В этой работе мы продолжаем исследования в области метафизики сознания

определенных глобальных его связностей (или эффектов бесконечности),

"физически" закодированных в началах и способах жизни особых органических

целостностей или саморазвивающихся, превращающихся и рефлексивных систем.

В данной части исследования меня интересует способность указанного рода

систем - в силу образной во-ображенности эффектов бесконечности в их

основаниях и началах, телесно-артефактических действий в их воспроизводстве

и устойчивом функционировании, в силу наличия особого "внутреннего знания"

этих систем и "представленности" в них первичной действенности в

пространстве отображений и реализаций, зависимости последних от повторения

усилия (деятельности, "энергии") в индивидуальных локусах систем, и т.д. -

образовывать свои "антиобразы" и "антитела".

Но прежде всего подлежит анализу факт наличия культур в целостных

системах такого рода.

Эта проблема прорезана множеством тропинок, по которым можно было бы

пройти, связывая по ходу дела разные ее аспекты, стороны, возможные

рассечения, абстракции и т.д., но я, естественно, должен выбрать какую-то

одну из них. В качестве сквозной нити я выберу поэтому проблему, которую

можно было бы назвать онтологической, т.е. касающейся того, в каком виде

научное познание задает место и возможности человека в мире, независимом от

человека и человечества, и того, насколько оно само определяется этими

возможностями, реально этим миром допускаемыми и развиваемыми.

На мой взгляд, именно с точки зрения онтологии явственно видны как

различие между наукой и культурой, так и те возможные связи, в какие они

могут вступать друг с другом, в связи, в общем-то напряженные и

драматические, каковыми они являются независимо от каких-либо реальных

культурных кризисов в ту или иную историческую эпоху. Иными словами, я

думаю, что существует не только различие между наукой и культурой, но и

постоянное напряжение между ними, лежащее в самой сути этих двух феноменов и

не привносимое какими-нибудь конкретными драматическими обстоятельствами,

например теми, которые в XX в. принято называть "двукультурием" (Ч.Сноу),

т.е. болезненным разрывом между естественнонаучным знанием, с одной стороны,

и гуманитарной культурой - с другой. Я от этого буду отвлекаться, потому что

в общем это вторичный признак, выводимый из самой той связи, о которой я

хочу говорить.

Суть дела можно кратко сформулировать следующим образом: сама возможность

постановки вопроса о культуре и науке как о различных вещах (что,

безусловно, таит в себе парадокс, поскольку науку ведь мы всегда определяем

как часть культурного достояния) связана, как мне кажется, с различием между

называем наукой, и существованием этих же концептуальных образований или их

В самом деле, каково мыслительное содержание, например, универсальных

физических законов, самым непосредственным образом составляющих суть науки?

Ясно, что оно связано прежде всего с их эмпирической разрешимостью согласно

определенным опытным правилам, не содержащим в себе никаких указаний на их

"культурное" место и время. Это просто следствие того, что формулировка

таких законов не может быть ограничена частным, конкретным (и в этом смысле

Случайным) характером человеческого существа, самого облика человека как

отражающего, познающего и т.д. "устройства". Более того, в своем содержании

физические законы не зависят также от того факта, что те наблюдения, на

основе которых они формулируются, осуществляются на Земле, т.е. в частных

условиях планеты, называемой "Земля". Для этого в науке и существует резкое

разграничение между самими законами и их начальными или граничными

условиями. Наука с самого начала своего возникновения (не только

современная, где эта черта совершенно четко видна, но и античная)

ориентирована, так сказать, космически в своем содержании.

Другими словами, наука, взятая в этом измерении, предполагает не только

универсальность человеческого разума и опыта по отношению к любым обществам

и культурам, но и вообще независимость своих содержаний от частного,

природой на Земле данного вида чувственного и интеллектуального устройства

познающего существа. Не говоря уже о случайности того, в каком обществе и в

какой культуре находится человеческое существо, которое каким-то образом

такие универсальные физические законы формулирует.

Следовательно, мы получаем здесь странную картину по меньшей мере в

следующем смысле. С одной стороны, мы имеем дело с человеческой установкой

их связи, через инварианты и структуры симметрий, через чтения

экспериментальных показаний, отождествляемых со следствиями, выводимыми из

первых, и т.д.) законов и объективной упорядоченности мира, которые

выражаются в терминах и характеристиках, независимых от случайности

исполнения или невыполнения мыслящим существом целого его жизни, от того, в

каком режиме она протекает и воспроизводится как нечто устойчивое и

упорядоченное. А с другой стороны, совершенно несомненно, что указанные

законы (а это - идеал знания), сами существуют в этом режиме актуализации

сознательной жизни, так как являются реальным феноменом жизни определенныx

существ во Вселенной, которые из-за того, что они занимаются теорией, не

перестают быть сами эмпирическим явлением (именно в качестве познающих, а не

психологически), которое в свою очередь должно случиться (или не случиться),

пребыть и состояться (или не состояться), реализуя какое-то условие бытия

как целого (и, можно сказать, даже "в малейшем" мы реализуемся, лишь

реализуя при этом некое бытийное условие). А субъект события (т.е. такого

знания или состояния, о котором можно сказать, что оно случилось, реально

имело место) всегда, как известно, принадлежит определенному обществу,

определенному времени, определенной культуре.

Мы ведь не просто видим через "сущности" мир, но сами должны занимать

место в нем в качестве мыслящих. Не чистый же дух, витающий над миром,

познает! (Яркий свет на понимание культуры бросило бы, видимо, осуществление

анализа того, как и в какой мере сами физические законы допускают

возможность в мире существ, способных открывать и понимать эти законы.)

Знание, следовательно, - не бесплотный мыслительный акт "видения через", а

нечто, обладающее чертами события, существования и, забегая несколько

В этом феноменологическом срезе выступает перед нами проблема наличия

разницы между тем, что мы видим в научном знании в качестве универсального

физического закона, который от нас не зависит и к тому же живет как реальное

явление какой-то своей "естественной жизнью" во Вселенной (поскольку

владеющее им существо - часть ее), и тем, как мы ассимилировали, освоили то,

что мы сами же знаем и можем мысленно наблюдать, и его источники; как мы

владеем всем этим в постоянном воспроизводстве условий и посылок

соответствующего познавательного акта, предполагающем актуализацию и

реализацию определенной организованности самого мыслящего существа во всем

целом его сознательной жизни и в общении с себе подобными. В последнем

проглядывает зависимость, накладывающая определенные ограничения на то, что

мы можем предпринимать и как мы можем поступать в мире в качестве сознающих

и познающих существ. В каком-то смысле человек всегда должен реализовывать

некоторое целое и упорядоченность своей сознательной жизни, чтобы внутри

того, что я назвал плотностью, телесностью, могли высказываться или, если

угодно, случаться, быть замечены, поддаваться усмотрению физические законы.

Отсюда и вырастают культуры, ибо отмеченная реализация не обеспечивается и

не гарантируется естественным, стихийным ходом природных процессов. Эта

зависимость существования истины как явления от того, что происходит с

человеком, с субъектом, как раз и оставляет место для развития культуры как

особого механизма, ибо организация устойчивого воспроизводства

взаимосвязанных единичных опытов восприятия объекта в мире и выбора

проясняющих их понятий не закодирована генетически в каждом экземпляре

человеческого рода, а существенно предполагает общение (или со-общение)

индивидуальных опытов, извлечение опыта из опыта других и создает горизонт

"далекого", совершенно отличный от следования природным склонностям и

инстинктам, заложенным в каждом индивиде. Резюмируя этот ход мысли, скажем в

несколько иных выражениях так: есть различие между самим научным знанием и

той размерностью (всегда конкретной, человеческой и, теперь замечу, -

культурной), в какой мы владеем содержанием этого знания и своими

собственными познавательными силами и их источниками. Вот это последнее, в

отличие от природы, и называется, очевидно, культурой, взятой в данном

случае в отношении к науке. Или это можно выразить и так - наукой как

культурой.

Знание объективно, культура же - субъективна. Она есть субъективная

сторона знания, или способ и технология деятельности, обусловленные

разрешающими возможностями человеческого материала, и, наоборот, как мы

"разрешающих мер" (о последних тогда мы и должны будем говорить как о

культурно-исторических, а не природных продуктах, вводя тем самым понятие

культуры на фоне отличения ее от природы). Такова же она в искусстве и т.п.

Таким образом ясно, что под проблемой "наука и культура" я не имею в виду

внешнюю проблему отношения науки в культуре в целом с ее другими составными

частями - обыденным сознанием, искусством, нравственностью, религией, правом

и т.д., не пытаюсь вписать науку в это целое. Нет, я просто, выбирая

тропинки, выбрал ту, в границах которой рассматриваю саму науку как

культуру, или, если угодно, культуру (а точнее - культурный механизм) в

Повторяю, культурой наука является в той мере, в какой в ее содержании

выражена и репродуцируется способность человека владеть им же достигнутым

знанием универсума и источниками этого знания и воспроизводить их во времени

и пространстве, т.е. в обществе, что предполагает, конечно, определенную

социальную память и определенную систему кодирования. Эта система

кодирования, воспроизводства и трансляции определенных умений, опыта,

знаний, которым дана человеческая мера, вернее, размерность человечески

возможного, система, имеющая прежде всего знаковую природу, и есть культура

в науке, или наука как культура.

Но, определив так науку, мы получили странную вещь. Взятая со стороны

культуры, она похожа на все остальные виды человеческой деятельности (на

искусство, мораль, право и т.д.), которые также ведь должны быть культурой,

происходит сохранение, кодирование и трансляция какого-то опыта и умений,

преобразующих и окультуривающих спонтанные отношения каждого отдельного

индивида к миру и другим индивидам. Но я думаю, что такое отождествление

науки с другими культурными явлениями полезно для нас, а не вредно. В каком

Вдумаемся в следующий простой факт. В науке считается давно установленной

аксиомой, что не существует и не возможна наука уникальных явлений, т.е.

таких, которые не могут быть поставлены в семью подобных же явлений.

Например, язык, который нельзя поставить в языковую семью, не поддается

лингвистическому анализу. А вот феномен самого научного знания мы в нашем

повседневном словоупотреблении тем не менее рассматриваем как уникальный (он

И не искусство, и не мораль, и не право, и т.д.). Но тогда, следовательно,

нельзя построить знание о знании. Каким же образом мы можем претендовать на

то, чтобы иметь научную теорию познания, эпистомологию и т.д.? Ясно, что о

науке можно сказать что-то научное, если мы сможем научный феномен поставить

в качестве равноправного члена в какую-то более широкую семью. А такой более

широкой семьей, безусловно, и является тот способ, каким наука, в ряду

других феноменов культуры, относится к человеческому феномену, как раз с

точки зрения той проблемы, о которой я говорил в самом начале. А именно:

каким образом в зависимости от науки (в зависимости от искусства, феномена

морального сознания, правопорядка - перечисление можно продолжить)

человеческий феномен определяется в космосе и как он в нем множественно

устойчиво воспроизводится в качестве этого особого (т.е. не природой

данного, хотя в природе же объективно наблюдаемого)? Нельзя естественным

образом быть человеком: "к человечному" в нем (включая сюда и "мысль") нет

вынуждения или причинения. Взяв в этом разрезе науку, мы можем получить

дальнейшие определения науки как культуры, относящиеся также и к другим

видам культурной деятельности, но отличающие ее, вместе с ними, от природы

или от натуральных явлений.

Двигаясь по силовым линиям противоречия, которое было сформулировано в

начале (т.е. противоречия между содержанием знания и его существованием), мы

сразу же увидим здесь следующее обстоятельство. Говоря о космической

ситуации, в которую человека ставит наука, о ситуации, которая отличает его

от его частного образа и которую он стремится понять, прорвавшись через этот

образ, мы неминуемо должны подразумевать существование во Вселенной

определенных явлений, процессов, событий, которые, хотя и наблюдаются в ней

физически, тем не менее не имели бы места сами собой, т.е. самодействием

природных сцеплений и законов, без присутствия человека. Ведь колеса во

Вселенной, сами по себе, как натуральное явление, не вращаются, снаряды не

летят, электроны не оставляют следов в камере Вильсона, а человеческие

существа не совершают героических или вообще нравственных поступков,

противоречащих любой природной целесообразности или жизненному инстинкту.

Хотя, повторяю, раз они уже случились, они являются физически наблюдаемым

фактом. То есть в составе Вселенной имеются явления, которые по законам

природы как таковой не происходили бы, но, произойдя, наблюдаются извне

вполне физически и законами природы допускаются. И это - существования, а не

почему-то к сфере долженствования относимые.

Другими словами, существуют особые предметы, которые нельзя, с одной

стороны, свести к чистому "духу", к рассудочным изобретениям ума, а с другой

Дедуцировать их из имеющихся или возможных в будущем физических законов.

По отношению к ним последние не определены полностью и не уникальны. Такого

рода предметы и есть материал культуры. Это - вещи живого сознания, вещи

разума. Культура и в науке, и в других сферах деятельности вырастает из

того, что не могло бы в них произойти по природным законам, но все же как-то

происходит и, произойдя, наблюдается в качестве определенного рода

существований, расширяющих возможности человека и являющихся, при всей

натуральности и материализованности своей формы (язык, инструменты, приборы,

образы произведений искусства, числа, научные модели, личностные исполнения

всего целого жизни в героическом образце и т.п.) лишь органами

воспроизводства человеческой жизни. Маркс в свое время заметил интересную

вещь: приравнивая теорию Дарвина к первой истории "естественной технологии",

т.е. к истории органов как средств производства животными своей жизни, он

считал, что аналогичным образом должна быть создана и история продуктивных

органов общественного человека.

Следовательно, беря научное знание в его отношении к человеческому

феномену и к тем условиям, которые природой не даются, я выделяю прежде

всего то, что делается в мире потому, что сделаться другим путем,

естественным, не может и должно, следовательно, иметь для этого "органы".

Эти предметы или культурогенные явления структурируют, порождают вокруг себя

силовое поле, в котором может происходить то, что само собой в

причинно-следственном сцеплении и последовательном действии природных

механизмов не происходит; например, то состояние, в котором (или из

которого) мы видим в мире универсальный физический закон.

В смысле же последствий для человека, для культурогенеза, это -

человекообразующая роль науки, устойчиво репродуцирующей и поддерживающей во

времени и пространстве нечто случившееся - в качестве возможности понимания

и видения мира - "однажды и впервые" (натурально оно не могло случиться ни в

первый раз, ни повторно). Эту абстракцию, условно говоря феноменологическую,

в которой выделяется существование знания вместе с его содержанием, трудно

уловить и зафиксировать, но она важна.

С другой стороны, культурные явления - это такие явления, которые

заменяют физические, естественно человеку данные способности, преобразуя их

работу в некоторую структуру и в некоторый способ действия, результат,

устойчивость и однозначность которого не только не зависят от случайности

индивидуальных способностей и умений, но и дают их преобразованием нечто

совсем иное. Например, винт - это культурный предмет, потому что в нем

преобразуется действие физических сил в результате, который иначе (т.е.

любым сложением их или их простым продолжением) быть получен не может. В

такой же роли можно рассматривать и законы науки, системы уравнения и методы

их решения и т.д. по отношению, конечно, к способностям ума и восприятия.

Но, с этой точки зрения, снимается тогда проблема различения материальной и

духовной культуры. Есть проблема просто культуры. И понятая таким образом

наука есть также культура, поскольку под "культурой" я понимаю некий единый

срез, проходящий через все сферы человеческой деятельности (художественной,

нравственной и т.д. и т.п.) и формально, типологически им общий в смысле

определенного предметно-знакового механизма, а не содержания. Мы можем

рассматривать научные образования в качестве сложных преобразователей или

аппарата преобразований наших естественных возможностей и способностей. А

это означает, что то, что мы не могли бы сделать как природные существа, мы

делаем как существа культуры в науке - не прямым действием ума и восприятия,

а именно преобразованиями, для которых должны быть, конечно, "органы",

"орудия". Проблема с точки зрения поддержания уникальности человеческого

феномена во Вселенной и состоит, как мне кажется, в наличии таких культурных

орудий, вбирающих в себя нечто изобретаемое "впервые и однажды" (науку как

познание). Без них наша сознательная жизнь и психика, предоставленные

природным процессам, являли бы собой хаос и беспорядок, исключая тем самым

возможность выполнения задач познания.

законов, не могли бы существовать, удерживаться и воспроизводиться, если бы

их основанием были бы только естественно человеку данные возможности

наблюдения, психологических ассоциаций, рассуждения и т.п. Тем более что

последнее зависит еще и от концентрации энергии определенного человеческого

существа, живущего в определенной точке пространства и времени. Я имею в

виду простую вещь. Скажем, если мы не внимательны, то у нас мысли

разбегаются, если не увлечены, то простейших вещей не можем сделать. А это

ведь природные процессы. Исторически же возникающие и вне индивида данные

"органы" и "орудия", тему которых я ввел выше, есть как раз то, что строится

таким образом, чтобы обеспечивать максимальную инвариантность канализируемых

ими сил относительно случайности природных процессов и неминуемого хаоса,

который возникает в силу повторения во времени этих процессов: в частности,

когда внимание наше по чисто физическим причинам рассеивается, сила эмоций

не может долго удерживаться на одной высоте интенсивности; мы не можем иметь

новую мысль простым желанием "чего-то нового", не можем вдохновляться просто

желанием вдохновения и т.д. и т.п. Человечество в науке, искусстве и т.д.

изобрело своего рода устройства, "машины" (условно назовем их экстатическими

машинами) или культурные объекты, эффекты действия которых помогают избегать

этого в некотором открываемом ими пространстве преобразования (только в нем

и возможны симметрии и инварианты). Называя их "экстатическими" (лучше,

наверное, писать: "эк-статические", используя содержащееся в приставке

"эк..." указание на вынесенность чего-либо вовне), я имею в виду просто то,

что человек в них переведен в более интенсивный регистр жизни и, находясь

"вне себя", чем-то в себе, оттуда овладевает и тем самым впервые развивает в

качестве способности, а условием этого является феноменологически

предметная, вовне человека данная структурированная (например, как поле)

форма возможности его состояния, его "сущностных сил", как выразился бы

Маркс. И овладение ими через эту усиливающую нас форму мы лишь post festum

называем "способностями" (которые в действительности не даны: не существует

предданного познанию "естественного" набора способностей субъекта, и так же,

как в целях интеллигибельности экономических процессов Марксу пришлось

разрушить представление homo economicus, нам необходимо разрушать призрак

homo sapiens как некой предданной сущности с готовым набором потребностей

"разума", чтобы понимать процессы и культурные явления). Эк-стазируя,

усиливая возможности и состояния человеческого психического аппарата, они

переводят его в другое измерение, в другой способ бытия, лежащий вне

отдельного человека и к тому же являющийся более осмысленным и

упорядоченным, чем сам эмпирический человек. Приведу пример.

"Сикстинская мадонна" Рафаэля - не культура, это произведение искусства.

Но оно, естественно, является и культурным объектом в той мере, в какой наше

взаимоотношение с ним воспроизводит или впервые рождает в нас человеческие

возможности, которых в нас не было до контакта с этой картиной. Возможности

видения, понимания и т.д. Видения и понимания чего-то в мире и в себе, а не

самой этой картины: картина в этом смысле не изобразительна, а

конструктивна; следовательно, рассмотрение культуры как собрания "культурных

ценностей", как своего рода предметов потребления для удовлетворения наших

"духовных" потребностей совершенно неадекватно природе этого феномена и не

позволяет его описывать - еще одно напоминание о необходимости растворения

концептов, подобных homo economicus или homo sapiens. Произведение - всегда

уникальный предмет, содержащийся в одном экземпляре, он неповторим и

неизменен. Он всегда остается самим собой. Как и данный язык ("внутренняя

форма") как таковой - причем отдельный язык как таковой, а не язык вообще.

Это то, что случилось однажды и после чего возник "мир мадонны", в котором и

мы продолжаем жить, но уже как культурные ("способные") существа.

Таким же культурным объектом является, например, и закон Ома, применяемый

в электротехнике. Но акт возникновения произведений искусства или продуктов

научного творчества и их наличие в качестве культуры - разные вещи. Мы - в

культуре того, что сделал художник, а он сам как художник уже не там. Его

нельзя определить нами или... культурой. Наука, как и искусство, содержит в

себе элемент возможного и впервые, только однажды устанавливающегося. В этом

докультурном (или, вернее, - а-культурном) зазоре размещается творчество -

творчество новых форм из исследуемого наукой возможного, из потенцированного

бытия. Под "творчеством", следовательно, мы понимаем такой акт, впервые

после которого мы только и можем говорить о мире в терминах законов и норм

(и сопоставлять как существующие в мире с познанием, с ситуацией познающего

субъекта, с субъективными отражениями в его голове и т.д.). Но это означает,

что о самой форме мы не можем говорить ни дедуктивно или нормативно, ни в

терминах "открытия" (открытия чего-либо предшествующего).

Эту сторону творчества новых форм в науке, эту роль форм-преобразователей

как уникальных индивидов, содержащихся в одном экземпляре произведения,

обычно в науке не замечают или не признают, приписывая наличие неповторимых

индивидуальных произведений только искусству. Но на деле лишь экран готовых

мыслительных продуктов, организуемых (согласно нормам научного изложения) в

логическую связь истин, эмпирических верификаций, правил установления

различных уровней соотношения формального аппарата и физических

интерпретаций и других систематизаций, мешает увидеть за продуктами науки

также и науку как деятельность, как акт. Произведение в искусстве (вечно

живое, бесконечно интерпретируемое, неотделимое от своего неповторимого

"как" и т.д.) содержится обычно в видимых рамках сделанного "текста". В

науке же оно содержится вне таких видимых рамок, но существует и живет столь

же реально (создавая, конечно, чудовищные трудности для историко-научной

реконструкции). Такие образования, например, как дифференциальное

представление движения в точке и бесконечной инерциальной системы отсчета,

безусловно, являются формами-произведениями (с соответствующим им

познавательным актом в полном его виде, со всеми условиями, посылками и

уровнями). Их можно назвать "производящими произведениями", поскольку именно

в них происходят синтезы сознательной жизни ума и когеренция множества ее

состояний, далеко отстоящих одно от другого в реальном разбросе эмпирических

мыслящих субъектов по пространственным и временным координатам обществ и

культур, - так же, как происходят синтезы и когеренция наших умений или же

эстетических отношений через форму рычага или архитектурную форму купольного

свода. Это можно назвать сферой сознания (как предельной формы спирали).

Итак, по ходу дела я получил фактически еще одно определение науки как

чего-то культурогенного, могущего быть источником и основанием культуры. Оно

следующее: это нечто, к чему человек относится как к более высоко

упорядоченному и осмысленному, более цельному, чем он сам, и что вырывает

его из хаоса, распада и рассеяния обыденной, повседневной жизни, из

стихийных отношений к миру и себе подобным. Только надо постараться избежать

обыденных ассоциаций при словах "более ценный", "высокий" и т.д. Я имею в

виду в данном случае лишь сопоставление порядка с хаосом и свойства тех,

творимых наукой, новых форм, о которых говорилось выше и которые живут своей

жизнью в пространстве и времени, уплотняющем и как бы поперечно, по

вертикали, структурирующем то множество состояний и актов мысли, которое

горизонтально дано в реальном протяжении культур и жизни эмпирических

индивидов и осуществляется в растянутых удалениях одно от другого и

вразброс.

Теперь мы можем на новой основе взять те же проблемы, которые были

поставлены, но которые, возможно, в той форме, которую я им придал, мало

заметны. Попытаемся поэтому выявить их более четко, уцепившись за уже

промелькнувшую тему "возможного" и "впервые и только однажды" случающегося.

В самом деле, то, что я говорил пока о взаимоотношении науки и культуры, или

о науке как культуре, есть лишь экспликация и оформление имеющейся у каждого

из нас интуиции. Именно интуиции, а не того, что мы знаем о науке.

Интуитивно мы ведь под наукой, а, точнее, под отвлеченной любознательностью,

ибо с нее начинается деятельность, которая потом приводит к каким-то научным

результатам, понимаем что-то, что как бы вырывает нас из стихийной обыденной

жизни, делает отрешенными от нее. От случайностей специальных перипетий, от

случайностей культуры, от случайности нашего психического облика, данного

нам актом рождения. Иначе говоря, в состоянии "любознательности" мы надеемся

обрести некоторую позицию, которая имела бы в наших глазах значение чего-то

более цельного и осмысленного, приобщала бы нашу жизнь к этому последнему,

более универсальному (и одновременно более личностному), чем наличное

эмпирическое состояние общества, культуры и нас самих. А в знании о науке? В

терминах этого знания мы рассуждаем, например, о ее многосвязной зависимости

от общества и культуры, видим, как любой интеллектуальный акт, совершаемый в

обществе, вовлекает того, кто совершает его, в тысячи ускользающих от него

зависимостей и связей, являющихся объективными для него; можем описать

логическую структуру науки в ее связи с опытными и экспериментальными

чтениями показаний наших приборов и органов чувств, языка и т.д. Но это

"знание о" само есть определенная культура, и мы, живя в одном мире, отдаем

себе об этом отчет - в другом. Иными словами, в его терминах мы принимаем

некоторый уже готовый и законченный мир законов и сущностей вместе с его

логикой (а он есть некоторое наличное знание), который затем и сопоставляем

с его отражениями. И, видя и организуя результаты этого отражения, не видим

стоящей за ними науки как продуктивной деятельности, как деятельности, в

которой мы только и живы. Последняя как бы умята нами в безразмерную и

идеальную точку, соединяемую с другими такими же точками по нормам точного и

однозначного сообщения научных понятий и опыта, регулирующим научные тексты

(например, в журнальных публикациях, в принятии научных проектов заказчиками

и т.д.) и их циркуляцию, использование и т.д. в культуре62, что скрывает как

раз то, что я называл "произведениями", т.е. науку как деятельно длящуюся и

продуктивную реальность. Или я выражусь так: это натуральная,

объективированная видимость отношений, которая сама предполагает

определенную феноменологическую процедуру приостановки навязываемых ею

смыслов и ходов мысли для выявления того, что на самом деле происходит, что

мы в действительности переживаем в науке, в акте Мысли, о чем нам говорит

интуиция смысла этого переживания и в каком "мировом состоянии" мы

находимся, и как мы определились в отношении к миру, когда на деле (а не в

вербальной имитации) совершаем акт познания. Лишь осуществив эту процедуру,

можно увидеть проблему в новом свете и потом уже вернуться к зависимостям, о

которых нам говорит знание о науке. Приняв это во внимание и приняв за

отправную точку интуицию, я хочу показать дальше, что наука как познание и

наука как культура есть принципиально разные вещи, различные элементы в

составе некоего единого образования.

Наука как культура - нормативна. Она предполагает определенные

структурные или, как я говорил, культурные механизмы, которые амплифицируют

природные силы, энергию человека и, амплифицировав, трансформируют их

действие в результат, который природным образом получить нельзя. В этом

смысле производящая роль "машины науки" такая же, как искусства и других

видов культурной деятельности. Но это, ставшая нормативной, структура. Между

Каким же образом универсум в знании коррелирует с тем, что ученый может

быть, например, русским, грузином, американцем или кем-то еще и

трансформировать природные человеческие силы и возможности (без чего не

воспроизводится универсальное содержание законов науки) тем способом, тем

механизмом, который сложился и существует в данной культуре, а не в другой?

Ведь в другой культуре мыслимо возможна другая форма-преобразователь.

Например, хотя это пока практически универсально для всех культур, мы

передвигаемся, используя принцип колеса. Но это случайность с точки зрения

законов физики! Нет никакой необходимости, вытекающей из физических законов

движения, чтобы мы обязательно передвигались или катили что-то на колесах,

законы это лишь допускают вместе со многим другим, и все же, несмотря на

колоссальный прогресс техники, с древнейших времен по сегодняшний XX в. все

представимые нами возможности земного передвижения, их "горизонт" остаются

внутри колеса, неизвестно кем в глубокой древности изобретенного. Я

отвлекаюсь при этом от попыток передвижения в наше время на воздушных или

магнитных подушках, что может стать принципиально другой культурой.

Физические законы, повторяю, не зависят от этого. Из них не вытекает

необходимость именно колес. Так же как, напротив, из законов Максвелла

вытекает существование волн любой частоты, а не только той, которая

разрешима устройством нашего зрения и слуха или наших инструментов. Что же

такое познание тогда?

Как мне представляется, познание - это всегда живой, актуальный (и тем

самым онтологический) элемент внутри науки, взятой как целое,

характеризующийся двумя колебательными движениями: колебанием в сторону

разрушения нормативных структур, выхода к определенному "нулевому" состоянию

знания и, наоборот, обратным движением от нейтрального, почти "нулевого"

состояния в сторону новой возможной структуры. И так постоянно. Это

экспериментирование с формами, а не сами формы.

Когда мы говорим о познании, мы имеем в виду, на мой взгляд, нечто такое,

что в каждый данный момент существует и в каждый данный момент в своих

продуктах исчезает. Это как бы мерцающая и, следовательно, имеющая

собственные глубины (или "области") точка, вокруг которой кристаллизуются

все новые отложения-структуры (выстраиваемые нами затем в самостоятельный

ряд над этими глубинами и их, конечно, скрывающие, "уминающие", как я уже

сказал). Чтобы быть более ясным, сошлюсь на понятный всем запрет плагиата в

науке. Как известно, плагиат - это повторное предъявление уже сделанного -

другими или даже тобой самим (если, конечно, отвлечься от юридической

стороны дела). Хотя науку мы всегда излагаем как нечто уже известное - никто

ведь не называет плагиатом сводный учебник или разъяснение отдельной теории

в обучении. Но познание по определению (хотя этот постоянно исчезающий в

своих продуктах момент трудно уловить in vivo) есть в каждый данный момент,

в каждом данном исследовании занятие чем-то, что не думалось и не делалось

раньше, для чего нет никаких правил или причины (ибо наличие причины как раз

и означало бы уже подуманность - в силу необратимости); и в этом смысле оно

независимо от всего остального мира знаний (который как раз и фигурирует в

той феноменологически редуцируемой культурной связке, о которой я говорил

выше). И мы интуитивно узнаем его в качестве такового, т.е. в качестве

"науки". Это - состояния пространства и времени, являющиеся изменениями

"среды" и независимыми от пространства и времени (они сами не

пространственны и не непространственны, и выделение этого является

это в понятии события; "электрон" как состояние - один на Сириусе и на

Земле). Более того, эта независимость от всего остального мира знания

(кстати, из понимания ее и выросла вся интуиционистская математика) означает

и специфически присущий науке как познанию "эффект настоящего"

(анализируемый в терминах всего объема сферы состояний и структур сознания,

а не культурно-знаковых систем и наглядной преемственности "в" потоке

времени). Я хочу этим сказать, что инновационный познавательный акт

совершается, лишь содержа и воспроизводя в себе, "в точке" условия и

внутренние связности всей науки в целом. И в этом смысле познание все в

настоящем, необратимо исключая возможность возвращения мира в прежнее

состояние. Мир только после этого получает накрывающее логическое

пространство, в котором развертываются в последовательности принципиально

обратимые логические связи мышления и состояния наблюдения. Это и механизм

изменения такого пространства, т.е. оно может выходить из этого "настоящего"

совершенно иным, но будет, все равно, накрывающим, обратимым пространством.

Таким образом, в моменте, о котором я говорю, постоянно делается нечто

принципиально отличное от развертки существующих теорий, формул в учебниках

и разного рода систематизациях научного знания. В корпус науки допустимо

лишь то, что впервые и только однажды происходит. Но это не культура! Ибо к

культуре этот признак не применим. Культура по определению, как я говорил,

есть то, что кодируется, транслируется или воспроизводится. Наука -

продуктивна, культура - репродуктивна.

Наука содержит в себе, следовательно, особый элемент - познание, который

своей необратимостью, "эффектом настоящего" и т.д. только и делает ее наукой

в сопоставлении с культурой и вносит драматизм и динамику в жизнь

человеческого общества. Это постоянно пульсирующее, животворящее и

одновременно омертвляющее начало культуры; некий "двуликий Янус", одной

своей стороной представляющий преодоление любого наличного человеческого

опыта и отличный от него, а другой - олицетворяющий сам этот опыт, обратимо

организуемый. Перефразируя известное выражение, я бы сказал в этой связи

так: лишь тот имеет право называться ученым или говорить о научности своей

науки, кто, актуализируя "всю науку в настоящем", способен видеть

надличностный и вечно настоящий живой, hic et nunc, актуальный смысл в

источнике своей познавательной силы или интеллектуального умения. Этот живой

смысл и отличает мышление от идеологии (построение которой его не требует,

не "тащит" за собой). Ведь наука с самого начала есть предприятие,

пытающееся ответить на вопрос - каков мир сам по себе, независимо от

наложенных на него напластований культурно-знаковых систем и механизмов, не

говоря уже об идеологических системах. Лишь посмотрев таким образом на

науку, мы сможем теперь разрешить противоречие, с которого начали наше

рассуждение. А именно: противоречие между содержанием интеллектуальных

преобразований, составляющих науку, и существованием этих образований в их

культурной плотности, "телесности".

Заход со стороны культурообразующей функции науки позволяет иначе

посмотреть на само устройство человеческого существа, взять его, так

сказать, не в природной видимости, а культурно-исторически. Посмотрев на

него так, мы невольно задаемся вопросом: а чем мы, собственно, познаем?

Нашими органами чувств? Но ведь это природные образования, имеющие

специфическую размерность человеческого существа. А оно, как мы говорили,

способно формулировать универсальные законы, которые вне всякой размерности.

Как же так? Неужели червь, если бы у него было сознание, или какой-нибудь

марсианин формулировали бы иные законы? В наших научных занятиях имплицитно

содержится посылка, что это были бы те же самые законы, т.е. не связанные

случайностью того, что наблюдаем их мы или же марсианин. Но ведь мы должны

суметь их наблюдать, чтобы затем формулировать.

Так чем же мы познаем? Мне кажется, что если продумать до конца мысль о

культурообразующей функции науки или научного познания, то мы поймем, что мы

познаем органами, которые не даны нам природой, а которые возникают и даны в

пространстве мысли, переводящем человека в космическое измерение, которое

прорезает всякое различие и протяжение культур и связывает - помимо этой

горизонтали - по вертикали человеческое существо с возможностями Вселенной,

которая как бы дает себя познавать и руководит нами лучше, чем мы сами могли

бы это делать. Говоря о таких подсказках природы, о направленности мысли, я

имею в виду примерно то, что высказал в свое время, вслед за И.Кантом, Н.Бор

в беседе с В.Гейзенбергом, утверждая, что в основе различных возможностей

нашей логики, нашего познания лежат определенные фундаментальные формы,

которые независимо от нас принадлежат действительности и управляют эволюцией

мысли поверх случайного статистического отбора наиболее "приспособленного"

или "удачного"63. Но я хочу подчеркнуть, что это - формы, в каких во

Вселенной существуют в качестве объективных такие структуры, которые связаны

с человеческим присутствием в ней, вплетают человека, независимо от него

самого, в сквозные информационные потоки, прорезающие своими петлями и

циклами прошлое и будущее и встречающие нас в точке настоящего, где мы

прилагаем сознание и умышленной индивидуальной, целенаправленной волей

контролируем силы, но где, на деле, срабатывает именно полнота акта,

собранность всех его частей и условий в "вечном настоящем", в "вечно новом".

Это, по сути дела, сфера по отношению к действию этих сил, к нам самим в

этой точке (если взять аналогию с использованием понятий "биосфера" и

"ноосфера"), "веером" растягивающая (и связывающая) ее через человеческое

"Я" в некоторую конечную область. Декарт назвал бы это полнотой воли

(-бытия), где "Я" - не идеальная точка, а область длительности и тождества

Исторический анализ науки показывает, например, что лишь практически, с

трудом кристаллизуясь и требуя подсказок или направляющего руководства

указанной сферы, происходит в деятельности Галилея, смотрящего в телескоп на

звездные тела, формирование как раз тех органов, которые могут подтвердить и

опытно разрешить те видимые универсальные качества мира, которых до Галилея

никто не видел и которые необратимо повернули наши глаза в сторону

непосредственного усмотрения именно галилеевской картины мира, а не другой.

Их нет в отдельности ни в Галилее как эмпирическом индивиде, ни в телескопе,

но есть они вместе с историей науки и ее культурообразующей, с трудом и во

времени проявляющей себя деятельностью. Так, с полным сознанием сути дела,

говоря о необходимости "переделывать мозг людей", а не опровергать того или

"чувства более возвышенного и совершенного, чем обычное и природное"64.

Следовательно, можно сделать такой вывод. Сама возможность познания нами

чего-то в мире зависит от того, насколько мы сами являемся теми, кто

преодолел природу, т.е. предполагает, как говорили древние, наше "второе

рождение". Или, говоря современным языком, предполагает усилие по овладению

сферой наблюдаемой психики (т.е. сращений искусственного и природного,

динамики так называемой второй природы), стремление познать и прорвать

которую само является, как известно, одним из основных конституирующих

элементов современной культуры.

Другого пути разрешить наше противоречие, видимо, нет. Но если это так,

то тогда наука как познание, как способность формулировать универсальные

физические законы есть, очевидно, то, что связано не просто с человеком, а с

возможным человеком. Очень интересная фраза по этому поводу есть в

шекспировском "Гамлете". Офелия, обращаясь к королю, говорит: "Мы знаем, кто

мы такие, но не знаем, чем мы можем быть" (акт IV, сцена 5).

Так вот, эта связь с возможным, не с существующим человеком, а всегда с

возможным, она, на мой взгляд, - определяющая с точки зрения осуществления

познания и процесса кристаллизации культуры. Офелия говорила о ней,

разумеется, не в контексте какого-то сложного философского или научного

рассуждения. Те, кто имел дело с "Гамлетом" в то время, когда он был написан

и ставился, понимали, о чем идет речь. Стоило лишь заглянуть в себя, чтобы

увидеть, что есть возможное, но неизвестное мне Я, и есть Я, которое мне

известно. Только это возможное Я всегда никакое: не это, не это и т.д. И тем

не менее без него, если вернуться к нашей теме, без такого "не это, не это"

нельзя, очевидно, адекватно определить науку, т.е. так, чтобы она была

осмысленным видом деятельности, соответствующим собственным устремлениям.

Ведь ее цель - получение универсального знания, которое не зависело бы от

человека, - достижима только потому, что наука сама производит субъекта

этого знания, который никоим образом не преддан ее делу и никогда не

отливается ни в какой окончательный образ. Более того, наблюдение жизни и

мнений эмпирического индивида "Ньютон" ничего не может нам сказать о

создании Ньютоновой механики по той простой причине, что автор этого

произведения (в том смысле, в каком я говорил об этом ранее) сам произведен

в пространстве этого произведения, извлечен созданием его из глубин человека

"Ньютон", о которых последний ничего не знал или знал всякие пустяки (им же

самим сообщаемые). Поэтому, разъясняя образ "возможного человека", можно

сказать, что фактический субъект как носитель и мера знания и как продукт

развития есть отложение поиска - через реально сбитое, конструктивное

произведение - возможного, другого, а поиск идет дальше и в каждый данный

момент лишь он есть наука как познание.

Таким образом, с одной стороны, наука - и мы это с самого начала

подчеркивали - не имеет никакого измерения, никакой предзаданной темы, а

теперь, с другой стороны, видим, что она их все же имеет в виде некоего

поля, очерчиваемого динамикой двоящегося образа человека; поля, в которое мы

входим, если начинаем заниматься наукой, и в котором обитаем и развиваемся

как мыслящие существа. В этом смысле наука, как и искусство и т.д., есть

изобретенные человеком области, где происходит экспериментирование с

человеческими возможностями, с возможным человеком. Культура же есть всегда

та или иная, но уже реализованная возможность. И жить, развиваться,

исторически меняться в своих же собственных рамках она может лишь в той

мере, в какой она оказывается способной интегрировать и кумулятивно

сохранять продукты свободных "безразмерных" творческих действий, т.е. в той

мере, в какой она открыта "резервуару" развития и изменений, объемлющему ее

"фону" деятельного бытия, которое не есть она сама. И именно потому, что,

кроме культуры, есть области экспериментирования с возможным образом

человека, с возможным местом его в космосе (а он должен его там занимать,

иначе исчезнет понимание того, что о космосе говорится или видится), и

существует условие всем известного факта множественности (и, как говорят

теперь, дополнительности) культур. А он парадоксален и не вытекает из

природы культуры как таковой. Почему культур много, а не одна? Причем не

только много, но они еще и меняются, умирают, рождаются...

Примерно такими, как известно, были начальные философские вопросы,

которыми человек вообще задался. А именно, во-первых, почему многое, а не

одно? С тех пор как был задан этот вопрос и началось философствование, т.е.

впервые с него и начал приоткрываться мир под человеческой пеленой

культурно-знаковых систем - мир как он есть, вне всякого антропоцентризма, и

я попытался в плане моей темы провести мотив этого вопрошания. Видеть одно

во многом - дар богов людям - так резюмировал это в свое время Платон. И,

во-вторых: почему вообще есть что-то, а не ничто? Поскольку проблема

соотношения мысли и культуры взята мной на фоне бытия порядка и беспорядка,

я постараюсь рассмотреть этот вопрос.

Когда человек спрашивает: почему есть нечто, а не ничто, он оказывается в

первичной философской ситуации - в ситуации удивлением проникнутого желания

понять в общем-то совершенную случайность, безосновность и условность того,

что в мире есть хоть какой-то порядок: иногда есть знание, иногда - красота,

иногда - справедливость, иногда - добро, иногда - понимание и т.д. То есть я

хочу сказать, что человек как философ удивляется не беспорядку, не хаосу -

это не предмет философского удивления, а именно тому, что что-то все-таки

есть, и спрашивает, как же это есть, если это невозможно? Это "что-то" или

тенденция к воспроизводству в мире и в человеке совершенно ни на чем не

основанных упорядоченностей, имеющая культурные последствия, является

определяющей. Я подчеркиваю: упорядоченностей, которые ни на чем не основаны

и ничем не гарантированы в том смысле, что их дление и пребывание требуют

еще чего-то дополнительного, что они держатся не на природных, само собой

реализующихся, основаниях или непрерывно действующих связях причин и

следствий, а должны заново все время кем-то совершаться (что вполне

подтверждает нашу нормальную интуицию относительно того, что все познание -

в настоящем).

Сошлюсь в качестве иллюстрации на моральное явление. На первый взгляд,

этот пример не имеет отношения к науке. Но вспомним, что мы рассматриваем

науку не как уникальное образование. Это хорошо понимали древние. Не

случайно они в одном шаге философского рассуждения соединяли истину, добро и

красоту. Поэтому это не было соединением дисциплин - эстетики, этики и

онтологии, а было выражением самой природы вот такого удивительного способа

бытия всего того, с чем человек имеет дело и в чем сбывается и исполняется,

когда бытие есть в той мере, в какой есть его понимание в самом бытии, есть

усилие по его поддержанию и воспроизводству.

Древние философы утверждали, что зло делается само собой, а добро нужно

делать специально и все время заново, оно, даже сделанное, само не

пребывает, не существует. Этот вывод, как мне представляется, в равной мере

относится и к данному нами определению науки. Т.е., с одной стороны, к науке

как познанию (этой мерцающей, пульсирующей точке, связанной с возможным

человеком и требующей постоянного, специального усилия), а с другой стороны,

к науке как собственно культуре (в смысле человекообразующего действия

упорядочивающих жизненный хаос структур).

Вся сложность философского понимания проблемы соотношения науки и

культуры, как, впрочем, и проблемы добра и зла, состоит именно в том, что

одно из понятий этих пар очень трудно ухватить онтологически. Ведь для нас,

например, добро обязательно фигурирует в какой-то норме. Есть норма добра,

по сравнению с которой оценивается зло. Но эту норму, хотя она всякий раз

существует, философ в ходе анализа вынужден как бы игнорировать, поскольку

он пытается выявить условия всякой морали, всяких конкретных актов добра,

как и всякой истины вне каких бы то ни было норм.

По аналогии с этим я стремился показать, что наука как познание есть

также своего рода условие наличия всяких культурных структур, не являющаяся

вместе с тем сама ни одной из них. Существует норма античной науки, науки

XVII в., XIX в., и т.д., локализованная в определенной культуре такого-то

времени. Однако условия ее существования (которые сами не есть никакая из

этих норм) не локализуемы - они входят в само определение содержания

научного феномена, т.е. познания.

Итак, нормы или нормативную ориентацию научной мысли, культурообразующую

функцию науки невозможно понять, не понимая скрытых условий всего этого.

Иначе мы попадаем в неразрешимое противоречие, которое будет просто не в

ладу с нашей нормальной интуицией. А интуиция нам говорит, что научное

понимание чего бы то ни было не может зависеть от случайности того, что

мысль думается и производится кем-то в такой-то культуре или в таком-то

обществе.

1 См.: Малахов B.A. Для кого же мы пишем? (О литературной адресованности

философских текстов), 1988, ј 1; Межуев В.М. Беды и надежды нашей философии,

1988, ј 2 и др.

2 "Остранение" - термин, введенный в поэтику В.Шкловским, означает

описание в художественном произведении человека, предмета как явления, как

бы впервые увиденного, а потому приобретающего новые признаки.

3 Имеется в виду стихотворение Д.Хармса (1906-1942) "Что это было?"

Я шел зимою вдоль болота

В галошах,

И в очках.

Вдруг по реке пронесся кто-то

На металлических крючках.

Я побежал скорее к peчкe,

А он бегом пустился в лес,

К ногам приделал две дощечки,

Подпрыгнул

И долго я стоял у речки,

И долго думал, сняв очки:

"Какие странные

И непонятные

4 См.: Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. М., 1967.

5 Речь идет о книге "The Ghost in the Atom, Discussion of the Mysteries

of Quantum Physics". Ed. by P.C.Davies and J.R.Brown. Cambridge, 1986, См.:

Кобзарев И.Ю. Мистерии квантовой механики, "Природа", 1988, ј 1.

6 Можно напомнить в этой связи дискуссию по проблеме наблюдения в

квантовой механике и по антропному признаку в космологии, которые показали

фундаментальную включенность сознания в процессы познания физической

реальности.

7 Я воспользовался также литературным переводом В.Микушевича. См.: Поэзия

Европы в трех томах. Т. 2. М., 1979, с. 221.

8 Зомби - оживший мертвец, привидение, оборотень.

9 Гарсиа Лорка Ф. Романс об испанской жандармерии. - Избранное. М., 1983,

10 Раз созданы определенные условия, то определенные явления следуют из

них независимо от человека, в силу объективных свойств самих предметов

человеческой практики. Человек мог получить теплоту посредством трения и

впервые осознать необходимость их следования друг за другом на основе своих

вещественных действий (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., Т. 20, с. 539), но

сама теплота следует из трения, раз оно уже произведено, независимо от

человека.

11 Следовательно, в применении ко всякому содержанию этого рода,

независимо от его эмпирической определенности, независимо от того, какое

именно эмпирическое содержание, например, составлено из частей и какие

именно эмпирические предметы являются его частями.

12 В дальнейшем в целях краткости будем обозначать эту связь как

"координацию" или как связь "часть - целое", хотя последнее не совсем точно:

речь идет не о связи части с целым как особым предметом, а о связи частей,

то есть о связи предметов, являющихся, в свою очередь, единым предметом. Под

"цепым" здесь фактически имеются в виду свойства связи предметов, отличные

от свойств элементов связи.

13 Это отмечал еще Гегель, и притом в применении к "тотальности", то есть

к органическому целому. Он считал, ито диалектический метод в "каждом своем

движении в одно и то же время аналитичен и синтетичен" (Соч., т. 1, с. 342).

14 И в этом смысле анализ как выделение "общего", "абстрактных

определений" (сведение различных явлений к их абстрактному единству)

относится к нашей проблеме анализа и синтеза.

15 "Действительность философствования, - утверждает Ясперс, - состоит не

в объективном результате, а в позиции сознания" ("Philosophie", Bd. I, S.

16 Всеобщим трудом является такой труд, который общественно присваивается

людьми (1) независимо от действительного осуществления личных контактов и

общения, непосредственной совместимости в труде; (2) независимо от усилий и

умственных затрат, которые требовались, чтобы первоначально произвести его

(он является поэтому всеобщим и непропорционально легко осваиваемым

достоянием, подобным даровой производительной силе природы); (3) как

соединенная сила кооперации людей, как новая умноженная производительная

сила, рождаемая самим этим обменом деятельностью и превосходящая возможности

чисто индивидуальных усилий или простой их суммы. "Всеобщим трудом, - писал

Маркс, - является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение.

Он обусловлен частью кооперацией современников, частью использованием труда

предшественников" ("Капитал". - К.Маркс и Ф.Энгельс. Соч., т. 25, с. 116).

Всеобщность труда является здесь и всеобщностью кооперации в труде, в том

числе и исторической, поскольку она осуществляется по содержанию.

17 В философии речь идет "о мысленных образованиях, - пишет Ясперс, -

которые, возникнув в личной жизни, существуют в качестве обращения к

единичным" ("Philosophie", Bd. I, S. XXV) и являются "убедительными и

достоверными лишь силой личностного облика своей мыслимости" ("Die grossen

Philosophen", S. 62).

18 У Ясперса способ соединения новой деятельности с прошлой

характеризуется фактически следующими основными чертами: 1) передачей

субъективного умения помимо содержания продукта деятельности; 2)

"руководством" (F(hrung) великих деятелей; 3) выражением всей теории в целом

со всеми ее вопросами и разделами в каждом отдельном мыслителе, в отличие от

частного характера любого труда в кооперации. А это - несомненные черты

цехового ремесла. Интересно отметить, что в ремесле, в "учительстве", его

секретах, передаваемых от лица к лицу, прошлое всегда выступает как

недосягаемый образец взор устремлен назад (отсюда у Ясперса сведение задачи

философской работы к истории философии: "Нам далеко, конечно, до

Платона..."). Точно так же именно бессвязность и разорванность отдельных

звеньев духовного производства, стихийное их нагромождение друг рядом с

другом и их индивидуальная ограниченность порождали, например, здесь

необходимость в каждом "атоме" иметь все целое имеющихся достижений.

"Целостность" теоретической разработки (или ремесленный "шедевр") является

здесь фактически застойной формой обеспечения преемственности и сохранения

плодов развития.

19 Sartre J.-P. Critique de la raison dial(ctique, vol. I. Paris, 1960.

20 Отсюда черты социального утопизма в представлениях экзистенциализма об

"истинной человечности"; собственно утопический их характер является

источником глубоко религиозного подтекста экзистенциализма: он развивает в

итоге или религиозное по содержанию отношение к господствующей

действительности (приходя к известным из религии нравственно-этическим

установкам и настроениям, к религиозным психологическим схемам - к культу

страдания, искупления, к чувству болезненной ответственности, парализующей

человека, к исступленным настроениям и видениям и т.д.) или религиозное по

форме - в смысле производства фантазий, иллюзорных, мифологизированных

представлений о реальных явлениях и процессах действительности, в смысле

такого способа мышления о действительности, который воспроизводит ее

свойства по законам мифологических и антропоморфных форм сознания,

мистифицируя их. Мы займемся в основном этой второй стороной дела.

21 Или общественного бытия и сознания, где бытие является первичным,

определяющим, формирующим, направляющим и т.д., а сознание - вторичным.

22 Цит. по записи бесед Сартра с представителями чешской интеллигенции в

1963 г. в Праге; см. также: Sartre J.-P. Critique de la raison dial(ctique,

vol. 1, p. 43 - 44.

23 Каковы при этом ориентиры и объективные опорные вехи этого

проектирования индивидом самого себя - это другой вопрос.

24 "Социальная закономерность" (как особый вид закономерности,

отличающейся от природной) есть вообще лишь зависимость людей от продуктов и

результатов собственной деятельности, от развитого ими в совместном

отношении к природе содержания, есть зависимость от исторического характера

и ступени развития общественно выработанных и лишь в общественной форме

реализуемых способностей и "сущностных сил" индивидов.

25 Этот феноменологический аспект можно проиллюстрировать следующей

выпиской из текста уже упомянутой выше беседы Сартра в Праге, когда он, в

частности, отвечал на вопрос, насколько изменилась его сегодняшняя точка

зрения по сравнению с изложенной в работе "Бытие и ничто": "Есть

определенная истина, даваемая описанием того, чего сознание достигает само

собой. В утверждении этого я не изменился. Если вы, например, сознаете

удовольствие, то вы его имеете. Может быть, причина его иная, чем та,

которую вы ему приписываете, но это удовольствие, каково бы ни было его

происхождение, есть "существующее" удовольствие как определение сознанием

себя самого. В этих условиях вы можете описывать структуру этих данных

сознания. Я вдохновлялся феноменологическими описаниями Гуссерля. Под ними

он понимал преддиалектический метод, ибо его идея, когда он фиксировал и

описывал некоторую сущность (какой бы она ни была), состояла в том, что это

Структурированное целое".

26 Специфически человеческую деятельность Сартр и определяет как

деятельность по приданию объектам персонально-практических "живых"

"значений", "смысла". Начав с утверждения, что "абсурдно сводить значение

объекта к простой инертной материальности самого этого объекта..." (Sartre

J.-P. Critique de la raison dialectique, p. 96), Сартр пишет далее: "Человек

является для самого себя и для других существом, дающим значения, поскольку

даже малейший из его жестов нельзя никогда понять, не выходя за пределы

чистого настоящего и не объясняя его будущим. Кроме того, это создатель

знаков, в той мере, в какой, будучи всегда впереди самого себя, он

использует определенные объекты для обозначения других объектов,

отсутствующих или же будущих. Но и та и другая операции сводятся к простому

и чистому выхождению за пределы: выйти за пределы настоящих условий к их

последующему изменению и выйти за пределы заданного объекта к некоторому

отсутствию - это одно и то же. Человек конструирует знаки, ибо по самой

своей реальности он является существом, дающим значения, и он является

таковым в силу того, что он есть диалектическое выхождение за пределы того,

что просто дано. То, что мы называем свободой, - это несводимость порядка

культуры к порядку природы" (Ibid., p. 96). "Поскольку мы - люди и поскольку

мы живем в мире людей, труда и конфликтов, все объекты, нас окружающие,

являются знаками" (Ibid., p. 97). Может быть, более прозрачную и

пластическую формулировку Сартр дал как раз в своих "Пражских беседах" 1963

г.: "Движением, дающим смысл, - говорил он, - природный факт становится

посредником коммуникации между людьми... Человек не может быть чем-либо

иным, чем тем, кем вынуждают его быть обстоятельства, но его свобода состоит

в трансформации сырых данных в практический смысл, и она несводима к

обусловливанию. Я оставил абстрактную и изоляционистскую точку зрения "Бытия

и ничто", оставаясь при этом верным духу этого исследования". Заметим для

последующего, что, во-первых, Сартром здесь фиксируются лишь два элемента

отношения - чисто вещественая форма объекта и его практически-индивидуальный

человеческий "смысл", "значения" - и что, во-вторых, социальные отношения

людей, действующих с объектами, должны тогда определяться как коммуникации

этого "смысла" и "значения", как их разгадывание, "понимание" и т.д.,

обладающие определенной логикой (до тех пор, пока эти отношения остаются

человеческими и не поглощаются вещами).

27 Это явление очень четко проступает в том, как, например, модернистское

искусство и психоанализ пользуются вещественными формами и символами.

Художественная форма, т.е. определенное вещественное построение, получает,

например, функцию прямой передачи действительности (помимо содержания), а

фактически - онтологизированных душевных состояний.

28 Sartre J.-P. Op. cit., p. 98.

29 Sartre J.-P. Ibid.

30 Sartre J.-P. Ibid., p. 101 - 102.

31 На основе "значений" и "смысла" ("знаками" которых являются

материальные предметы, орудия и т.д.) здесь определяется не только отношение

к внешней действительности и положение в ней индивида, но и ход построения

индивидом самого себя как личности, собирания им себя в узел "проекта", т.е.

проектирование себя индивидом разворачивается, согласно экзистенциализму, в

зависимости от того, какой "смысл" и "значения" им приданы вещам и

обстоятельствам, биологическим зависимостям и т д.

32 "Наш формализм, - говорит Сартр, - который вдохновлялся формализмом

Маркса, состоит просто в напоминании, что человек делает историю ровно в той

же мере, в какой она делает его" (Sartre J.-P. Ibid., p. 180).

33 Sartre J.-P. Ibid., p. 206.

34 Ibid., p. 249.

35 Ibid., p. 247.

36 Ibid., p. 256 - 257.

37 Ibid., p. 279.

38 Ibid., p. 241.

39 Ibid., p. 158. По Сартру, отношения людей дискретны, являются инертной

множественностью, поскольку люди не связаны межличными контактами

(взаимопроникновением их сознания и "понимания" любви, ненависти, желаний и

т.д.) или не разделяют одно и то же эмоциональное состояние.

40 Марксизмом Сартр считает признание решающего значения этого факта и

оценивает себя как марксиста именно в зависимости от согласия с этим. Но в

действительности важным является то, что именно понимается под социальной

материей.

41 Маркс в связи с аналогичной трактовкой "человеческих отношений"

Фейербахом замечал, что здесь "исключается отношение людей к природе, чем

создается противоположность между природой и историей" (Маркс К., Энгельс Ф.

Соч., т. 3, с. 38). Это как нельзя более точно относится ко всей сартровской

концепции.

42 Sartre J.-P. Op. cit., p. 206.

43 Sartre J.-P. Ibid., p. 360.

44 Sartre J.-P. Ibid., p. 86.

45 Sartre J.-P. Ibid. p. 219 - 220.

46 Sartre J.-P. Ibid., p. 180.

47 Sartre J.-P. Ibid., p. 428.

48 См. Ibid., p. 381 ff.

49 Sartre J.-P. Ibid., p. 644.

50 Ibid., p. 260.

51 "Если Maркс не оставил "Логики" (с большой буквы), то он оставил

логику "Капитала"..." (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 301).

52 Интересно и важно то, что Маркс одновременно строит и теорию

объективного (экономического) процесса и теорию его отображения в головах

непосредственных его агентов, исследуя и критикуя не индивидуальные ошибки и

заблуждения сознания (хотя и это имеет место), а с необходимостью

складывающиеся объективно-мыслительные выражения реального процесса. Он

выводит и определяет условия, при которых с необходимостью появляются в

последнем "превращенные выражения" (verwandelte Formen).

53 К сожалению, философской публике они зачастую и известны лишь в этой

ложной форме.

54 Для дальнейшего изложения необходимо ясное понимание того, что имеется

в виду под "философией самосознания", характерной для классики. Начиная с

Декарта предполагалось, что философия определяет сознательные условия

познающего мышления, раскрывая, каким образом содержания сознания

(затрагиваются ли этим сознанием процесс мысли, поведение, интересы или

чувства человека) могут быть воспроизведены и фиксированы как с самого

начала контролируемая сознанием, целенаправленная конструкция предмета,

имеющая своим исходным пунктом некоторое естественным образом существующее

совпадение мысли и предмета, некоторое "истинное положение дела", уже

существующее до актуальной перестройки стихийного процесса сознания

(например, декартовское cogito ergo sum, "Я есмь я" немецкой классической

философии и т.п.). Полагается ли этот пункт реально существующим или же

исследовательской условностью, весь процесс выступает как телеологически

организованный, совершающийся в рамках "чистого сознания" (то есть

неэмпирического сознания, очищаемого и переплавляемого самосознанием). Для

классиков любой вид сознания представлялся сопоставимым с этим стремящимся к

совпадению с действительностью сознанием и поэтому рассматривался по

аналогии с ним, как приближение к нему и т.д.

55 Между тем в нашей философской литературе есть весьма удачный пример

объективного, осуществляемого в Марксовом духе анализа субъективных

образований по чисто предметным явлениям экономических систем. Мы имеем в

виду попытку, сделанную Э.В.Ильенковым применительно к анализу природы

идеального (см. "Философская энциклопедия", т. II, статья "Идеальное").

56 "Выходить за феномены" здесь не означает взять, в гносеологическом

смысле, лежащее за феноменом внутреннее измерение, внутренний механизм

предмета как независимый от социальной деятельности, порождающей феномен.

Наоборот, речь идет о том, чтобы объяснить тот ее механизм, который

порождает в ней феномен как существенную "форму его действительности, или,

точнее, форму его действительного существования" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч.,

т. 26, ч. III, с. 507).

57 Следовательно, содержания сознания даны (найдены) одновременно и в

другом месте, в другой форме, чем в сознании психологического,

размышляющего, связывающего единством "Я" свои сознательные проявления

индивида, а именно в социальной системе деятельности. Возможность измерять

сознание одновременно и по чему-то иному, чем само сознание, - существенное

требование Марксовой процедуры.

58 Марксов анализ сплошь и рядом имеет дело с такой практической

видимостью. Например, рассматривая определения, приобретаемые капиталом в

процессе обращения и во взаимосвязи с другими капиталами, Маркс показывает,

что теоретический взгляд, будто каждая часть капитала в равной мере

производит прибыль, выражает практический факт, и чтобы уйти от него, надо

было бы взять весь совокупный капитал, но для капиталиста - это мистерия. В

этом смысле осознавание есть возникновение объективной видимости (интересно,

что с точки зрения практического факта сознания как раз действительная

внутренняя связь оказывается мистерией).

59 Причина и следствие здесь неоднородны; первая не сохраняется во втором

как в нем самом обнаружимое содержание.

60 Здесь имеет место отношение, аналогичное тому, которое Маркс

устанавливает в актах реального экономического поведения лиц. Напомним

слова, сказанные Марксом в предисловии к "Капиталу", которыми он хотел

предупредить возможные недоразумения на этот счет: "Фигуры капиталиста и

земельного собственника я рисую далеко не в розовом свете. Но здесь дело

идет о лицах лишь постольку, поскольку они являются олицетворением

интересов. Я смотрю на развитие экономической общественной формации как на

естественноисторический процесс; поэтому с моей точки зрения, меньше чем с

какой бы то ни было другой, отдельное лицо можно считать ответственным за те

условия, продуктом которых в социальном смысле оно остается, как бы ни

возвышалось оно над ними субъективно" (там же, с. 10).

61 "Неклассические" - в том же самом смысле, в каком в современной физике

говорится о различии между классическими и неклассическими физическими

объектами. Аналогично ситуации, как она установилась на сегодняшний день в

физике, в философии (прежде всего, в онтологии), также можно различать

классическую и современную, неклассическую философию.

62 Можно вполне себе представить, что нормы изложения научных истин в

публикациях и сообщениях могли бы быть в другой культуре иными. Во всяком

случае, несомненно, что те нормы, на которые мы ориентируемся в нашей

логической культуре, не охватывают весь корпус релевантных для реконструкции

истории познания текстов.

63 См.: Heisenberg W. Der Teil und das Ganze. M(nchen, 1976, S. 155 -

64 Галилей Г. Избр. труды в 2-х томах. Т. I. М., 1964, с. 423.

1989, ј 2, с. 29 - 36.

4 Доклад, сделанный в Институте философии АН CCCP в декабре 1987 г.

8 Выступление на "Круглом столе" по теме "Взаимодействие науки и

1989, с. 263 - 269.

10 Выступление на "Круглом столею по теме: "Феноменологил и ее роль в

11 Доклад, сделанный на III Всесоюзной школе по проблеме сознания.

12 Выступление на "Круглом столе" по теме "Наука, этика, гуманизм".

15 Выступление на "Круглом столе" по теме "Литература и

литературно-художественная критика в контексте философии и обществоведения".

27, а также в: ж-л "Родник". Рига, 1989, ј 11, с. 45 - 49.

Вопрос №3. Культура и наука

Исследование культуры имеет глубокие философские корни (философия истории, философия культуры). Кроме того, оно привлекает внимание представителей других наук, прежде всего - археологии, этнографии, психологии, истории, социологии.

Культурология - сравнительно молодая наука. Она выделилась в особую научную дисциплину лишь на рубеже XIX-XX вв. До этого исследование проблем различия между тем, что существует независимо от человека - природой - и тем, что создано человеком - культурой - осуществлялось в рамках философского познания бытия, мира и человека в мире.

Культура как специфический предмет изучения стала приковывать к себе внимание философов и историков лишь с XVIII в. Именно в то время, осмысливается целостность творимого человеком мира. Осознание взаимодополнительности энергий трех духовных способностей человека - разума, воли и чувства - реализующихся в таких плодах деятельности человека, как наука, нравственность и искусство, привело к выделению целостного поля человеческой деятельности - культуры.

Однако только в XX в. появляются попытки реализации все более осознаваемой потребности и возможности специального межпредметного исследования культуры. Культурология еще находится в стадии становления, уточнения своего предмета и методов; ее облик как научной дисциплины еще не приобрел теоретической зрелости.

Как самостоятельная отрасль гуманитарного знания, культурология сейчас выступает своего рода введением в изучение всех гуманитарных дисциплин, закладывает основы их понимания.

Культурология - комплексная гуманитарная наука, объектом исследования которой является культура как целостность, как специфическая функция и модальность человеческого бытия.

Наука сложным образом взаимодействует с другими феноменами культуры, которые выполняют функции осмысления мира.

наука способна порождать определенный тип идеологии, оказывая воздействие на мировосприятие больших групп населения.

характерные черты отличающих науку от других связанных с ней феноменов культуры:

Наука универсальна : с одной стороны для нее характерно стремление исследовать мир во всем его многообразии, с другой ее данные истинны для всей вселенной при тех условиях, при которых получены исследователем.

Наука фрагментарна – она изучает не бытие в целом, различные компоненты или параметры реальности, в структуре самой науки этот признак раскрывается через ее деление на особые научные дисциплины.

Наука общезначима – ее данные в равной степени достоверны для всех людей независимо от их национальной, социальной и культурной принадлежности.

Наука безлична – индивидуальные особенности ученого никак не могут отразиться на результатах научного исследования.

Наука систематична – она представляет собой определенную систему, структуру, имеющую определенную внутреннюю логику.

Наука принципиально незавершенна – в основе мировосприятия характерного для нашей культуры лежит убежденность в безграничности научного познания.

Наука преемственна – новые знания определенным образом всегда связанны с прежними. Ни одно положение не возникает в науке на пустом месте, даже если оно сформулировано как критика предшествующих теорий.

Наука критична – сомнение один из основных принципов науки Нового времени, в науке нет таких положений, даже среди самых фундаментальных, которые не могут быть подвергнуты проверке и пересмотру.

Наука достоверна – ее данные могут и должны быть проверены по определенным, сформулированным в ней правилам.

Наука внеморальна – сами по себе научные истины нейтральны в морально--этическом смысле. Нравственной оценке подлежат только те действия, которые ученый предпринимает для получения данных, или применение полученных результатов научного исследования.

Наука рациональна : она оперирует эмпирическими данными. Наука опирается на данные опыта, результаты воздействия явлений объективной действительности на наши органы чувств, непосредственно или через посредство приборов), но оперирует на основе рациональных процедур и законов логики (т.е. средствами разума наука поднимается над уровнем исследования конкретного предмета или явления и создает обобщенные понятия, концепции, теории).

Наука чувственна – проверка результатов научного исследования осуществляется эмпирически, средствами чувственного восприятия и только на этом основании признаются вполне достоверными.

Можно говорить о научной культуре, как специфической области или сфере культуры, в которой содержанием и целью деятельности всех субъектов является познание мира вместе с обществом и человеком на основе эмпирических данных и рациональных форм знания.

Структура культурологического знания

1.Фундаментальная (теоретическая) культурология.

- изучает культуру с целью теоретического и исторического познания этого феномена, занимается разработкой категориального аппарата и методами исследования

- философия культуры -рассматривает культуру как целостность

2.Историческая культурология.

- диахронический срез культуры , включая ее прошлое и настоящее.

Изучает конкретные исторические типы культур, их события и достижения с точки зрения реализации смыслов культуры, достижение ее целей, макродинамику порождения и функционирования «социальных конвенций» коллективной жизнедеятельности людей, а также культурно-историческую типологию сообществ.

- Факты и ценности истории культуры дают материал для вычленения, описания и объяснения конкретных исторических особенностей развития культуры

Обеспечивать выявление архетипов современной культуры и понимание ее как итога исторического развития.

3.Прикладная культурология.

Ориентирована на использование фундаментальных знаний о культуре в целях прогнозирования, проектирования и регулирования актуальных культурных процессов, на разработку специальных технологий трансляции культурного опыта и механизмов достижения соответствующего культурным нормам уровня развития тех или иных форм социальной практики.

Важнейшим элементом культурологии как системы знаний являются знания об опредмеченных результатах культурной деятельности в их динамике, механизмы трансляции культурных навыков от человека к человеку.

Научные дисциплины:

культурная антропология - наука о культуре как совокупности материальных объектов, идей, ценностей, представлений и моделей поведения во всех формах её проявления и на всех исторических этапах её развития

социальную антропологию исследует становление человека как социального существа, а также основные структуры и институты, которые способствуют процессу социализации человека.

психология культуры изучает индивидуальные особенности отношения личности к культуре, своеобразие духовного мира человека, культурно-исторические типы личности.

социология культуры изучает функционирование культуры в обществе, тенденции культурного развития, проявляющиеся в сознании и поведении различных социальных групп

лингвокультурология изучает национальные культуры через особенности языка.

история культурологических учений

Наука – компонент дух культ, поэтому все процессы, кот происходят во всей системе культуры, отражаются и на науке. В переводе с латинского «культура» означает «возделывание, образование, воспитание, развитие». А в широком смысле слова – культура – все, что создано челом. Наука явл одной из отраслей или разделов культуры. Если в древности важное место в системе культуры занимала мистика, в античности – мифология, в средневековье – религия, то в совр обществе в ней доминирует влияние науки.

Наука – это сфера чел деят, кот представляет собой рац способ познания мира. В ней выраб и систематиз знания о действительности, которые основаны на эмпирической проверке и математическом доказательстве.

Наука отличается от культуры и от других:

От искусства своей рац-ю, кот не останавливается на уровне образов, а доводит до уровня теории.

От религии тем, что разум и опора в науке имеет большее значение, чем вера. В науке преобладает разум, но в ней также имеют место и интуиция, особенно при формировании гипотез, и вера в познавательные возможности разума. Наука может существовать с религией, так как внимание этих отраслей культуры устремлено на разные вещи: в религии – преимущественно на внечувственное (вера), в науке – на эмпирическую реальность. В отличие от научного мировоззрения, религиозное мировоззрение выражается в общении со сверхъестественным при помощи молитв, святынь, таинств, символов.

От мифологии тем, что стремится не к объяснению мира в целом, а формулирует законы развития природы.

От идеологии тем, что её истины общезначимы, и они не зависят от интересов определ слоев общества;

От философии тем, что её выводы допускают эмпирическую проверку;

От техники тем, что наука нацелена не на использование полученных знаний, а на само познание мира;

От мистики тем, что стремится не к слиянию с объектом исследования, а к его теоретическому пониманию. Мистика возникла как элемент тайных образов религиозных обществ Запада и Древнего Востока. Главное в этих образах – это общение человека с богом или другим таинственным существом. Такое общение, согласно мистике, достигается через озарение, откровение, экстаз и т.д.

Как многофункциональное явление наука представляет собой:

1) отрасль культуры;

2) определённую систему организованности (вузы, университеты, академии, издания, научные общества, лаборатории, институты);

3) способ познания мира.

Важнейшими социальными функциями науки являются:

а) познавательно–объяснительная: заключается в том, чтобы познать и объяснить, как устроен мир и каковы законы его развития;

б) мировоззренческая: помогает человеку не только объяснить известные ему знания о мире, но и выстроить их в целостную систему, рассмотреть явления окружающего мира в их единстве и многообразии, выработать свое мировоззрение;

в) прогностическая: наука позволяет человеку не только изменять окружающий мир сообразно своим желаниям и потребностям, но и прогнозировать последствия таких изменений. При помощи научных моделей ученые могут показать возможные опасные тенденции развития общества и дать рекомендации по их преодолению.

Сегодня наука является основной формой человеческого познания. В основе научного познания лежит сложный творческий процесс мыслительной и предметно–практической деятельности ученого. Общие правила данного процесса, которые иногда называют методом Декарта, можно сформулировать:

1) нельзя ничего принимать за истинное, пока оно не представляется ясным и отчетливым;

2) трудные вопросы необходимо делить на столько частей, сколько нужно для разрешения;

3) начинать исследование надо с самых простых и удобных для познания вещей и постепенно переходить к познанию вещей трудных и сложных;

4) ученый должен останавливаться на всех подробностях, на все обращать внимание: он должен быть уверен, что ничего не пропустил.

Основные черты науки:

Универсальность - сообщает знания истинные для всего универсума, при тех условиях, при которых они были добыты человеком.

Фрагментарность - изучает не мир в целом, не бытие как тако¬вое, а различные области, фрагменты, уровни организации действительности, а также их свойства и отношения. Сама наука тоже разделяется на опр дисциплины и их комплексы.

Общезначимость - полученные ею знания пригодны для всех людей, ее язык однозначен.

Объективность - результат ее функционирования (научное познание) характеризуется самой высокой сте¬пенью независимости от сознания человека, его воли, желаний, устремлений и предпочтений.

Системность - имеет определенную структуру, не является набором бессвязных частей.

Незавершенность - несмотря на постоянный и безграничный рост научного знания и «вширь» и «вглубь» оно не может достигнуть абсолютной истины (это обусловлено неисчерпаемостью многообразия мира, по¬стоянным возникновением, развитием и исчезновением мировых явлений, постоянным изменением).

Преемственность - новое знание определенным образом согласуется со старыми знаниями, корректируя, уточняя и поглощая их.

Критичность - открытость научных знаний для конструктивной крити¬ки вплоть до пересмотра фундаментальных положений.

Достоверность - ее выводы требуют, допускают и проходят проверку по определенным условиям, сформулированным в науке правилам.

Внеморальность - научные институты нейтральны в морально-этическом плане, нравственные оценки могут относиться либо к деятельности ученого, либо к деятельности по применению.

Рациональность - предполагает получение и оформление знания на основе логических закономерностей и процедур (определение и деление по-нятий, логический вывод и т. д.).

Чувственный (эмпирический) - характер науки проявляется в обязатель-ное требование эмпирической (опытной) проверки выдвигаемых положений.

Помимо указанных выше черт наука характеризуется специфической методологией проведения исследований, особыми формами представления результатов деятельности ученого, своеобразным языком.

Ясно, что культура много древнее науки. Вначале наука функционировала в рамках мифологии, религии, философии, искусства, трудовой деятельности и т. д., то есть в рамках культуры, понимаемой в

самом широком смысле слова. Затем она автономизировалась и стала приобретать собственные черты, вырабатывать свои законы развития, свою культуру. Именно это и приводит к постановке вопроса: является ли наука неотъемлемой частью культуры как целого? Но если возникает подобный вопрос, то это свидетельствует о том, что в современном мире не все благополучно не только с наукой, но и с культурой.

Отношение культуры к науке можно уподобить реакции курицы на доведение высиженного ею утенка. Курица с удивлением, а то и со страхом смотрит на то, что утенок способен делать невозможные для нее вещи, например, плавать. Пример, хотя и поясняет мысль, возможно не очень удачен, поскольку автономизация науки от породившей ее культуры не столь безобидна. Наука, бросаясь в воду, рискует не только собой. К тому же трудно дать гарантию, что, отпочковавшись от культуры, она сможет удержаться на плаву. Компасом для науки должна быть культура, понимаемая и принимаемая не только как прародительница науки, не только как давно прошедшее или наспех созданное сиюминутное, а как бессмертное, то есть непрерывно воспроизводящееся, свершающееся настоящее. Культура должна пониматься как дление, как напряженная связь прошлого, настоящего и будущего. Такая напряженная связь может существовать только посредством усилий ума, напряженного и вместе с тем свободного сознательного действия, страстей души, соединяющих все три указанных цвета времени в жизненном пространстве личности и социума.

Наука, конечно, содействует развитию культуры, вносит в нее свой вклад, который трудно переоценить, но она же обладает по отношению к культуре деструктивными силами. Хуже, что она и использует эти силы ей во вред. XX век дал тому много примеров, о чем свидетельствуют трагические нравственные прозрения великих физиков А. Эйнштейна и А. Сахарова; мучительные размышления об этике специалистов в области генной инженерии; а также современных философов, психологов и физиологов, понимающих, какое мощное средство манипулирования человеческим сознанием оказывается в их руках. Дай бог, чтобы оно в этих руках и осталось!

Густав Шпет говорил, что культура - это культ разумения. На первый взгляд кажется, что эта черта культуры полностью относится и к науке. Но ученые даже в пределах одной науки, благодаря ее дифференциации, все меньше "разумеют" друг друга. Справедлива давняя печальная шутка относительно психологии: один психолог представляет ее себе как большой глаз, другой - как огромное ухо, третий - как длинный язык. Не приходится говорить о справедливости давних слов историка В. Ключевского, что раньше психология была наукой о душе, а сейчас - это наука об ее отсутствии.

Культура - язык, объединяющий человечество. Это высказывание принадлежит Павлу Флоренскому. Заметим: язык, объединяющий

человечество, а не ученый мир, являющийся его меньшей частью. Конечно, важнейшая задача науки состоит в создании языка описания той или иной части предметного или социального мира, который, с точки зрения свободного ученого, заслуживает внимания. Но ученый адресуется к коллегам, к профессионалам, а не к человечеству. И происходит это потому, что наука выработала свой собственный язык, не понятный большей части человечества. Конечно, это необходимый этап ее развития. Но негативное свойство отсутствия общего языка состоит в обрыве связей между ценностями науки и ценностями человечества. А поэтому быть отличным человеком и отличным ученым - далеко не одно и то же.

А. Эйнштейн говорил о том, что если из Храма науки удалить карьеристов и прочих малопорядочных людей, то этот Храм сильно опустеет . Само по себе занятие наукой автоматически не обеспечивает роста личности: личностью желательно стать до того, как станешь ученым. Это, кстати, одно из необходимых условий того, чтобы стать настоящим ученым, а не функционером в науке или от науки. Конечно, в науке, как и в других сферах человеческой деятельности, например, в рыцарстве или в монашестве, выковываются личности, формируется дух человеческий. Более того, мы говорим о духе науки, но бывают периоды, когда он слабеет, концентрируется на частных целях, сомнительных средствах, забывает об общечеловеческих ценностях, хранительницей которых является культура. Возможно и наблюдается отчуждение науки от культуры. Такое отчуждение заметно, как отчуждение интеллекта от реальности, витание его в заоблачных далях. Другой разговор, насколько велика дистанция такого отчуждения в тот или иной период истории развития науки. Ведь длительное отчуждение интеллекта от реальности чревато шизофренией, существенной особенностью которой является не столько оперирование порожденными или вымышленными образами и моделями, сколько отсутствие способности коррелировать этот сконструированный мир с реальностью.

Наука стала сегодня источником многих глобальных проблем современности, до решения которых человечеству довольно далеко. Парадокс состоит в том, что за решением этих проблем человечество вынуждено обращаться к той же науке. А может быть, надо обращаться не к той же, а к какой-то другой, лучшей, гуманной, культурной науке? Есть ли такая? А если нет, то где ее взять, как ее строить? Пока не очень действенны призывы укреплять связи естественных, технических и гуманитарных наук, включая призыв сделать все науки гуманитарными. Слишком сильны традиции техницизма.

Каков выход из сложившегося положения? Это проблема, которую, конечно же, должно решать все культурное и научное сообщество. Здесь можно лишь наметить некоторые гипотетические, а возможно, и

метафорические пути ее решения, или хотя бы корректно ее поставить. Мы действительно сталкиваемся с парадоксальной ситуацией. Попробуем себе мысленно представить, что технократическое мышление вдруг исчезло. Вслед за ним может исчезнуть и гуманитарное, которое весьма эффективно использует средства первого. Подобный максимализм не реален даже в мысленном плане. Имеются сильные стороны технократического мышления, без которых человечество не может существовать. Анализ истории науки мог бы показать, что в возникновений технократического мышления гуманитарные науки повинны не меньше, чем естественные. Техноцентрические тенденции отчетливо просматриваются и в истории искусства, и, наконец, в религии. Разработано множество религиозных психотехник. Человечество сейчас не может существовать без самых разнообразных "техник". Без них оно не могло существовать и в прошлом. Однако в прошлом "техники" были иными. Смысл понятия "техника" (техне) в античности был существенно иным, чем в настоящее время. Это понятие заключало в себе единство искусства (мастерства), науки и собственно техники.

Понимая ограниченность, а порой и наивность психологической интерпретации социальных процессов и организмов, к числу которых относится наука и ее история, мы все же рискнем предложить вариант такой интерпретации.

Несомненно, что наука имеет отношение не только к культуре, но и представляет собой одну из форм сознания. Именно интерпретация науки как формы сознания представляет собой ядро нашего размышления о ней. Любая из форм сознания, включая индивидуальное, содержит в себе, по нашему мнению, как минимум, два слоя. Мы уже подробно говорили об этом. Теперь же повторим вкратце следующее. Первый слой - бытийный, операционально-технический, когда действуют в основном его архетипы, схематизмы, стереотипы, автоматизмы и пр. Второй слой - рефлексивный, препятствующий действию автоматизмов или, по крайней мере, их запускающий сознательно. Удельный вес этих слоев в развитии индивида, социума в целом или отдельных социальных организмов в различные периоды их развития может быть неодинаков. Доминировать может либо один, либо другой. Между ними возможен и антагонизм.

Бытийный слой более прагматичен, он концентрируется на действиях, образах, средствах, целях. Рефлексивный слой более аксиологичен, он концентрируется на ценностях, смыслах, их отношении к значениям и действиям. Однако этим их различия не исчерпываются. Первый слой действует в более ограниченной или узкой временной перспективе, второй - в более широкой. Казалось бы, энергия бытийного слоя должна быть выше, чем энергия рефлексивного, так как она непрерывно подпитывается извне получаемыми результатами. Это

тем более вероятно, что результаты, получаемые на основе действия первого слоя, внешне более наблюдаемы, наглядны, убедительны, чем результаты, получаемые на основе действия второго. Однако не исключено, что эта убедительность иллюзорна и связана с отсутствием меры для сравнения энергии бытийного и энергии рефлексивного слоев. Рефлексия одновременно содержит в себе цель, средство и результат, которые разъединены в бытии и во внешней предметной деятельности. Именно с тем, что цель и результат также находятся внутри рефлексивного слоя, связано то, что энергия рефлексии и ее приращение имеет внутренний, с трудом регистрируемый источник. Это уже нелапласовская детерминация, а спинозовская causa sui, характеризующаяся большим - в пределе бесконечным - числом степеней свободы. Для науки рефлексия наступает тогда, когда она размышляет и заботится о собственных основаниях, началах и последствиях деятельности. Тогда ее будни сменяются праздником. Но бывает, что на смену праздникам приходят трагические прозрения. Это происходит тогда, когда наука осмысливает трагические последствия собственных деяний и открытий, уже "внедренных" в практику.

Бытийный и рефлексивный слои сознания науки находятся в отношениях дополнительности. Частичность, дискретность бытийного слоя дополняется целостностью, непрерывностью рефлексивного слоя.

Можно предположить, что в рефлексивном слое сознания науки происходит порождение новых замыслов. Нередко это случается как озарение. Но главное состоит в том, что идеи, возникающие в рефлексивном слое сознания, должны воплощаться в бытийном. Это происходит в форме визуализированных, вынесенных вовне субъекта, экстериоризированных образов. Примерами таких образов могут служить планетарная модель атома, двойная спираль генетического кода. А. Бергсон когда-то писал, что максимальное умственное усилие требуется как раз при переходе от идеи к образу. К этому можно добавить, что максимальное волевое усилие требуется при материализации созданного образа, при создании вещи. Новые замыслы, идеи, теории рождаются не каждый день. Между ними текут многолетние будни науки и техники. Этот процесс в целом хорошо описан В. Гете в "Вильгельме Майстере": "Весь мир лежит перед нами как большая каменоломня перед строителем, который лишь тогда заслуживает этого имени, когда он из случайных природных масс создает с величайшей экономией, целесообразностью и прочностью образ, зародившийся в его душе. Все вне нас - можно даже сказать, все в нас - есть стихия; однако в глубине человека заложена творческая сила, которая способна создать то, что должно быть, которая не даст нам покоя и отдыха, пока мы не выразим, не воплотим это вне нас тем или иным способом".

При доминировании аксиологических ориентаций наука преимущественно функционирует и развивается на рефлексивном слое сознания. При доминировании техноцентрических, прагматических ориентаций

она преимущественно функционирует на операционально-техническом, бытийном слое сознания. Поэтому преодоление подобных ориентаций в современной науке состоит не в ликвидации технократического мышления и не в механическом добавлении к нему мышления гуманитарного, даже не в переводе технократической науки на рефлексивный уровень сознания, а в расширении сознания всего научного сообщества (если и не нынешнего, то хотя бы формирующегося). Именно всего, то есть не только технического, но и естественного, и гуманитарного.

Как можно реально представить себе, что значит расширение сознания науки? Если оно переместится из бытийного слоя в рефлексивный, то не превратится ли оно в философское, вследствие чего ему будет трудно разобраться в деталях бытия. Если же оно останется на своем бытийном уровне, то не сможет освободиться от своих техноцентристских тенденций. Ориентиром при постановке и обсуждении этой проблемы может стать все та же культура, важнейшим признаком которой является, как мы уже писали, единство духовного и материального. Вспомним мысль Бахтина о пограничности, как внутреннем определении культуры, не имеющей никакой замкнутой территории. Можно сказать, что центр сознания науки должен располагаться на границе его бытийного и рефлексивного слоев. Возможно, это и есть наиболее адекватный способ расширения сознания науки, обеспечивающий сохранение достоинств и минимизацию недостатков каждого из рассмотренных слоев ее сознания. Подобное местоположение центра научного сознания сделает равнопрочными оба слоя, придаст бытийному слою рефлексивную окраску, а рефлексивному - бытийную.

Имеется еще один довод в пользу желательной "пограничности" сознания науки. Сознание по своему происхождению связано с символами, которые, в свою очередь, рождаются на границах бытийного и рефлексивного слоев сознательной деятельности. Можно предположить, что, хотя смысл символа укоренен в бытии, его расширение связано с рефлексией и означением, которые происходят в совместной деятельности людей. В научном сообществе, интенсивно оперирующем символами, их роль необычайно велика. И полноценность символов, выражающаяся в их равновеликой опоре и на бытие, и на рефлексию, служит источником формирования полноценного сознания науки. Но символа мало, нужно чтобы он соединился со стимулом, т. е. желанием ученых понять, что это за сознание и сформировать его.

Пограничное сознание и его воплощенные символы выполняют не только интегрирующую функцию по отношению к его слоям, но и являются их средостением, местом не только их взаимодействия, но и игры, точкой развития полноценного сознания науки, точкой, где смыкаются оба слоя при самом большом их расхождении. Это и начало

формирования самосознания науки, необходимой составляющей которого должна быть этика. Последнее должно помогать преодолевать не подкрепленные этическими соображениями устремления науки. Без такого сознания и самосознания мы будем продолжать быть похожими на героев Ф. Кафки, у которых (по словам А. Камю) наблюдались каждодневные переходы от надежды к тоске, от безнадежной мудрости к добровольному ослеплению.

Сейчас стал общим местом тезис о том, что наука утратила человеческое измерение. Вернуть его можно, лишь идя от человека, от человеческой деятельности и сознания, которые находятся и в компетенции психологии. Можно предположить, что внимательный анализ истории науки мог бы показать, что инкапсуляция науки в том или другом слое сознания определяет характер и качество ее парадигм, определяет целые эпохи в науке. Особенно отчетливо это выступило в психологии, которая многие десятилетия в XX веке не только находилась в границах бытийного слоя сознания, но и нарочито уходила от рефлексивного. Еще и сейчас не до конца преодолены бихевиористские, рефлексологические, реактологические концептуальные схемы. Еще и сейчас психологи редуцируют сознание к тому, что таковым не является, ищут его там, где оно никогда не было. Психология (как целое, а не отдельные психологи) долгие годы была не только "бессознательной", но и безличной, в том числе и безличностной.

Мы привели в качестве иллюстрации психологию не только потому, что имеем к ней отношение. В психологии наблюдалась удивительная ситуация. Под влиянием зарождавшихся общих технократических ориентаций в ней стал преобладать бытийный слой сознания, что и предопределило на долгие годы онтологию ее исследований (поведение, реакции, механическое запоминание, совершенствование технологии эксперимента и т. п.). Что касается сознания, то оно было лишено собственной онтологии и отдано в область философской феноменологии и психоанализа, которые, правда, достаточно умело им распорядились. В самой же психологии, в рамках ее бытийного слоя возникли или были ей навязаны своеобразные мистические и социально-мифологические установки: перековка сознания, формирование нового человека и пр. Нельзя в связи с этим не заметить, что технократические идеи, связанные с формированием нового человека, первоначально зарождались не у политиков, а в научном сообществе, у представителей искусства, к которым они потом вернулись, как бумеранг. К сожалению, эта мифология не изжита и до настоящего времени. Ее не следует смешивать с получением нового знания о человеке, с построением нового образа человека.

Сказанное о психологии относится и к другим наукам, где происходило расслоение фактов, методов и законов, с одной стороны, и человеческих ценностей, жизненных, личностных смыслов, с другой.

Там почти забыли, что подлинные праздники науки всегда связаны с выходом ее на человека, с осмыслением и прогнозированием ее результатов в свете человеческого измерения, с успехами в раскрытии человеческих сущностных сил.

1. Наука и культура: взаимосвязь понятий. Поскольку мы гово­рим о науке в системе культуры, необходимо определиться с понятием культуры, которое, естественно, является более широким по отношению к науке. Существует более пятисот определений культуры и ни одно из них не признано большинством специалистов как наиболее оптимальное. По­этому исследователи чаще идут по пути анализа подходов к определению культуры, например:

1. Аксиологический подход, когда культура рассматривается как система ценностей, созданных человечеством. При использовании данного подхода к определению понятия «культура» у исследователей возникает целый ряд проблем. Во-первых, такая дефиниция автоматически требует последующего дефилирования понятия «ценности», которое также доста­точно сложно и многоаспектно. Во-вторых, очень многие элементы куль­турного процесса не входят в объем понятия «ценности». Так, преступ­ность является элементом культуры, но не является ценностью в общече­ловеческом понимании.

2. Деятельное тный подход, когда культура рассматривается как объект, процесс и результат человеческой деятельности.

3. Суммативный подход, когда культура рассматривается как некая сумма определенных характеристик, как совокупность правил, норм, ми­ровоззренческих установок, ценностей, традиций и т.д., усвоенных челове­ком как членом общества.

Поскольку наука - это форма культурной деятельности людей, то сложно дать адекватное определение науки как в диахронном историческом контексте., так и в синхронном -современном.

Как важнейший элемент духовной культуры наука характеризуется следующими признаками:

1) совокупностью объективных и обоснованных знаний о природе, человеке и обществе (система знаний):

2) деятельностью, направленной на получение новых знаний, и од­новременно результатом этой деятельности (деятельность);

3) совокупностью социальных институтов, обеспечивающих функ­ционирование и развитие знания и познания (институт). Они, по сути, являются и подходами к определению науки: если сравнить их с вышеприведенными подходами к определению культуры, то напрашивается явная аналогия.

Как часть культуры наука полностью вписана в нее и определяется ею, но имеет в ней свои границы. Границы науки, или протонауки, более узки, нежели культуры, но достаточно размыты. Так, протонаука четко де­терминирована социокультурной сферой. Она растворена в обыденной жизни, ее граница с литературой, искусством, философией, эзотерикой крайне эфемерна.

На ранних этапах формирования науки ее границы в определенной степени могут совпадать с границами религии, искусства {например, в эпо­ху Возрождения). В Новое время, формируясь, наука оформляет и свои границы, она становится феноменом, достойным рефлексии. Но на этом этапе границы ее достаточно прозрачны, институционально оформленных фильтров, отделяющих овец от козлищ, еще не существует. Поэтому внут­ри себя наука содержит достаточное количество псевдонаучных состав­ляют их.

Границы науки можно разделить на внутренние и внешние. Внут­ренние границы науки - это ее границы как когнитивной системы - отно­сительные (познанное/непознанное) и абсолютные (познаваемое/непозна­ваемое).

Внешние - это границы науки с другими социокультурными феноме­нами - искусством, религией, эзотерикой и т.д. Границы науки - это неко­торые мембраны, способные отсортировывать информацию и пропускать вовнутрь только ту, которая соответствует общепринятым стандартам. На разных этапах развития науки представления о ее границах значительно отличаются: от веры в ее безграничные возможности в эпоху модерна до полного неверия в эпоху постмодерна.

Таким образом, во многом представления о границах науки зависят от принятой в данном обществе модели науки. Так, в археологии знания М. Фуко наука - это дискурс и в соответствии с этим серия порогов или границ научного дискурса (порог позитивности, эпистемологизации, науч­ности и формализации) 1 .

Наука обладает свойствами, выделяющими ее из общей системы культуры.

Наука инновационно заострена, она динамично развивается, об­новляясь предельно быстро.

Наука регулируется принципиально познавательной целью.

В науке определена ведущая роль профессионального сообщества,

Наука представляет собой деятельность, стремящуюся в перспек­тиве к идеальной рациональности.

Можно выделить три уровня влияния социума и культуры на науку:

* Во-первых, уровень, определяющий социокультурную природу познания, социальный характер субъекта научной деятельности. На этом уровне наука покоится на социальном основании,

* Во-вторых, социокультурная обусловленность науки. Социальные факторы проникают в содержание научного знания и оказывают влияние на постановку и выбор проблемы, выдвижение гипотезы, способы обосно­вания, приятия базисных категорий.

* В-третьих, социокультурная детерминация науки. Данный тезис доводит до предела предыдущий и ставит вопрос о том, есть ли в науке самостоятельное когнитивное содержание, отделенное от более общих культурных слоев.

Если первый и второй уровни не вызывают сомнения, то третий уровень достаточно проблематичен.

В последнее время в науковедении поставлен под сомнение тезис о жесткой социокультурной детерминации науки и постулируется положе­ние о том, что у науки есть особые когнитивные инварианты, особый по­знавательный замысел, придающий науке черты нередуцируемой само­бытности.

И, тем не менее, не вызывает сомнения наличие социокультурных смыслов или универсалий как основы понятийной среды своего времени.

Посредством универсалий наука вплетается в социокультурную сре­ду эпохи, поскольку иначе она будет отторгнута этой средой, перестанет восприниматься как ее естественный продукт и фактор. Наука должна вос­приниматься естественно в границах данной социокультурной обстановки, иначе она будет выталкиваться за пределы не только научной парадигмы, но и за пределы мировоззрения эпохи. Трансформация научных знаний и преобразование общего мировоззрения эпохи - это двусторонний процесс.

Изучая, как изменяется вид научного познания в ту или иную эпоху, науковеды говорят о существовании в науке тех или иных исторических периодов конкретных фигур или комплексов устойчивых особенностей, которые придают этим научно-историческим эпохам их своеобразие, так называемый, «стиль мышления». Понятие «стиль мышления» было введе­но в научный оборот с 1953 года под влиянием Макса Борна. Под стилем мышления он понимал общие тенденции мышления того или иного исто­рического периода, которые изменяются очень медленно и содержатся во всех культурных областях, в том числе и в науке: .

Тем не менее, в научной литературе это понятие четко не дефиниро-вано. Оно включает в себя совокупность отличительных черт деятельности ученого (личный стиль мышления) или деятельность совокупности ученых {стиль мышления эпохи).

Нет и единой типологии стилей мышления. Ее можно провести либо по историческим периодам:

Античный стиль,

Средневековый стиль,

Ренессансный стиль; либо по содержанию базисных идей:

Стиль классической механики,

Стиль вероятностно-статистический,

Стиль кибернетический.

Стиль мышления может осознаваться интуитивно, но иногда и в бо­лее отрефлексированной форме, особенно когда, приходится защищать но­вую научную парадигму.

Параллельно понятию «стиль мышления» возникает понятие «тип рациональности» 1 . Тип рациональности начинает влиять и на искусство и на повседневную жизнь. Так, классическому типу рациональности соот­ветствуют такие направления в искусстве, как классицизм и реализм.

Неклассическому типу рациональности соответствует плюрализм в искусстве. XX веку вообще присуща проявляющаяся во всем идея относи­тельности - относительность в науке, в философии, в искусстве, Некласси­ческому типу рациональности присуща, например, идея о влиянии субъек­та научного исследования на протекание эксперимента своим менталите­том, параллельно с этим в литературе «потока сознания» возникает инте­рес к изнанке человеческой психики.

Постнеклассическая рациональность рождает сюрреализм, филосо­фию и искусство абсурда. Проект модерна заменяется на проект постмо­дерна.

2. Научное и вненаучное знание в системе культуры. На совре­менном этапе развития общества известно, что познание не ограничено сферой науки, что существует, так называемое, ^ненаучное знание, которое в достаточной мере интегрировано в культурный контекст.

К вненаучному знанию относят, прежде всего, художественное и ре­лигиозное знание, которое в реальном познавательном процессе всегда оказывается связанным со знанием научным.

Однако понятие вненаучого знания достаточно расплывчато, поэто­му существует несколько его классификаций. В одной из них вненаучное знание делится на:

ненаучное, понимаемое как разрозненное, несистематическое зна­ние, которое не формализуется и не описывается законами, находится в противоречии с существующей научной картиной мира;

донаучное, выступающее прототипом, предпосылочной базой на­учного:

* паранаучное, как несовместимое с имеющимся гносеологическим стандартом. Широкий класс паранаучного (пара- от греч. - около, при) знания включает в себя учения или размышления о феноменах, объяснение которых не является убедительным с точки зрения критериев научности;

* лженаучное, как сознательно эксплуатирующее домыслы и пред­рассудки. Лженаука представляет собой ошибочное знание. Лженаучное знание часто представляет науку как дело аутсайдеров. Иногда лженаучное связывают с патологической деятельностью психики творца, которого в обиходе величают «маньяком», «сумасшедшим». В качестве симптомов лженауки выделяют малограмотный пафос, принципиальную нетерпи­мость к опровергающим доводам, а также претенциозяость. Лженаучное знание очень чувствительно к злобе дня, сенсации. Особенностью лжена­учных знаний является то, что они не могут быть объединены парадигмой, не могут обладать систематичностью, универсальностью. Они пятнами и вкраплениями сосуществуют с научными знаниями. Считается, что лжена­учное обнаруживает себя и развивается через квазинаучное;

* квазинаучное знание ищет себе сторонников и приверженцев, опираясь на методы насилия и принуждения. Оно, как правило, расцветает в условиях жестко иерархизированной науки, где невозможна критика вла-стьпредержащих, где жестко проявлен идеологический режим. В истории нашей страны периоды «триумфа квазинауки» хорошо известны: лысен-ковщина, фиксизм как квазинаука в советской геологии 50-х гг., шельмо­вание кибернетики и т.п.

* антинаучное, как утопичное и сознательно искажающее пред­ставление о действительности. Приставка «анти» обращает внимание на то, что предмет и способы исследования противоположны науке. Это как бы подход с «противоположным знаком». С ним связывают извечную по­требность в обнаружении обшего легкодоступного «лекарства от всех бо­лезней». Особый интерес и тяга к антинауке возникает в периоды неста­бильности. Но хотя данный феномен достаточно опасен, принципиального избавления от антинауки произойти не может;

* псевдонаучное знание представляет собой интеллектуальную ак­тивность, спекулирующую на совокупности популярных теорий, напри­мер, о древних астронавтах, о снежном человеке, о чудовище из озера Лох-Несс 1 .

Существует и другой вариант классификации. Вненаучное знание отождествляют с псевдонаукой и дают ему следующую классификацию 2 .

Из всех видов вненаучного знания наиболее проблемным вариантом является псевдонаука. Она представляет собой систему взглядов и пред­ставлений, основанных на ложных вненаучных принципах. В отличие от всех остальных видов вненаучного знания, псевдонаука претендует на на­учность.

К классическим образцам псевдонауки можно отнести теорию на­следования приобретенных признаков (что лежит в основе лысенковшины) или теорию происхождения клеток из «живого вещества» (ложное пред­ставление О.Б. Лепешинской), или расовую теорию во времена нацизма или борьбы с космополитизмом, отчасти нервизм - предполагаемый при­мат нервной системы во всех проявлениях биологии и патологии организ­ма, алхимию, астрологию и т.д.

Псевдонаука отличается от теорий, основанных на научных заблуж­дениях, таких, как. идея о ядре у бактерий, разрабатывавшаяся много лет.

или об особом состоянии молекул в живой клетке, или о белковой струк­туре хромосом. Никто не относит эти ошибочные идеи к псевдонаучным. Любой ученый имеет право на ошибку, ибо сам метод науки - метод проб и ошибок. Даже фальсифицируемые результаты, а, к сожалению, есть и та­кие, не считаются псевдонаучными. Дело в том, что наука имеет естест­венно возникший механизм самоочищения, связанный с воспроизведением научных фактов. Репутация исследователя определяется тем, воспроизво­дятся его данные или нет. Это, так называемый, индекс цитирования.

Псевдонаука базируется как на ложных, т.е. в первую очередь на не­воспроизводимых данных, так и вообще на пустом месте, т.е. на понятиях, ни на чем не основанных. Она не опирается на воспроизводимые явления и потому в область науки даже временно не попадает.

Самым главным источником псевдонауки, является вмешательство внешних факторов в ее функционирование, представляющих собой власть, деньги, публику и т.д. Это определенный заказ на получение необходимых результатов,

Самым главным фактором возникновения псевдонаучного знания является идеологизацня науки.

Идеологшация науки в России дала жизнь многим псевдонаучным теориям. Идеологизация накладывала запрет на целые области науки - на клеточную теорию или корпускулярную генетику, объявляя их не соответ­ствующими общим законам природы.

На современном этапе развития науки определенным фактором фор­мирования псевдонауки являются деньги. Финансовый заказ на разработ­ку определенных отраслей научного знания, особенно связанных с жизнью человека, со все новыми быстро распространяющимися болезнями (рак, СПИД, птичий грипп), может определять научную недобросовестность, обусловленную финансовыми интересами.

Не менее важным фактором формирования псевдонауки является по­вышенный интерес широкой публики к чудесным и аномальным феноме­нам. Они возбуждают фантазию и одновременно могут носить наукообраз­ный характер. Тем более что существует действительно достаточное коли­чество артефактов, которые современная наука пока не может объяснить.

Таким образом, мы видим, что вненаучное знание неоднородно и достаточно сложно классифицируемо. Такие формы вненаучного знания, как художественное и религиозное знание, общеприняты и имеют офици­альное право на существование. Официальная наука если и не признает за ними статуса научности, то. по крайней мере, признает их конечный про­дукт определенным знанием.

Целый же ряд видов вненаучного знания наука не признает вообще. Некоторые виды практически не соприкасаются с наукой (гадание, ясно­видение и т.д.) Другие - астрология, хиромантия, парапсихология - поль­зуются близкими к науке методами: математическими, психологическими.

В наши дни происходит тесное переплетение научного и вненаучно­го знания; астрологический календарь используется садоводами, на базе хиромантии сформировался новый раздел медицинской диагностики --дерматоглифика. Можно привести множество подобных примеров. Они показывают, что в известных пределах действительно паранаучное знание может допускать вербальное и рациональное выражение. Понятно, что вненаучное знание, лежащее далеко от науки, пока допускает только ин­туитивное выражение.

На данном этапе происходит определенное переплетение научного и виенаучного знания, особенно в сфере человековедения, в которой матери­альное и духовное начала существуют в неразрывном единстве. Поэтому ряд ученых начинают искать оптимальные варианты соотношения научно­го и вненаучного знания,

В рамках реалистической философии формируется новое мировоз­зрение, которое позволяет человеку сочетать научное и вненаучное знание, что открывает широкие возможности для более всестороннего изучения действительности и, прежде всего, возможностей человека. Однако суще­ствует опасность абсолютизации как научного, так и вненаучного знания, что в конечном счете может привести в тупик современную науку.

3. Наука и искусство. Целый ряд элементов бытия в принципе не может быть выражен средствами науки. И именно они составляют основу вненаучного знания, лежащего за пределами науки.

В ходе развития общества наука постепенно выделилась в особую форму духовной деятельности и ее беспрецедентно быстрое развитие, а за­тем и развитие техники породило иллюзию, что рациональных средств, ко­торыми она располагает и которые непрерывно совершенствуются, в прин­ципе, вполне достаточно для адекватного понимания действительности. Все, что выходило за рамки таких представлений однозначно объявлялось ненаучным и не принималось научным сообществом. Таким путем и воз­никала научная рациональность. Однако вскоре обнаружилось, что рацио­нальная картина мира не может претендовать на истину в последней ин­станции и объяснить многие элементы бытия только с помощью научного инструментария невозможно. В науке не нашлось места для человека с его страстями и фантазиями. Эта сторона жизни человека нашла отражение, прежде всего, в художественной картине мира, выражаемой средствами искусства.

Искусство является одной из древнейших форм знания - художест­венным знанием, которое, более чем какое-либо другое, формируется как личностное, субъективное отражение и преображение мира. Искусство, как мы видели выше, во многом совпадает со стилем мышления эпохи, с типом рациональности. Однако художественное познание - весьма своеобразный тип знания. Оно является конструирующим в большей мере, нежели дру­гие формы.,- На современном этапе искусство как одна из форм вненаучного зна­ния стала тесно соприкасаться с наукой. Причем наука и искусство взаи­мосвязаны достаточно сложным образом, между ними есть определенное сходство и определенные различия.

Различия проявляются:

В цели - наука ориентирована на постижение истины, искусство -на построение своего мира, на художественное, чувственное, фантазийное отражение действительности;

* в форме - свободная, отличающаяся приблизительностью в ис­кусстве, объективная, точная, доказательная в науке. Наука по форме кон­кретна, искусство - абстрактно.

В искусстве успех является результатом процесса обучения в мень­шей степени, чем в науке. В искусстве большая доля таких иррациональ­ных категорий, как искра божья, талант. Усидчивость, трудолюбие, кро­потливость здесь не столь важны.

Но, тем не менее, между двумя этими формами нет непроходимой пропасти. Искусство содержит в себе рациональное начало (Аристотель). Оно е известной степени вовлечено в познавательные отношения. Оно мо­жет открывать новые феномены и закономерности. Так, многие художники эпохи Возрождения были одновременно исследователями в области опти­ческих процедур, структуры света, цвета и т.д. Композитор О. Мессиан написал «Трактат о ритме».

Художественный образ, по мнению В,П. Кохановского, как основная матричная единица искусства является и неустранимым элементом науч­ного исследования, подпитываемым питательными соками воображения, и облаченной в наряды метафорой. В этом проявляется родственность науки и искусства".

Искусство, как и наука, полифункционально, У них существует це­лый ряд общих функций.

Во-первых, это упорядочивающая функция. Искусство, также, как и наука (каждый по-своему), призвано упорядочить тот массив информации, который на данный момент наработало человечество.

Во-вторых, это воспитательная функция. И искусство, и наука кос­венно призваны воспитывать человека имеющимися у них средствами.

В-третьих, это инновационная функция.

Несмотря на явные внешние различия наука и искусство взаимосвязаны. Наука оказывает определенное влияние на искусство. Практически в любом виде искусства наличествует познавательный компонент, В эпоху Возрожде­ния многие деятели искусства занимались наукой, не всегда непосредственно связанной с художественным процессом (Леонардо да Винчи}. В Новое время классическая наука определяла классическое искусство и одновременно определилась им. Постнеклассическая наука оказывает влияние на современное ис­кусство,. В определенном смысле идет процесс его «онаучивания».

Искусство также оказывает влияние на науку. Существует, напри­мер, такое понятие, как эстетическая оценка научных теорий - простота, логическая стройность, гармония, остроумие и элегантность доказательств. Принцип совершенства науки был выдвинут еще Г. Лейбницем. Его до­полнил принцип П. Дирака, который гласит, что там где теория некрасива и содержит в себе уродливые части, находится ее слабое место. Уравнения должны отличаться красотой 1 .

Многие ученые в свободное время отдавали себя искусству. А. Эйнштейн играл на скрипке, М. Планк был талантливым пианистом, И. Пригожий музицировал, Л. Эйлер разрабатывал теорию музыки.

В последнее время возникла идея проекта универсального познания, представляющего собой синтез художественного и научного познания как некоего единого научно-художественного познания, существующего в об­щекультурном поле. В философской литературе высказывается мнение о том, что не существует двух разных познавательных путей, а что есть единое познание, базирующееся на единых фундаментальных законах че­ловеческого разума.

Таким образом, наука и искусство взаимодополняют друг друга, взаимопроникают друг а друга, компенсируют недостатки друг друга. На­учное познание включает в себя моменты художественного и наоборот. Возникают новые синтетические формы, например, такое явление, как на­учная фантастика.

4. Наука и религия. Достаточно долгое время существовало пред­ставление о неустранимой конфликтное»™ науки и религии. Эта точка зре­ния получила свое развитие в эпоху Просвещения и достигла своего апогея в советское время. Религия рассматривалась как тормоз науки, который постепенно преодолевался.

Однако это мнение на современном этапе не может играть роль ак­сиомы, поскольку нельзя в строгом смысле сказать, что основания науки являются религиозно индифферентными. Поскольку и наука, и религия не представляют собой единого концептуального монолита, то нет и одно­значности в оценке их взаимоотношений.

На самом деле отношения религии и науки были достаточно слож­ными и на разных этапах развития общества их позиции по отношению друг к другу были неоднозначны. Можно выделить несколько этапов их взаимоотношений:

* синкретический;

* конфронтаиионный;

* коэволкшионный.

Синкретический этап характеризуется достаточно гармоничным со­существованием протонауки и религиозных верований, поскольку спорен сам факт существования оформленной религии как института на раннем этапе развития общества. Технологии и протонаучные знания естествен­ным образом были вписаны в традиционную культуру, имманентной со­ставляющей которой и были религиозные верования.

Религиозные верования оформляются в религиозную систему в пе­риод древних цивилизаций. В цивилизациях Египта, Индии, Китая, а затем в эллинистическом мире научные знания были частью скрытого знания, хранимого жрецами. 8 эпоху эллинизма, когда все научные знания были еще облечены в философскую форму, все они включались в той или иной степени в систему религиозного комплекса, поскольку религиозная форма мировоззрения была на том этапе единственно возможной.

Конфронтационный этап начинает формироваться в эпоху Просве­щения, когда наука становится самостоятельной формой общественного сознания и отделяется от религиозной. Сама по себе идея эксперимента, т.е. повторения и одновременно проверки действий Творца, оппозициони-рует науку религии. На этом этапе наука и религия исходят из противопо­ложных посылок.

Религия подразумевает наличие Творца, некую замкнутую и упоря­доченную систему мироздания, принимаемые на веру положения, отсутст­вие необходимости в верифицируемое™ знания.

Наука этого периода исходит из экспериментально-опытного начапа, верифицируемости положений, она перестает нуждаться в идее творца. Убеждение в универсальности действия закона причинности делает идею о существе, способном вмешиваться в ход мировых событий, абсолютно не­возможной. Бог и как идея первоначала мира, и как гарант существования моральных норм на данном этапе перестает быть обязательным атрибутом мировоззрения не только ученого, но и обычного человека. Естественно, что в этом классическом идеате науки не осталось места для религии, так как ее феномены непроверяемы эмпирически. Ученые стали сожалеть о печальном опыте построения астрономии, геологии, этнологии на Библии, Естество­знание (химия, биология, физиология), активно развивающееся в это время, еще раз заставляет усомниться в истинности религиозных догматов.

Коэволюгшонкып этап взаимоотношения науки и религии достаточно сложен и возникает в XX веке вместе с появлением неклассической науки 1 . Неклассическая и Постнеклассическая наука с господством принципа от­носительности, идеей коэволюции и антропным фактором поколебали многие постулаты классической науки. Наука и религия начали выявлять синхронность некоторых позиций.

Собственно сам вопрос о началах бытия оказался достаточно мета­физичным. Многие ученые начали обсуждать религиозные проблемы на страницах печати. Дж, Барроу. Ф. Типлер в работе «Антролный космоло­гический принцип», Ф. Капра в «Дао физики», Д. Бом в работе «Целост­ность и внутренний порядок» и т.д. Э. Вигнер, Дж. Уиллер, А. Ян прово­дили параллели между современной наукой и учениями Востока, мистикой и т.д. Один из видных физиологов, ученик Ч. Шерингтона, лауреата Нобе­левской премии, У. Ленфилд (США) в своей статье «Мозг и разум» утвер­ждал, что обращение к религии является неотвратимым исходом для нау­ки, исследующей мозг и сознание. Он обращал внимание на то, что вы­дающиеся ученые мира И.П. Павлов, Дж. Экклз, К. Прибрам, У. Пенфилд, которые пытались разгадать связь сознания и мозговой деятельности, не­избежно приходили к религиозным взглядам.

В истории науки многие ученые были верующими. И. Ньютон был верующим и помимо физики и математики занимался астрологией. А. Эйнштейн интересовался медитацией. Основатель генетики Г. Мендель был христианским монахом. Даже теорию Большого взрыва выдвинул не кто-нибудь, а католический священник Ж. Леметр.

В русской науке большинство выдающихся ее служителей не разде­ляли веру и знания, не противопоставляли науку и религию, но, напротив, утверждали их взаимодополнительную значимость - М.В. Ломоносов, Д.И.Менделеев, А.М. Бутлеров, Н.И. Пирогов. И.П. Павлов, Павел Фло­ренский, Лука ВоЙно-Ясенецкий и др. Их отношение к религии лучше все­го выразить словами великого российского ученого, основоположника со­временной эмбриологии Карла Бэра: «...естествознание, приходится иногда слышать, разрушает веру. Как это трусливо и мелко! Способность к мыш­лению и вера столь врождены человеку, как рука и нога. Вера есть особен­ное преимущество человека перед животными. Неужели человек не сумеет сохранить своего преимущества перед ними? .... пытаться научным путем решать вопросы, подлежащие вере.... чистое безумие» 1 .

Так рождался новый синтез науки и религии, а также науки и рели­гиозной философии. Появляется идея космического религиозного чувства, свойственного ученому. «Только тот, кто сам посвятил свою жизнь анало­гичным целям, - писал А. Эйнштейн. - сумеет понять, что вдохновляет та­ких людей и дает им силы сохранять верность поставленной перед собой цели несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают си­лу в космическом религиозном чувстве. Один из наших современников сказал, и не без основания, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди» 3 .

Возникает идея единой научно-теистической картины мира, в основе которой лежат следующие принципы:

1. Объективно существующий мир не исчерпывается миром эмпири­ческой материальной действительности - вещным миром, воспринимае­мым нашими органами чувств.

2. Наряду с миром материальной действительности существует некая иная реальность с иной формой бытия, лежащая вне области существова­ния материального мира. Это можно назвать миром высшей реальности, Он действительно существует, ибо мы наблюдаем его реальные проявле­ния в мире материальной действительности, в частности, в виде научно-естественных законов и многочисленных программ.

3. Объектами мира материальной действительности являются, с од­ной стороны, природные материальные объекты - предметы живой приро­ды, растения и животные, а с другой стороны, сам человек, рассматривае­мый как сложно организованная материальная система,

4. Объектами Мира высшей реальности являются, в частности, эйдо-сы и профаммы - некоторые идеальные сущности, имеющие иную, неже­ли материальные объекты, форму бытия.

5. Важнейшей особенностью мира материальной действительности является наличие у всех материальных объектов двух важных характери­стик, привнесенных из Мира высшей реальности: структуры и метамор-фии, естественным образом дополняющих друг друга. Под структурой мы понимаем то, что, являясь носителем идеи необходимости, общезначимо­сти и регулярности, составляет сущность любого закона,

Метаморфия, в противоположность структуре, является носителем всего случайного, неповторимого, индивидуального, т.е. всего того, что в принципе не подчиняется никакому закону и не может быть втиснуто в его жесткие рамки.

6. Наблюдаемый физический- мир - мир материальной действитель­ности, в котором мы живем, является вторичным, производным, образно говоря, является «тенью» (в платоновском смысле слова) Мира высшей ре­альности, существующего объективно, независимо от нашего сознания.

7. Материя не является основой всех вещей и явлений в мире. Мате­рия вторична. Каждый материальный объект является размытым (за счет метаморфии) образом соответствующего идеального прообраза - эйдоса из Мира высшей реальности.

8. Отношения между объективно существующими эйдосами задают­ся в мире материальной действительности строго определенными физиче­скими структурами, выражающими сущность объективного физического закона.

9. Каждая материальная система является воплощением некоторой идеальной программы, созданной неким творцом - человеком или Богом (Творцом всего Сущего, Демиургом, Высшим Разумом). У каждой про­граммы есть своя цель, нет бесцельных программ, есть вполне определен-ный смысл, нет бессмысленных программ, и есть автор программы - ее творец.

10. Мир высшей реальности бесконечен, вечен и неизменен. В нем отсутствуют такие категории, как пространство и время, движение, эволю­ция, рождение и смерть.

11. В отличие от Мира высшей реальности мир материальной дейст­вительности конечен, т.е. содержит в себе огромное, но конечное число атомов, и конечен в пространстве и во времени. Одновременно с рождени­ем мира материальной действительности в результате Большого взрыва в физическом мире возникли характерные для него категории: пространство и время, движение, эволюция, рождение и смерть.

12. Универсум, т.е. Мир, включающий в себя как Мир высшей ре­альности, так и мир материальной действительности, представляет собой открытую систему,

13. В основании Универсума лежит внешнее по отношению к нему некоторое всеобъемлющее Первоначало - трансцендентный, трансрацио­нальный, непостижимый, сверхличностный Бог (Абсолют), доступный че­рез откровение лишь мистическому знанию.

14. Среди всех идеальных структур и программ, определяющих за­коны неживой природы и лежащих в основании всего живого, особое ме­сто занимает анимистическая программа (от ашгтшз - душа), включение которой явилось необходимым условием возникновения человека как лич­ности, обладающей разумом, волей, свободой выбора и способностью к творчеству.

Таким образом, выясняется, что противопоставление религии и нау­ки не столь очевидно. Нельзя говорить о чистом рационализме науки. Так, в рамках каждой теории есть такие допущения, которые невозможно дока­зать внутри нее самой. Следуя К. Геделю, в любой достаточно сложной системе есть допущения, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть в рамках данной системы.

Все чаще рассматривается тезис о том, что наука не есть чистый ра­ционализм, а религия не есть иррационализм, что традиция иррационализ­ма религии близка более протестантизму, нежели католицизму и правосла­вию. Хотя и в православии Л. Шестов и Н.А. Бердяев, ссылаясь на Тертул-лиана, стояли на позициях иррационализма религии. Так, дьякон А. Кураев считает тертуллиановскую формулу: «Верую, ибо это абсурдно» не отвер­жением разума, а призывом к нему: «подрасти» до понимания христиан­ского опыта".

П. Тиллих в «Теологии культуры» предостерегал против легкомыс­ленного отношения к христианской теологии. Недопустима уничижитель­ная характеристика веры по сравнению со знанием. Вера не есть неполно-

ценный познавательный акт, не низкодоказательное знание, а личностный феномен. Собственно же противостояние веры и знания, по П. Тиллиху, состоит в том, что сам научный метод также выступает как предмет особой веры, объект интереса. «Всякий раз вере противостоит вера, а не знание»".

На отсутствие достаточных оснований для противопоставления веры знанию, религии науке весьма убедительно указывал П. Фейерабенд 2 . Как вера содержит элементы знания, так и знание не обходится без веры. В са­мом деле, приступая к изучению внешнего мира, человек верит в его су­ществование и в возможность его познания.

В то же время нельзя отрицать реальное различие между наукой и религией. Наука и религия - это действительно разные образования. Та­кие же разные, как наука и искусство, мораль и право и т.п. Наука и рели­гия, или разум и вера, отличны друг от друга. Но отличие, разность и раз­личие - это не всегда противоположность. Противоположность возникает там, где одну и ту же задачу пытаются решить взаимоисключающими спо­собами. При этом сторонники одного из способов отрицают правильность другого. А наука и религия различны потому, что ставят перед собой и ре­шают не одну, а разные задачи. Задача веры - богопознание, задача науки - попечение в поте лица своего о повседневных нуждах, о хлебе насущ­ном. Познание внешнего мира - эффективное средство для достижения практической пользы и благоустройсгва земной жизни.

Некоторые ученые рассматривают науку как своеобразную религию, поскольку наука основана, прежде всего, на вере в... науку, в реалистич­ность ее результатов, в ее безграничные возможности. В нее верят в силу ее многовековой истории, красоты ее построений, захватывающего поиска истины. Науку рассматривают как панацею, призванную решить все чело­веческие проблемы. Ее обоготворяют, ей приписывают сверхъестествен­ные возможности,

Однако до сих пор достаточно распространено и мнение о несовмес­тимости научного и религиозного мировоззрения. Сами ученые начинают вступать в полемику по вопросу о соотношении науки и религии.

Так, в отделе «Наука» газеты «Известия» от 25 января 2002 г. появи­лись полемические статьи П. Гайденко «Наука и религия должны избегать друг друга» и А. Силина «Наука должна признать религию», высказываю­щих противоположные позиции по данному вопросу.

И если А. Силин говорит об определенной коэволюции науки и ре­лигии, то П. Гайденко утверждает, что их соприкосновение вредно и для науки, и для религии. Наука вместо строгого эксперимента начинает ис­кать доказательство от чудес, и уже не нужны ни теоретические предпо­сылки, ни строгий математический аппарат. В религии также существует свой аппарат, свои источники откровения, свои священные тексты. И если наука начинает претендовать на понимание Святой Троицы, строить ра­циональные построения там, куда разум проникнуть ке может, возникает угроза самой сути религиозной веры. Нельзя играть одновременно и в футбол, и в баскетбол.

Таким образом, несмотря на столь давние и тесные взаимоотношения между наукой и религией, нет, наверное, ничего сложнее, чем наладить действительно разумные и творческие взаимоотношения между ними. От­дельным индивидам эта гармония подчас удается, но в масштабе общества постоянно возникают разного рода перекосы - отвергается либо одно, либо другое.

В заключение можно отметить, что и наука, и религия, и искусство -это формы не прямого, не непосредственно-физического, а духовно-интеллектуального отношения человека к миру. Этим замечанием мы от­личаем, отделяем сферу их единства от области человеческой деятельно­сти, направленной на обеспечение его физиологического (биологического) существования -- добыча пищи, защита от природных стихий и т.д.. или ес­ли говорить о современном обществе - от производственно-экономических отношений,

Другой особенностью, объединяющей искусство, науку, религию и, одновременно, отделяющей их от внутренних переживаний и мыслей еди­ничного человека, является их обязательная внешняя человеку фиксация. То есть, говоря о науке, искусстве, религии мы имеем в виду не просто об­думывание, чувствование, созерцание мира человеком, а обязательное представление этих процессов в виде текстов, звуков, вещей. Благодаря этой внешней - проговоренной, воплощенной, овеществленной - сущест­вующей вне человека форме, наука, религия, искусство имеют не только личностную, но общественную значимость - являются сферами социаль­ной деятельности, которую мы называем познанием.

Основные понятия и термины

Дискурс - способ рассуждения, рассудочно, понятийно, логически обусловленный.

Искусство - форма общественного сознания, связанная с надэмпи-рической трансляцией опыта человечества посредством художественных образов. Помимо сферы творческой деятельности понятием «искусство» обозначается еше и мастерство, умение того или иного субъекта, а также искус, искушение, хитрость и обман.

Лекция 3

ВОЗНИКНОВЕНИЕ НАУКИ И ОСНОВНЫЕ СТАДИИ ЕЕ ЭВОЛЮЦИИ

Вопрос о возникновении науки в социокультурном пространстве и ее границах достаточно дискуссионен. Существует целый ряд версий по по­воду времени вычленения науки из культуры как самостоятельного фено­мена.

Версия 1. Наука возникает в первобытном обществе вместе с появ­лением культуры как ее неотъемлемая часть. Она отождествляется с прак­тической и познавательной деятельностью, направленной на поддержание человеческой жизнедеятельности как таковой. В этом случае наука стано­вится тождественной понятию культуры и технологии, как, например, у Дж. Бернала. Ряд ученых обозначает ее как протостадию, фломирующуюся на аграрной (А. Тоффлер) или традиционной (В.С. Степин) стадии разви­тия цивилизации.

Любая наука имеет обыденно-практический и теоретический уровни. Обыденно-практическим уровнем протонауки являются технологии, ТесЬпе - искусство, мастерство, умение, совокупность методов, способов получения какого-либо продукта (материального или интеллектуального).

Теоретическим уровнем является мифология. Миф возникает как рефлексия о мире.

Следуя теории мифа К. Хюбнера, можно проанализировать миф и со­временную науку по целому ряду параметров.

Таблица 1 СРАВНИТЕЛЬНЫЙ АНАЛИЗ НАУКИ И МИФОЛОГИИ

Если вводить категорию «протонауки», то ее действительно можно обозначать уже в глубокой архаике и вести вплоть до настоящего времени. В этом случае весь период истории науки делится на протонауку (от пер­вобытности до Нового времени) и собственно науку.

Версия 2. Наука возникает на Древнем Востоке (Египет, Месопота­мия), такие предположения были высказаны Д. Прайсом и Т. Нидамом.

Древневосточные цивилизации были очагами возникновения культу­ры и разнообразного знания в древнем мире. Так, египтянам принадлежит достаточный массив знаний по медицине, математике, астрономии, гео­графии и т.д. Египтянам принадлежит календарь, используемый впослед­ствии Н, Коперником в лунной и планетной таблицах. Деление суток на 24 часа - тоже вклад египтян. Одновременно они обладали и огромным по тем временам технологическим опытом: производство папируса, выделка кож, ткаческое ремесло, производство металлов и сплавов, красителей. Культ мертвых и сопутствующая ему традиция бальзамирования привели к развитию анатомии, медицины, формированию специализации в искус­стве врачевания. Египетские врачи умели делать трепанацию черепа и пломбировать зубы, составлять достаточно сложные лекарственные смеси, что говорит о высоком уровне развитии химии.

Огромный вклад внесли и жители Месопотамии, которым принадле­жит зодиакальная таблица, многочисленные знания в области астрономии и математики.

Египетское, да и месопотамское, знание было эзотерическим, чему свидетельствуют и отдельные фрагменты «Книги мертвых». Корпус по­священных в оккультное знание весьма напоминал деятельность совре­менных научных сообществ, вход в которые закрыт для профанов. Прин­цип наставничества древности - это принцип современного научного ру­ководства. Секретность знаний актуальна до сих пор.

Однако можно найти целый рад контраргументов против данной версии. Так, по мнению В.И, Ильина:

1. Факт напичия знания не конституирует науку. Наука - целена­правленная деятельность по выработке нового знания.

2. Знания продуцировались стихийно - отсутствовала критико-рефлексивная деятельность по оценке полученных знаний. Это был набор готовых рецептов.

3. Отсутствие фундаментальности. Наука - это познание ради по­знания, а древневосточная наука имела прикладной характер.

4. Наука не была рациональной в полном смысле этого слова, по­скольку создавалась при восточной деспотии, которая подразумевала по­слушание авторитету.

8 это время наука носит несистематический, скорее, прикладной ха­рактер. От прикладных задач не перебрасывался мост к теоретическим.

Версия 3. Именно в эпоху Античности зарождается научное знание. Эту позицию разделяет достаточное количество ученых, а профессор Ф.В. Лазарев утверждает, что не вызывает сомнения факт оформления науки в лоне античной культуры 2 , Причем, по его мнению, это не обяза­тельный феномен в истории, а результат стечения обстоятельств.

По каким критериям исследователи причисляют античное знание к науке?

Во-первых, по принципу организации самой познавательной дея­тельности. Античное познание в лице философии идет от Мифа к Логосу. Логос античности многозначен; всеобщий закон, основа мира, мировой ра­зум и слово. А лично-образная форма мифа заменяется абстрактно поня­тийной формой философии.

Сами философы - больше ученые, нежели философы. Первые мыс­лители Греции недаром именуются натурфилософами. Так. -Фалес первым объяснил природу лунного света, предсказал солнечное затмение. Анакси-мандра с его апепроном называли истинным творцом всей науки о приро­де. Пифагора вообще именовали «отец наук». Атомжты примирили Ге­раклита и Парменида, признав, что мир вещей текуч, мир элементов, из ко­торых состоят вещи, неизменен. Элеаты впервые заострили внимание на идее противоречивости мира. Исследователи античного мира столкнулись с феноменом несоизмеримости и старались его освоить, однако идея гар­монии, симметрии и упорядоченного космоса преобладала

Античная философия во многом строилась по научному принципу. Появляются определенные методы в математических изысканиях, логика и диалектика. Возникают Платоновская и Аристотелевская академии. В ан­тичности в период деятельности софистов и Сократа происходит станов­ление гуманитарных наук, поскольку вектор интересов поворачивается от безличных космических структур к человеку. И. тем не менее, даже в этой области происходит некоторая рационшчизация.

Софисты привнесли методы аргументации, логическую обоснован­ность знания, Даже у Платона имел место синкретизм науки и филосо­фии. На стенах его академии было начертано: «Не геометр, да не войдет». А творчество Аристотеля представляет собой первую попытку системати­зированного отношения к науке. Он сформулировал логические законы противоречия, исключенного третьего и тождества, тем самым выделив общезначимые способы рассуждения.

Научное знание начинает ориентироваться на поиск таких предмет­ных структур, которые не могут быть выведены непосредственно из прак­тики. Возникает потребность в новой форме практики - эксперименте -которую античность так и не сумеет удовлетворить.

Во-вторых, по критерию доказательности, Только в греческой куль­туре появилась система доказательства в математике, т.е. теоретическая системная математика. Более того, для греков истина как таковая - не плод веры в авторитет, а продукт рационального доказательства. Именно в поздней античности от философии отпочковались отдельные науки - ма­тематика, история, естествознание со своим предметам и методом.

Естественно, что технологии древнего мира сами по себе автомати­чески не превращались в науку, для этого был необходим катализатор в виде, так называемого, «греческого чуда», основанного, прежде всего, на базисе греческой демократии. Греческая демократия основывалась на сис­теме «трех И»: исегория - свобода слова; исотомия - гражданская свобода участия в выборных процедурах, исономия ~ гражданское равенство перед законом.

Таким образом, если следовать данной позиции, то система дости­жения внеличностного знания с «использованием идеальных моделей в ка­честве ядра картины мира» 1 и рациональной системы построения познания с признанием рациональной постижимое! ь предмета исследования, т.е. то­го, что с общепринятой точки зрения именуется наукой, родилась только в Греции.

Однако существует целый ряд контраргументов против отождеств­ления античной познавательной деятельности с наукой. Прежде всего, ис­следователи не считают античную науку наукой в строгом смысле, по­скольку она не обладала развитым опытным познанием в силу того, что практика, как и труд в целом, считалась уделом рабов. Уделом аристокра­тии была созерцательность, умозрительные сферы деятельности. Даже фи­зика была не испытательной наукой о природе, а умозрительным умопо­стижением сущности бытия. Стимулы Аристотеля в разработке методоло­гических основ лежали отнюдь не в познавательной, а в прикладной сфере ораторского искусства.

Версия 4. Исследователи науки Дж. Дюгем и С. Кромби считают, что наука возникает в контексте поздней средневековой культуры (ХП--XIV века).

К аргументам в пользу данной концепции можно отнести тот факт, что именно в эпоху средневековья происходит определенный поворот и

переосмысление опытного знания. Пионерами, объявившими бунт против спекулятивного мышления, были Р, Госетест и Р. Бэкон.

Именно Р. Госетеста медиевисты считают первой ласточкой средне­вековой науки. Он был автором таких работ, как «О тепле Солнца». «О ра­дуге», «О линиях угла и фигурах». «О движении небесных тел». Он соеди­нял математический эмпиризм с символизмом средневековья. Все матема­тическое обоснование у него связано с символикой цифр. Форма - едини­ца. Материя, поскольку она двойственна, - двойка, Свет как сочетание ма­терии и формы - тройка. Сфера, состоящая из 4 элементов, - четверка, де­сять, как сумма первых четырех, - число Универсума и т.д.

Роджер Бэкон, еще более чем Р. Гросетест, был увлечен экспери­ментом. Однако в средневековье эксперимент понимался несколько иначе - как комбинирование отдельных единичных процессов. Воплощением средневекового эксперимента в определенном смысле является алхимия. Р. Бэкону принадлежит идея подводной лодки, автомобиля и летающего аппарата, он пытался смоделировать радугу в лабораторных условиях. От трактатов о природе, характерных для Р. Гросетеста, он переходит к коли­чественным исследованиям, ко всемерному распространению математики. Однако он не был принят современниками, заточен в тюрьму, а его работы были сожжены.

В средневековье продолжается начатая Аристотелем систематизация и классификация знания. Даже в классическом раскладе наук первая сту­пень - тривиум (грамматика, риторика, диалектика) - представлена гума­нитарными, вне-экспериментальными науками, а вторая ~ квадривиум (арифметика, геомегрия, астрономия, музыка) - точными,

К аргументу «за» данную концепцию можно отнести и факт возник­новения первых университетов именно в это время - в X веке - в Констан­тинополе, в! 109 г. - в Болонье.

К аргументам в пользу данной концепции можно отнести и цен­тральное место логики в средневековой системе знания. Это связано, пре­жде всего, с отношением средневековья к Аристотелю. Известный историк науки А. Майер утверждал, что с «рецепции Аристотеля начинается на­турфилософия и естествознание христианского Запада» . Однако в средне­вековье устанавливается отличный от античного способ мышления. Это проявляется, прежде всего, в споре об универсалиях номиналистов и реа­листов. Для номиналистов реальна лишь единичная вещь, для реалистов универсалии существуют реа1ьно. Этот спор стимулирует развитие логики и отнологии. Более того, он меняет вектор мышления. У Аристотеля логи­ка - это теория бытия. \ реалистов - это теория возможного. «На место ха­рактерного для языческой 1"рении уважения к тому, что есть под влиянием реализма встает все возрастающее стремление рассмотреть то. что воз­можно» 1 .

Логику высоко ценили многие средневековые мыслители и в том чис­ле П. Абеляр. Боэций писал, что «всякий, кто возьмется за исследование природы вешей. не усвоив прежде науки рассуждения, не минует ошибок»".

Однако отношение к средневековой логике неоднозначно. Так, из­вестный историк логики XIX века К, Пратль рассматривал средневековую логику как набор бессмыслицы, а современный историк науки В. Беркоа утверждал, что именно в схоластических диспутах закладывались логиче­ские основы современного теоретизирования"".

Однако против этой версии существует целый ряд контраргументов. И, пожалуй, самый главный - это сложность, амбивалентность самого средневекового периода.

У средневековой культуры, а соответственно и науки, есть целый ряд специфических особенностей.

» Теоцен тризм. В центре средневекового мировоззрения лежит

идея Бога.

Креагшонизм. В основе этого принципа лежит идея сотворенностц мира и человека Богом. Принцип креационизма обусловливает следующий принцип.

» Универсализм. В основе идеи универсализма лежит идея тяготе­ния к всеобъемлющему познанию. Для универсализма характерно, так на­зываемое, аподиктичное. т.е. подлинное, всеобщее знание. Обоснованием этой модели выступало представление о единстве космоса и человека.

Символизм. Каждая вешь в силу креационизма и универсализма не является независимой и не может не быть символичной. Она лишь во­площает скрытую фундаментальную сущность. «Все отмечено печатью всевышнего, следовательно, все исполнено высшим смыслом». Символизм напрямую связан с культом слова. «Вначале было слово и слово бе Бог».

* Иерархиям Средневековый мир представляет собой иерархию символов. В средневековой культуре представляли четкую систему низ­ших и высших элементов. Например, вода благородней земли, воздух бла­городней воды и т.д. 4

* Те.-геояогтм Все явления в средневековой иерархии действи­тельности имеют промысел божий и высшую цель. Отсюда, антропоцен­тризм и геоцентризм мировоззрения средних веков.

Фомой Аквинским была сформулирована теория двойственной ис­тины: есть истина, которую необходимо подкреплять доказательствами, основанными на логике и действиях разума, а есть истина, которая основа-на на божественном откровении и в доказательствах не нуждается. «Со­зерцание творения, - писал теолог. - должно иметь целью не удовлетворе­ние суетной и преходящей жажды знания, но приближение к бессмертному и вечному» 1 . Таким образом, критерием истинности становится авторитет и, прежде всего, авторитет откровения. Ф. Аквииский считал, что иерар-хизм мешал созданию естествознания. Поскольку мир целостен только благодаря сотворившему его Богу, поэтому любой объект определяется по отношению к Богу, а не к другим естественным объектам, нет места вещ­ности, объективной общемировой связи, целостности, без чего не могло возникнуть понятие закона, ни, если брать шире, - естествознания".

Однако средневековье вполне справедливо обвиняют в ретроградст­ве. Так, в 1131 г. Реймский собор наложил запрет на изучение юридиче­ской и медицинской литературы. Второй Латеранский собор 1139 г., Тур-ский собор 1163 г. и декрет Александра! И подтвердили этот запрет.

Средневековье создает условия формирования возможности научно­го естествознания, но реализоваться эти возможности не могут а то время по следующим причинам:

1. В средневековье еще не возникает идея самостоятельности при­роды, управляемой естественными законами.

2. Средневековое мировоззрение носит текстовый, компилятивный характер, оно иконографично, чрезвычайно высок «индекс цитирования». Знание в средние века выступает в форме комментария. И истина открове­ния или авторитета превыше очевидности. Так, на приглашение Г. Галилея посмотреть на пятна на солнце, перипатетик ответил: «Напрасно, сын мой. Я дважды прочел Аристотеля и ничего не нашел у него о пятнах на Солн­це. Пятен нет. Они происходят либо от несовершенства твоих стекол, либо от недостатка твоих глаз»"".

3. Даже та опытная деятельность, которая имеет место быть в сред­невековье носит полумистический характер {алхимия, астрология).

4. Мешает формированию систематизированного научного знания его качественный характер, поскольку понятие количества еще отсутствует,

Версия 5. Наука возникает в Новое время е XV{-XVИ веках. Эта точка зрения наиболее общепринята, поскольку именно здесь сходится большинство аргументов «за» (И. Кеплер. Г. Галилей, И. Ньютон. X. Гюй­генс).

Именно в эту -эпоху складываются наиболее благоприятные социаль­но-культурные предпосылки для формирования науки. Происходит пере­ход от феодализма к раннему капитализму, что дает целый ряд преиму­ществ:

« растут города, б которых увеличивается концентрация культурной мысли;

С ростом экономической конкуренции развивается критическое мышление;

С ростом капитализма менталитет меняется от группового, об­щинного, анонимного ко все более индивидуалистическому;

Появление машин требует более быстрого развития точных наук;

К этому времени накапливается достаточно большой запас факти­ческих знаний, что выводит науку на новый уровень.

Мы можем с большой вероятностью утверждать, что уровень разви­тия познавательной активности того времени можно называть наукой.

Во-первых, именно в это время происходит рождение науки как со­циального института. В 1662 г. открывается Лондонское королевское об­щество, в 1666 г. - Парижская академия наук.

Во-вторых, возникает новейшее естествознание, умеющее строить математические модели изучаемых явлений, проводить рассуждения по­средством мысленного эксперимента. Рождение науки тождественно рож­дению современной физики и математики, поскольку именно там было на­коплено большее количество фактов, Понятия науки и естествознания в эпоху Нового времени практически отождествлялись, поскольку формиро­вание обшествознания происходило более медленными темпами.

В-третьих, культурные условия дали возможность проявиться гению живших тогда ученых.

Таким образом, в Новое время были созданы объективные условий для формирования науки:

Как особой системы знаний;

Как специфического духовного феномена;

Как социального института.

Итак, последователи данной версии считают, что в античный и сред­невековый периоды существовали лишь элементы, предпосылки, фрагмен­ты научного знания, а не сама наука как указанное триединство.

С формированием науки в плане обратной связи начинает возникать новое мышление, новая картина мира, в которой:

Вешно-натуральная концепция космоса Г". Галилея с ее ориента­цией на механистичность и количественные методы играет определяющую роль, Именно Г. Галилей ввел мысленный эксперимент, конструирование, абстрагирование и придавал особое значение математическим методам. Ему принадлежит знаменитая фраза: «Книга вселенной написана языком математики»:

Природа представляется как автоматический, самостоятельный объект, лишенный антропоморфно-символического элемента:

* прослеживается жестко детерминированное восприятие явлений, причинно-следственные связи становятся определяющими в объяснении природных явлений;

Доминирует представление о геометризированной действительно­сти, управляемой количественными законами;

« математика становится универсальным методом описания явлений.

Процесс формирования науки происходит следующим образом:

Во-первых, происходит окончательное отделение науки от философии.

Во-вторых, в целостном философском знании выделяются такие дисциплины, как онтология, философия природы, философия истории.

В-третьих, в рамках науки особо выделяются частные науки: меха­ника, астрономия, физика, химия, биология и т.д.

В Новое время наука как особый род человеческой активности, оформляясь, получает свои четкие границы, она становится феноменом достойным рефлексии. В терминах В.П. Визгина она становится проектом модерна (культурологический термин) или классической наукой.

Версия 6. Наука возникает в конце первой трети XIX века. Именно в это время она переходит на профессиональные рельсы. Она становится университетской, происходит совмещение преподавательской и научной деятельности. Это начинается с реформы Берлинского университета под руководством В. Гумбольдта. Идеи реализованы в лабораториях Ю. Либи-ха и А. Гессена. На рынке начинают появляться наукоемкие товары.

Те страны, где в это время наука остается на преимущественно лю­бительских позициях (Англия), теряют первенство в науке. С этого момен­та наука развивается именно как профессиональная, а научная деятель­ность становится важной социокультурной традицией.

Версия 7. Подлинная наука еще не родилась, она появится только в XXI веке, поскольку критерии науки достаточно расплывчаты и постоян­но меняются

Итак, примем за исходную - общепринятую точку зрения на возник­новение науки, и поведем ее отсчет с Нового времени. Именно с этого мо­мента начинается формирование основных этапов развития наука.

Первый этап развития науки назван классическим и начинается с XVI века. Он. в свою очередь, делится на несколько периодов.

Период механистического естествознания начинается в XV! веке и длится до 30-х гг. XIX века.

Он включает в себя доньютоновский подзтап. характеризуемый ие-лым рядом научных революций: первой научной революцией, определяе­мой гелиоцентрическим учением Н. Коперника, второй на\чной револю­цией, совершенной Г. Галилеем. И. Кеплером и И. Ньютоном.

Г. Галилей выделил два основных метода экспериментального ис­следования природы;

« аналитический (метод резолюций), когда вычленяются предель­ные феномены познания, логически возможные, но не представимые в ре-ачьной действительности;

Синтетически-дедуктивный (метод композиций), когда на базе ко­личественных соотношений вырабатываются некие теоретические схемы, которые применяются при интеграции явлений и их объяснении.

И. Кеплер установил три закона движения планет вокруг Солнца, правда, не объясняя причины движения.

Ньютоновские открытия завершают первый подэтап и открывают второй, названный ньютоновским. В «Математических началах натураль­ной философии» (1687) И. Ньютон сформулировал понятия и законы клас­сической механики, дал математическую формулировку закона всемирного тяготения, теоретически обосновал законы И, Кеплера и с единой точки зрения объяснил большой объем опытных данных. Ньютоновская картина мира стабильна, понятна, геометрически четко определена. Время, про­странство и материя там субстанциальны и независимы.

Второй этап зарождения и формирования революционных идей на­чинается с 30-х гг. XIX века и длится до его конца.

В это время Дж. Максвелл открывает теорию электромагнитного поля, параллельно с ним идею электромагнитного поля выдвигает М. Фарадей.

Материя уже рассматривается и как вещество, и как поле одновре­менно. Теория электромагнитного поля привела к более глубокому пони­манию единства мира.

Вторая линия подрыва классической картины мира - учение Ч. Лай-еля о непрерывном изменении земной поверхности, целостная концепция эволюции живой природы Ж. Ламарка и теория катастроф Ж. Кювье. За­канчивают подготовку к перевороту в научном мировоззрении три великих открытия:

Клеточная теория М. Шлейдена и Т. Шванна;

Закон сохранения и превращения энергии Ю. Майера, Дж. Джо­уля и Э.Х- Ленца;

Теория Ч. Дарвина.

В результате такого научного прорыва происходит секуляризация человеческого сознания, эмансипация научного мышления от фидеистиче­ских и организмических категорий, его натурализация, отказ от топогра­фической иерархии - верх-низ, формирование идей однородности и изо­тропности, забвение антропоцентризма, демократизация и эффектнвизация научного поиска, рождается универсальный космизм.

Эпоха классической науки не мыслит предела человеческому разум>. Г Галилей вопрошает о том. кю возьмется поставить разум; 1 пределы, а В. Паскаль говорит о бесконечности науки.

Классическому этапу развития науки присущ целый ряд характеристик.

Во-первых, происходит размежевание между частными науками и философией. К философским основаниям классической науки можно отне­сти следующие:

Онтологические - антителеологизм, детерминизм, механицизм.

Гносеологические - объективные методы исследования, экспери­мент, математическая модель объекта, дедуктивно-аксиоматическая мо­дель построения теории.

Социальные - дисциплинарные организации, создание научных и учебных заведений нового типа (лаборатории, институты), востребован-ность науки обществом, усиление связи науки с производством, создание промышленного сектора науки.

В-вторых, возникает новый стиль мышления, опирающийся на экс­перимент и математическую методологию, формируются новые методы познания.

В-третьих, субъект практически устраняется из течения эксперимента.

В-четвертых, в этот период наука и картина мира достаточно ста­бильны.

В-пятых, мировоззрение классического этапа можно назвать детер­министским. Оно включает целый ряд особенностей:

Натурализм, подразумевающий самодостаточность природы, на­чинается с разработки нетипичных теологических концепций, таких, как пантеизм и деизм, а развитие естественных наук укрепляет идею единства человека и природы.

Причинно-следственный автоматизм.

Комбинаторность как сочетания различных форм, отсюда его инструментальность и механистичность.

Кванпштивтм, определяющий метод измерения как один из ос­новных. С точки зрения классической науки, познать - значит измерить. Отсюда унитарно-количественный, а не гетеро ген но-качественный космос.

А также, по мнению В.В. Ильина, это мировоззрение дополняется следующими характеристиками:

» Фундаментализмом как допущением предельных унитарных ос­новоположений, образующих для познавательного много- и разнообразия незыблемый монолит центр-базис, имплицирующий производные от него листальные единицы знания,

Ммперсона.тьностыо как субъективной отрешенностью знания, являющейся следствием погружения последнего в область безличного объ­ективного сушего, чуждого индуцируемых познающим субъектом аксио-логических измерений.

» Абсолютизмом, когда субъект воспринимается как асоциальный, аисторнчный, среднетипический позкаватель.