась "невостребованной", как не была "востребована" и истина Мастера, и самого Булгакова.
В чем же состоит эта истина? Она заключается в том, что всякое удушение культуры, свободы, инакомыслия властью
гибельно для мира и самой власти, в том, что только свободный человек способен внести в мир живую струю. Главная
булгаковская мысль заключается в том, что мир, из которого изгнан художник, обречен на гибель. Может быть, потому
Булгаков столь современен, что нам эта истина открывается только сейчас.

«Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов).

«Настоящий писатель то же, что древний пророк: он видит четче, чем обычные люди» (А. П. Чехов). (По одному или нескольким произведениям русской литературы XIX века)

«Поэт в России больше, чем поэт», эта мысль давно уже привычна для нас. Действительно, русская литература, начиная с XIX века, стала носительницей важнейших нравственных, философских, идеологических воззрений, а писатель начал восприниматься как особый человек пророк. Уже Пушкин именно так определил миссию настоящего поэта. В своем программном стихотворении, так и названном «Пророк», он показал, что для выполнения своей задачи поэт-пророк наделяется совершенно особыми качествами: зрением «испуганной орлицы», слухом, способным внимать «неба содраганье», языком, подобным жалу «мудрыя змеи». Вместо обычного человеческого сердца посланец Бога «шестикрылый серафим», готовящий поэта к пророческой миссии, в его рассеченную мечом грудь вкладывает «угль, пылающий огнем». После всех этих страшных, болезненных изменений избранник Неба вдохновляется на свой пророческий путь самим Богом: «Востань пророк, и виждь, и внемли, / Исполнись волею моей…». Так стала определятся с тех пор миссия истинного писателя, который несет людям слово, внушенное Богом: он должен не развлекать, не доставлять своим искусством эстетическое наслаждение и даже не пропагандировать какие-то, пусть и самые замечательные идеи; его дело «глаголом жечь сердца людей».

Насколько тяжела миссия пророка осознал уже Лермонтов, который вслед за Пушкиным продолжил исполнение великой задачи искусства. Его пророк, «осмеянный» и неприкаянный, гонимый толпой и презираемый ею, готов бежать обратно в «пустыню», где, «закон Предвечного храня», природа внемлет его посланцу. Люди же часто не хотят слушать пророческие слова поэта слишком хорошо он видит и понимает то, что многим не хотелось бы услышать. Но и сам Лермонтов, и те русские писатели, которые вслед за ним продолжили исполнение пророческой миссии искусства, не позволили себе проявить малодушие и отказаться от тяжкой роли пророка. Часто их за это ждали страдания и печали, многие, как Пушкин и Лермонтов, безвременно погибали, но на их место вставали другие. Гоголь в лирическом отступлении из УП главы поэмы «Мертвые души» открыто сказал всем, сколь тяжек путь писателя, глядящего в самую глубину явлений жизни и стремящегося донести до людей всю правду, сколь бы неприглядна она ни была. Его готовы не то что восхвалять как пророка, а обвинить во всех возможных грехах. «И, только труп его увидя, / Как много сделал он, поймут, / И как любил он ненавидя!» так написал о судьбе писателя-пророка и отношении к нему толпы другой русский поэт-пророк Некрасов.

Нам сейчас может показаться, что все эти замечательные русские писатели и поэты, составляющие «золотой век» отечественной литературы, всегда так высоко почитались, как в наше время. Но ведь даже ныне признанный во всем мире пророком грядущих катастроф и предвестником высшей истины о человеке Достоевский только в самом конце своей жизни стал восприниматься современниками как величайший писатель. Воистину, « нет пророка в своем отечестве»! И, вероятно, сейчас где-то рядом с нами живет тот, кто может быть назван «настоящим писателем», подобным «древнему пророку», но захотим ли мы прислушаться к тому, кто видит и понимает больше, чем обычные люди, это и есть главный вопрос.

В девяностые годы в нашем литературоведении появилось такое определение: «невостребованный талант».
«Невостребованный» временем, эпохой, читателями. Это определение с полным правом можно отнести к М.А.Булгакову. Почему
же мощный, своеобразный, прозорливый талант писателя оказался не ко двору его современникам? В чем загадка сегодняшнего
всеобщего преклонения перед творчеством Булгакова? Согласно опросам общественного мнения, роман «Мастер и Маргарита»
назван лучшим русским романом ХХ века.

Дело прежде всего в том, что именно в булгаковском творчестве сложился тип человека, активно противопоставившего себя системе с ее требованием безраздельно подчиниться и служить тоталитарной власти. В атмосфере всеобщего страха и несвободы такой человеческий тип, безусловно, оказался опасным и ненужным, этот тип уничтожался в самом прямом смысле этого слова. Но сегодня он реабилитирован и занял наконец свое место в истории и литературе. Так Булгаков обрел вторую жизнь, оказался одним из самых читаемых наших писателей. И мы увидели в эпохе, изображенной Булгаковым, не только панораму определенного отрезка истории, но, что важнее, острейшую проблему человеческой жизни: выживет ли человек, сохранит ли свои человеческие начала, если будет сведена на нет, уничтожена культура.

Эпоха Булгакова - время обострения конфликта между властью и культурой. Сам писатель в полной мере пережил все последствия этого столкновения культуры и политики: запреты на издания, постановки, творчество и свободомыслие вообще. Такова атмосфера жизни, а следовательно, многих произведений художника и, в первую очередь, его романа «Мастер и Маргарита».

Центральная тема «Мастера и Маргариты» - судьба носителя культуры, художника, творца в мире социального неблагополучия и в ситуации уничтожения культуры как таковой. Резко сатирически обрисована новая интеллигенция в романе. Культурные деятели Москвы - работники МАССОЛИТА - занимаются распределением дач и путевок. Их не интересуют вопросы искусства, культуры, их занимают совсем другие проблемы: как удачно написать статью или небольшую повесть, чтобы получить квартиру или хотя бы путевку на юг. Всем им чуждо творчество, они бюрократы от искусства, не более. Вот такова среда, такова новая реальность, в которой нет места Мастеру. И Мастер на самом деле находится за пределами Москвы, он в «психушке». Он неудобен новому «искусству» и, следовательно, изолирован. Чем же неудобен? Прежде всего тем, что свободен, он обладает силой, которая может подорвать основы системы. Это сила свободной мысли, сила творчества. Мастер живет своим искусством, не представляет жизни без не! го. Булгакову близок образ Мастера, хотя было бы ошибкой отождествлять героя романа с его автором. Мастер не борец, он принимает только искусство, но не политику, он далек от нее. Хотя прекрасно понимает: свобода творчества, свобода мысли, неподчиненность личности художника государственной системе насилия - неотъемлемая часть всякого творчества. В России поэт, писатель - всегда пророк. Такова традиция русской классической литературы, столь любимой Булгаковым. Мир, власть, государство, уничтожающие своего пророка, не приобретают ничего, но теряют очень многое: разум, совесть, человечность.

Особенно точно и ярко проявилась эта мысль в романе Мастера о Иешуа и Понтии Пилате. За Пилатом современный читатель волен видеть кого угодно, любого лидера тоталитарного государства, облеченного властью, но лишенного личной свободы. Важно другое: образ Иешуа читается, как образ современника Булгакова, не сломленного властью, не утратившего своего человеческого достоинства, следовательно, обреченного. Перед Пилатом стоит человек, способный проникнуть в самые глубокие тайники души, проповедующий равенство, всеобщее благо, любовь к ближнему, то есть то, чего нет и быть не может в тоталитарном государстве. И самое страшное, с точки зрения прокуратора как представителя власти, это размышления Иешуа о том, что "… всякая власть является насилием над людьми" и что «настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть». Очевидно, именно так думал сам Бу! лгаков, но еще более очевидно, что Булгакова мучило зависимое положение художника. Писатель предлагает власть имущим прислушаться к тому, что говорит художник миру, ибо истина не всегда на их стороне. Недаром у прокуратора Иудеи Понтия Пилата осталось впечатление, что он «чего-то не договорил с осужденным, а может быть, чего-то не дослушал». Так истина Иешуа осталась «невостребованной», как не была «востребована» и истина Мастера, и самого Булгакова.

В чем же состоит эта истина? Она заключается в том, что всякое удушение культуры, свободы, инакомыслия властью гибельно для мира и самой власти, в том, что только свободный человек способен внести в мир живую струю. Главная булгаковская мысль заключается в том, что мир, из которого изгнан художник, обречен на гибель. Может быть, потому Булгаков столь современен, что нам эта истина открывается только сейчас.