Илья Ильф (настоящее имя - Иехиель-Лейб Арьевич Файнзильберг) родился 15 октября 1897 года в Одессе.

Илья был третьим из четырех сыновей небогатого банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга и его жены Миндль Ароновны. В записной книжке Ильфа была записана фраза: «Закройте дверь. Я скажу вам всю правду. Я родился в бедной еврейской семье и учился на медные деньги».

Семья Файнзильбергов жила трудно. Мама часто болела, а отец хотел, чтобы дети получили практическую профессию и никогда ни в чем не нуждались. Он не прочил своим детям путь в искусство, и отдал старшего сына учиться в коммерческое училище, но вместо карьеры солидного бухгалтера по окончании учебы его сын избрал стезю художника. Второй сын тоже окончил коммерческое училище, и даже с отличием, но также пошел по стопам старшего брата, после чего Илья был определен родителями в ремесленное училище. Отец не хотел больше испытывать судьбу и надеялся, что у третьего сына будет надежная стабильная профессия.

Детские годы будущего писателя прошли в Одессе на Старопортофранковской улице, в доме под номером 137. Тогда это была самая длинная улица в Одессе. Там же, в доме № 93 располагалась трехклассная «Школа ремесленных учеников», в которой и учился Ильф. Позднее его жена Мария Николаевна написала, что на занятиях он много читал. С детства увлекавшийся чтением Ильф под партой прятал книги Киплинга, Лескова, Стивенсона и Чехова. Но, несмотря на такое не слишком ревностное отношение к учебе, в 1913 году школа была им была окончена с отличием и получен диплом подмастерья.

Трудиться Ильф начал с шестнадцати лет. Сначала он работал чертежником, затем токарем, статистиком и телефонным мастером. Его первыми «литературными произведениями» были деловые статистические отчеты. В 1917 году Ильф работал разъездным статистиком, а его начальником был друг Эдуарда Багрицкого - С.Г.Березов, который позднее вспоминал: «Появился Илья. Он выезжал на различные участки Румынского фронта, а потом составлял такие отчеты, что моя непосредственная начальница не могла сдержать удивления: «Что он у вас, писатель?».

Еще задолго до создания прославивших его романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» он избрал себе псевдоним, образованный первыми буквами имени и фамилии - немного странный, но завораживающий свой краткостью и удивительной гармоничностью - Илья Ильф. Юрий Олеша вспоминал: «Это эксцентрическое слово получалось из комбинации начальных букв его имени и фамилии. При своем возникновении оно всех рассмешило. И самого Ильфа. Он относился к себе иронически… В этом было много добродушия и любви к жизни. К несерьезному делу он относился с большой серьезностью, и тут проявлялось мальчишество, говорившее о хорошей душе». Старшие братья-художники Ильи также стали известными под своими псевдонимами - Сандро Фазини и Ми-Фа. Лишь четвертый сын Арье Беньяминовича Файнзильберга исполнил желание отца - получил профессию, не имеющую никакого отношения к искусству, стал топографом, и сохранил родовую фамилию.

Летом 1919 года объявлена мобилизация - и даже на сборный пункт Ильф пришел с книгой. Это был роман «Боги жаждут» Анатоля Франса. О военном периоде его жизни известно немногое. Современники в мемуарах о нем не упоминали. Но кто мог бы рассказать об этом точнее и пронзительнее самого Ильфа, который позже писал: «Я знал страх смерти, но молчал, боялся молча и не просил помощи. Я помню себя лежащим в пшенице. Солнце палило в затылок, голову нельзя было повернуть, чтобы не увидеть того, чего так боишься».

После возвращения с войны его жизнь кардинально изменилась. В Одессе было создано отделение легендарного РОСТА (Российского телеграфного агентства) и именно там Ильф начал пробовать свои силы в журналистике. Затем его новым местом службы стала продовольственная комиссия Опродкомгуб, где он некоторое время, к необыкновенной радости отца, проработал бухгалтером. Сослуживцами Ильфа были Берлага, Кукушкиндт, Лапидус и Пружанский. Позднее он использовал эти фамилии в романе «Золотой теленок».

Но литературный труд продолжал манить Ильфа. В те годы в Одессе существовал своеобразный литературный клуб «Коллектив поэтов», где его участники ежедневно говорили на литературные темы, читали стихи и ставили любительские спектакли. Вход был свободным для всех желающих, объявления о тематических литературных вечерах печатались в местных газетах. Иногда, правда, платой за вход служила книга - таким нехитрым способом создавался библиотечный фонд «Коллектива поэтов». На этих импровизированных вечерах часто бывали Юрий Олеша, Валентин Катаев, Эдуард Багрицкий, Владимир Соссюра и Исаак Бабель. Однажды появился там и Ильф. Именно на литературных вечерах «Коллектива поэтов» состоялись его первые выступления. Юрий Олеша вспоминал: «Он прочел стихи. Стихи были странные. Рифм не было, не было размера. Стихотворение в прозе? Нет, это было более энергично и организованно… и чувствовалось, что автор увлечен французской живописью и что какие-то литературные настроения Запада, неизвестные нам, ему известны… Уже в этих первых опытах проявилась особенность писательской манеры Ильфа - умение остро формулировать, особенность, которая впоследствии приобрела такой блеск».

Лев Славин вспоминал об этих выступлениях Ильфа так: «Высоким голосом Ильф читал действительно необычные вещи, ни поэзию, ни прозу, но и то и другое, где мешались лиризм и ирония, ошеломительные раблезианские образы и словотворческие ходы, напоминавшие Лескова. От Маяковского он усвоил, главным образом, сатирический пафос… И хотя многое в юных стихах его было выражено наивно, уже тогда он умел видеть мир с необычайной стороны».

Часто бывавшая на встречах «Коллектива поэтов» Тая Лишина вспоминала, что именно от Ильфа многие узнавали о Стерне, Рабле, Франсуа Вийоне, Артюре Рембо, Саади и Омаре Хайяме. Он любил читать книги и любил рассказывать о прочитанном. Участник «Коллектива поэтов» Сергей Бондарин вспоминал, что на встречах часто играли в игру «Что возьмем с собой на необитаемый остров?» и Ильф не хотел расставаться с Диккенсом даже на необитаемом острове.

Ильф видел смешное там, где многие ничего не замечали. Проходя мимо досок с фамилиями жильцов дома, он читал их и беззвучно смеялся. Позднее некоторые из этих фамилий появились в книгах Ильфа и Петрова. Т.Лишина вспоминала, что если Ильф хотел похвалить человека, он говорил: «веселый, голый, худой». И объяснял это так: «Веселый - талантливый, все понимает; голый - ничего не имеет, не собственник, худой - не сытый, не благополучный, ничем не торгует». И в полной мере он сам соответствовал своему идеалу - был веселым, голым, худым. Жизнь в Одессе была голодной, но местные власти организовали для писателей бесплатные обеды, состоявшие из ложки каши и кружки желудевого кофе. Т.Лишина вспоминала, что провожая ее домой после литературного вечера, Ильф заметил, что у девушки подкашиваются ноги от голода. «Он подошел к маленькой будочке с нехитрым товаром из семечек и липких кустарных сладостей. Хозяин, румяный перс, навешивал ставни, чтобы закрыть будку на ночь. Ильф молча вынул из кармана большой перочинный нож и протянул его персу. Тот испуганно отшатнулся: «Иди, пожалста! Ай-ай-ай, как нехорошо... Зачем нож?» Ильф успокоил его: «Я же вам дарю нож, а вы нам тоже подарите чего-нибудь». Перс сразу повеселел и дал нам какую-то ерунду, хотя нож был хороший».

Ильф признавался в письме: «Я знал голод. Очень унизительный - мне всегда хотелось есть… И я ел хлеб, утыканный соломой, и отчаянно хотел еще. Но я притворялся, что мне хорошо, что я сыт. По своей природе я, как видно, замкнут и отчаянно уверял, что я не голоден, в то время как ясно было заметно противоположное». По воспоминаниям современников Ильф уже тогда был невероятно сдержан и почти никогда не говорил о себе, при этом с большей охотой слушал собеседника. Позже он сказал своему другу и соавтору Евгению Петрову: «Я принадлежу к тем людям, которые входят в двери последними».

Виктор Ардов вспоминал: «Он умел и любил слушать… В споре Ильф был непобедим. Тремя репликами, сделанными с ходу так, словно они сочинялись для собрания афоризмов, Ильф убивал оппонента». Лев Славин описывал его как человека «замкнутого и вместе общительного, жизнерадостного, но и грустного в самой своей веселости». А по словам Ильи Эренбурга он «…был застенчивым, молчаливым, шутил редко, но зло, и, как многие писатели, смешившие миллионы людей – от Гоголя до Зощенко, - был скорее печальным».

Он мог быть мягким и чутким, а мог - саркастичным и резким. Острый язык и умная язвительность Ильфа вызывали настороженность, и подружиться с ним было нелегко. Насмешливые вопросы, язвительные колкости - многие опасались его метких замечаний. Активная участница встреч «Коллектива поэтов» драматург-сказочник Нина Гернет вспоминала о том, что Ильф обычно садился на подоконник позади всех. Если он читал свои стихи, сильно отличавшиеся от всех других, то делал это медленно и отчетливо. «Однажды... явился мальчик, громко и уверенно начал что-то читать... Потом кто-то... спросил его: как он относится к Пушкину? Точного ответа мальчика не помню, но смысл был такой, что Пушкин кончился и нам не указ. Все помолчали. И вдруг... от окна, где сидел Ильф, раздался спокойный, ровный голос: «Пошел вон».

Лев Славин вспоминал, что в то время, когда многие активные участники «Коллектива поэтов» уже начали печататься, Ильф еще ничего не публиковал. Но уже тогда никто из людей, окружавших его, не сомневался, что он станет крупным писателем: «Его понимание людей, его почти безупречное чувство формы, его способность эмоционально воспламеняться, проницательность и глубина его суждений говорили о его значительности как художника еще тогда, когда он не напечатал ни одной строки». Но он писал, увидеть и услышать написанное можно было на встречах «Коллектива поэтов» и в литературном кафе «Пэон IV». Лев Славин вспоминал, что на литературных вечерах Илья Ильф не только читал свои стихи, но и блистал актерскими способностями. Он сыграл одну из ролей в постановке молодых одесских литераторов по пьесе Кальдерона «Жизнь есть сон» и поэме Багрицкого «Харчевня». Эти одесские выступления молодого Ильфа были редкими, и позднее он не стремился выступать публично, что, по словам Льва Славина, даже отразилось в афоризме «Писатель должен писать». В этот период Ильф публиковал свои стихи под женским псевдонимом в журнале «Синдетикон», где стал работать редактором.

Именно в «Коллективе поэтов» Илья Ильф познакомился с великим ловкачом Митей Ширмахером, называвшим себя «сыном турецкоподанного» и «великим комбинатором». По мнению друзей Ильфа именно он впоследствии стал прообразом Остапа Бендера.

В послереволюционные годы жизнь в Одессе была суровой, постепенно замирало литературное движение, и энергичная прежде деятельность «Коллектива поэтов» стала постепенно затухать. Многие его участники, один за другим, стали перебираться в Москву - в Одессе негде было печататься, негде стало проводить встречи, чтобы прочесть свои новые произведения. Провожая друзей в столицу, Ильф неизменно произносил фразу: «Да пребудет с вами буйство, нежность и путешествия!». Позднее, уже в тридцатые годы, вспоминая об этом, он сказал: «Буйства, вернее, работы хватает. Нежность меня не обошла. И путешествия были, а сколько их еще впереди!». А в 1922 году он еще только мечтал уехать из Одессы. Этому препятствовали разные обстоятельства, в том числе и печальные. В то время умерла его мать, болел отец, старший брат эмигрировал во Францию, а средний уехал в Петроград. Поддерживала и отвлекала его активная переписка с подругами-участницами «Коллектива поэтов», Таей Лишиной и Линой Орловой. В письме Лине Орловой, уехавшей в Москву, он писал: «Я грустен, как лошадь, которая по ошибке съела грамм кокаина». Но скоро грусть его исчезла, потому что в его жизнь вошла любовь.

Мария Тарасенко родилась в семье пекаря, происходившего из рода полтавских казаков. В семье кроме нее было еще трое детей. В то время она только что окончила женскую гимназию и поступила в Пролетарскую художественную студию. И если Ильф был членом «Коллектива поэтов», то Марусю привела в «Коллектив художников» любовь к живописи. Именно там они и познакомились. И после первой же встречи, о которой Ильф потом вспоминал постоянно, Мария стала главным человеком в его жизни. Ильф был старше нее на семь лет. Больше всего в жизни изящную мечтательную девушку интересовало искусство, и даже ее первая влюбленность, по словам дочери Ильфа Александры Ильиничны, была направлена на одного из преподавателей художественной студии, брата Ильи - Михаила Файнзильберга. Однако, пусть и не сразу, Илья занял главное место в ее жизни. Они встречались в комнате при художественной студии. Ильф позировал, Мария писала его портрет. Ночами они сидели на подоконнике, и он читал ей стихи. Так начиналась эта «сумасшедшая любовь». О ней свидетельствовала их переписка - почти полторы сотни писем. Многие из этих писем относились к их одесскому периоду жизни, когда Ильф писал ночами, чтобы утром вручить письмо любимой. Он объяснял это так: «Мне незачем писать тебе, раз мы можем видеться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Завтра утром я приду к тебе, чтобы отдать письма и взглянуть на тебя. Но одно письмо я оставляю при себе. Если кричат пароходы ночью и если ночью кричат журавли, это то, чего еще не было, и как больно я тебя люблю».

В 1923 году он решился оставить Марию в Одессе, а сам отправился покорять Москву, откуда своей любимой он направил новый поток писем. Ильф писал почти каждый день, точнее - каждую ночь, потому что другого времени не было. Любовь была главной темой его писем. Ильф писал: «Что мне Москва? Это ничего, это только, чтобы заслужить тебя. Только», «Милая моя девочка, разве Вы не знаете, что вся огромная Москва и вся ее тысяча площадей и башен - меньше Вас. Все это и все остальное - меньше Вас». Мария Тарасенко ему отвечала: «Видите, я сижу на каменной глыбе, позади ржавая рыжая решетка - это буду любить вас, много. Слышите, как каркают вороны, - это я буду любить вас долго. Чувствуете, как тихо греет милое, теплое солнце, - это буду любить вас нежно. Мне хочется каменно и сурово говорить о моей любви. К вам… Мне хочется сделать вам больно, больно, и тогда я буду плакать кривыми серебряными слезами и любить еще больше». «И вот я говорю, что люблю вас и буду ждать много, очень…. Я никогда ни о чем не прошу. И просить вашей любви не стану. А это для меня - все».

Иногда Мария стеснялась своих писем, говорила, что они «похожи на собачий лай». Ильф успокаивал ее: «Пиши только так, как тебе на самом деле хочется. И не бойся ни длины писем, ни слога. Это совершенно не нужно. Предоставь это прозаикам. Письма надо писать плохо. А ты это делаешь чудесно».

Эту переписку Мария Николаевна хранила всю свою жизнь. Ранние письма будущего великого сатирика принадлежали только ей. Их случайно нашла дочь Ильфов почти через четверть века после смерти матери. Александра Ильинична писала: «Все привыкли думать об Ильфе как о сатирике, «родившемся с мечом в руке». Письма рождают образ нежного, ранимого, даже робкого человека. Он так трепещет за свою любовь, так не уверен в ответном чувстве, что поневоле возникает тревога: чем же закончится их роман?.. Его письма - любовь в чистом виде».

В 1923 году Москва была грязным городом, наводненным голодными людьми, приехавшими со всех уголков огромной страны. Ильфу повезло - он начал работать в газете «Гудок» и получил комнату в общежитии, которую делил с Юрием Олешей. Эта комната позднее была описана в романе «Двенадцать стульев», превратившись в общежитие студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца. И хотя было сложно назвать комнатой крошечное пространство, отделенное фанерными перегородками с половиной окна, где помещался только матрац и стул, Ильф был счастлив. Работа давалась ему легко, в коллективе сложилась приятная атмосфера остроумия, и то, зачем он приехал в Москву, постепенно начинало сбываться.

Валентин Катаев так описывал Илью Ильфа в период его работы в «Гудке»: «Он был до кончиков ногтей продуктом западной, главным образом французской культуры, ее новейшего искусства - живописи, скульптуры, поэзии… Во всем его облике было нечто неистребимо западное. Он одевался как все мы: во что бог послал. И тем не менее он явно выделялся. Даже самая обыкновенная рыночная кепка приобретала на его голове парижский вид, а пенсне без ободков, сидящее на его странном носу и как бы скептически поблескивающее, его негритянского склада губы с небольшой черничной пигментацией были настолько космополитичны, что воспринять его как простого советского гражданина казалось очень трудным… Мы полюбили его, но никак не могли определить, кто же он такой: поэт, прозаик, памфлетист, сатирик? Тогда еще не существовало понятия эссеист».

В редакции Ильф был литературным правщиком четвертой полосы «Гудка». Правщики из рабкоровских писем создавали язвительные злободневные фельетоны. В то время Ильф был еще неизвестен читателям - ведь под текстами ставились подписи рабкоров, и только работники «Гудка» могли распознать подлинного автора. Его фельетоны запоминались. Катаев рассказывал: «Они были просты, доходчивы, афористичны и в то же время изысканно изящны, а главное, насыщены таким юмором, что буквально через несколько дней четвертая полоса, которую до сих пор никто не читал, вдруг сделалась самой любимой и заметной». В комнате четвертой полосы висела грозная стенгазета «Сопли и вопли» - место публикации газетных «ляпсусов» и не поддававшихся «облагораживанию» присланных заметок, и именно Ильф отличался особым талантом находить новые «экспонаты» для стенной газеты.

Константин Паустовский вспоминал, что только очень находчивые люди могли свободно находиться «в этом гнезде иронии», так он называл комнату четвертой полосы, где работали «самые веселые и едкие люди». Далеко не всех там принимали приветливо - халтурщиков ждало тяжелое зловещее молчание, а бахвалов - ледяной сарказм. И даже редактор газеты «Гудок» не заходил в комнату четвертой полосы без особой нужды. Именно в «Гудке» тогда собралась «Могучая когорта» (так они в шутку себя называли) писателей, которые скоро стали широко известны. В те годы журнал «Огонек» планировал опубликовать сборник произведений молодых одесских писателей - Гехта, Славина, Ильфа, Багрицкого, Колычева, Гребнева и Паустовского. Исаак Бабель написал для этого сборника предисловие. Сборник так и не вышел, но предисловие сохранилось. Каждому из семи авторов Бабель дал меткую характеристику. Об Ильфе он написал так: «Третий одессит - Ильф. По Ильфу, люди - замысловатые актеры, подряд гениальные».

Юрий Олеша в то время писал роман. Все написанное он прочитывал Ильфу и прислушивался к его мнению. Но сам Ильф, кроме газетных фельетонов, тогда ничего не писал. Олешу это удивляло: «Почему он не пишет? Он лежал на тахте и думал о чем-то, вертя жесткий завиток волос на лбу. Он много думал… Пожалуй, он всегда подтрунивал, но когда он улыбался, его губы складывались в такую одобряющую улыбку, что было видно, что это очень добрый, очень снисходительно и доверчиво относящийся к людям человек. Ему очень нравилось вообще, что я пишу роман... он чрезвычайно серьезно относился к тому обстоятельству, что я вообще пишу, что пишет Катаев, Багрицкий… Повторяю, сам он много лежал и думал. Читал».

На Первом съезде писателей. Кукрыниксы, писатель Ильф-Петров и пародист Александр Архангельский.

Ильф много гулял по улицам Москвы. После долгих прогулок он рассказывал о том, что видел, с кем разговаривали, о чем думал. Юрий Олеша вспоминал, что рассказы эти были полны воображения, яркости и мастерства. Чаще всего он рассказывал о детях, их мир необыкновенно привлекал его внимание. Он понимал детей «…и ни к одной из детских фантазий, ни к одному открытию, или предположению, или умозаключению не относился пренебрежительно… Со свежей, свободной душой - сам похожий на мальчика, замечавший на улице волшебные вещи, которые замечают только дети, называвший себя зевакою и поворачивавший во все стороны, как скворец, свою голову в кепке с большим козырьком».
Весной 1924 года случилось то, чего Ильф так долго ждал - Мария Тарасенко приехала в Москву и они официально стали мужем и женой. Молодая семья жила совсем небогато. Вспоминала Александра Ильинична Ильф: «У Ильфа и Олеши на двоих была одна пара приличных брюк. Несмотря на разные фигуры (длинный, тонкий Ильф и невысокий, коренастый Олеша), они как-то умудрялись надевать их. Однажды молодые жены решили навести в квартире порядок и даже натереть пол. Выяснилось, что нет суконки. Мама сказала: «Оля, там за дверью висят какие-то тряпки, возьмем их!». И пол был натерт. Стоит ли говорить, что он был натерт теми самыми брюками».

Ильф с дочерью Сашенькой.

Ильф продолжал много читать, после переезда в Москву у него появились новые возможности и увлечения. Он стал покупать на книжных развалах комплекты старых журналов, военные мемуары, справочники - ему было интересно все. Виктор Ардов в очерке «Чудодеи» рассказывал о том, что однажды Ильф делился с ним впечатлениями о только что прочитанной книге. Толстый том был телеграфным кодом царской армии, но когда Ильф рассказывал о прочитанном, начинало казаться, что книга, действительно - очень интересна. Однажды ему удалось купить издание, где были собраны все документы, относящиеся к смерти Льва Толстого. Именно там им был подсмотрен текст одной из пугающих своей бессмыслицей телеграмм, которые спустя годы в «Золотом теленке» будет получать подпольный миллионер Корейко: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». И знаменитую фразу «Командовать парадом буду я» Ильф тоже вырвал из серьезного контекста военных документов. Виктор Ардов вспоминал: «Он читал едва ли не все то время, какое проводил в бодрствующем состоянии. Он проглатывал книги по самым различным вопросам - политические, экономические, исторические, и, разумеется, беллетристические. Он читал ежедневно десять - пятнадцать газет. Ему было интересно решительно все, что происходило и происходит на земном шаре».

Справа налево: Ильф, писатель Семен Гехт, младший брат Ильфа - Вениамин.

В 1925 году Ильфа командировали в Среднюю Азию. Это было его первое большое путешествие. В результате поездки появилась серия очерков «Москва - Азия», которые летом того же года были опубликованы в газете «Гудок». И кто знает, как сложилась бы дальше жизнь язвительного правщика газеты «Гудок», если бы в редакции в 1926 году не появился Евгений Петров, взявший себе псевдоним, потому что не хотел, чтобы слава его родного брата Валентина Катаева помогала ему добиваться признания читателей. По собственным словам Евгения Петрова, он смотрел на Ильфа как на мэтра, чей литературный вкус казался безукоризненным, а смелость мнений приводила в восторг. Валентин Катаев, работавший в «Гудке» фельетонистом и писавший под псевдонимом Старик Саббакин, подал коллегам идею, которая поначалу их не слишком воодушевила. Катаев предложил писать романы. Предполагалось, что работа будет распределяться следующим образом - Ильф и Петров напишут сюжеты вчерне, а Катаев пройдет по ним рукой мастера. При публикации указывались бы фамилии всех трех авторов. Такое предложение звучало вполне убедительно потому, что Катаев уже тогда был известным писателем, написанные им книги издавались бы без проволочек, а при работе втроем написать можно было гораздо больше. Идею для первого романа он озвучил сразу же: «Представьте себе, в одном из стульев запрятаны деньги. Их надо найти. Чем не авантюрный роман?». Именно так началось написание самого знаменитого отечественного сатирического романа «Двенадцать стульев». В тот день у авторов возникло ощущение, которое их удивило - писать было трудно. Несмотря на немалый опыт работы в газете и в юмористических журналах, роман давался тяжело. Позднее по просьбе одного из издательств соавторы написали творческую автобиографию, где описали процесс сочинительства в четыре руки: «Надо думать, Гонкурам было легче. Все-таки они были братья. А мы даже не родственники. И даже не однолетки. И даже различных национальностей: в то время как один русский (загадочная славянская душа), другой еврей (загадочная еврейская душа)… Один - здоров, другой - болен. Больной выздоровел, здоровый ушел в театр».

Евгений Петров вспоминал о том периоде их жизни: «Это было не простое сложение сил, а непрерывная борьба двух сил, борьба изнурительная и в то же время плодотворная. Мы отдавали друг другу весь свой жизненный опыт, свой литературный вкус, весь запас мыслей и наблюдений. Но отдавали с борьбой. В этой борьбе жизненный опыт подвергался сомнению. Литературный вкус иногда осмеивался, мысли признавались глупыми, а наблюдения поверхностными. Мы беспрерывно подвергали друг друга жесточайшей критике, тем более обидной, что преподносилась она в юмористической форме. За письменным столом мы забывали о жалости…Так выработался у нас единый литературный стиль и единый литературный вкус. Это было полное духовное слияние».

Позднее Виктор Ардов вспоминал: «Наши друзья писали всегда вдвоем и самым трудоемким способом. Технически процесс писания осуществлял Петров. Обычно он сидел за столом и красивым, ровным почерком исписывал лист за листом. Ильф в это время либо сидел в глубоком мягком кресле, либо ходил по комнате, покручивая двумя пальцами жесткий свой хохолок надо лбом... Каждый из соавторов имел неограниченное право вето: ни одно слово, ни одна фраза (не говоря уже о сюжетном ходе или об именах и характерах персонажей) не могли быть написаны, пока оба не согласятся с этим куском текста, с этой фразой, с этим словом. Часто такие разногласия вызывали яростные ссоры и крики (особенно со стороны пылкого Евгения Петровича), но зато уж то, что было написано, получалось, словно литая деталь металлического узора - до такой степени все было отделано и закончено».

Актер Игорь Ильинский так описывал процесс совместной работы соавторов: «Писатели составляют одно нераздельное целое. Ильф неизменно направлял неуемную фантазию Петрова в нужное русло, отсекая все второстепенное и менее важное, а та необыкновенная тонкость, которую он привносил в их работу, и те мелочи, которые добавлял от себя, озаряли и обогащали необычайным светом задуманную сцену».

Ильф, любивший гулять по улицам Москвы, обдумывая работу над литературным произведением, приучил к таким прогулкам и своего соавтора. Их часто видели идущими по Гоголевскому бульвару. Казалось, что они просто прогуливаются, но, на самом деле, они были заняты серьезной работой. Книга писалась поздними вечерами в редакционном помещении, потому что с жилищными условиями у обоих писателей было совсем плохо. К тому времени, когда первая часть романа была закончена, друзья не понимали, хорошо ли она написана или плохо. И, отдавая ее на суд Валентину Катаеву, готовились к худшему. Но отзыв удивил. Катаев сказал, что книга обойдется без «руки мастера» и будет иметь успех. Соавторы не только великолепно разработали заданные им повороты сюжета, но и ввели в роман совершенно новый персонаж - Остапа Бендера. Евгений Петров позже написал: «Остап Бендер был задуман как второстепенная фигура, почти что эпизодическое лицо. Для него у нас была приготовлена фраза, которую мы слышали от одного нашего знакомого биллиардиста: «Ключ от квартиры, где деньги лежат». Но Бендер стал постепенно выпирать из приготовленных для него рамок. Скоро мы уже не могли с ним сладить».

Роман был окончен в 1928 году, и еще до первой публикации был изрядно почищен цензурой. В течение полугода он был опубликован в ежемесячном издании «30 дней». Роман ждал бурный успех у читателей, но критикой он был встречен холодно. Первая же статья, опубликованная в «Вечерней Москве» гласила: «Роман читается легко и весело, но вместе с тем утомляет. Утомляет потому, что роман, подымая на смех несуразицы современного быта и иронизируя над разнообразными представителями обывательщины, не восходит на высоты сатиры... Авторы прошли мимо действительной жизни - она в их наблюдениях не отразилась...». Более поздняя рецензия называла роман легко читаемой игрушкой и утверждала, что художественное качество его невелико. Цензорские «чистки» продолжались еще в течение нескольких лет. В результате этих многочисленных поправок текст сократился почти на треть. Но один факт оставался неизменным. Все издания «Двенадцати стульев» начинались посвящением Валентину Катаеву - соавторы не забыли вдохновителя.

Илья Ильф сидит с изданием романа «Двенадцать стульев». 1930 год.

Окончание работы над романом «Двенадцать стульев» стало только началом совместного творчества Ильфа и Петрова, которое продолжалось в течение десяти лет. После первого романа ими были написаны несколько повестей и рассказов «Светлая личность», «1001 день, или Новая Шахерезада», фельетоны для «Правды» и «Литературной газеты».

В 1928 году еженедельный иллюстрированный сатирический журнал «Смехач», издававшийся прежде в Ленинграде был переведен в Москву. И в 1929 году его преемником стал журнал «Чудак», получивший свое название с легкой руки Ильфа. Илья Ильф и Евгений Петров работали в обоих изданиях. Ильфу было поручено вести отдел литературных рецензий. Он писал острые сатирические заметки о курьезных случаях. Виктор Ардов вспоминал: «Он вкладывал в крохотные заметки весь свой талант, острое ощущение действительности, всю изобретательность зрелого мастера. И воистину же отклики на печатные нелепости или происшествия, что выходили из-под пера Ильи Арнольдовича, были на редкость удачны. В комментариях Ильфа вырастало и значение описываемого факта, и самый текст заметки поражал богатством фантазии и глубоким проникновением в суть дела». В «Чудаке» Ильф и Петров продолжали писать в соавторстве. Они создали цикл сатирических новелл из жизни ими же придуманного города Колоколамска, жители которого в точности выполняют директивы вышестоящего начальства, извращая их до абсурда. Всего цикл включал 11 новелл и остался незавершенным. Писали они и рецензии на театральные спектакли и кинофильмы. Под рецензиями стояла подпись «Дон Бузилио».

Ильф и Петров в «Гудке». 1929 год.

Обстановка на заседаниях редакции журнала была веселой и остроумной, но Виктор Ардов вспоминал: «А если, увлекаемые смешливым настроением, мы принимались острить уже для себя, а не для «пользы дела», Илья Арнольдович хмурился и говорил сердито (вот так и слышу эту его фразу): «Кончится когда-нибудь этот «пир остроумия»?..» И мы умолкали, понимая, что Ильф прав: не затем мы здесь собрались, чтобы веселить друг друга».

В «Чудаке» появился общий для соавторов псевдоним - Ф.Толстоевский. Под ним были опубликованы «1001 день, или Новая Шахерезада». Виктор Ардов вспоминал, что впоследствии, когда несколько опубликованных в журнале новелл были включены в томик рассказов Ильфа и Петрова, один рассерженный читатель написал письмо в «Литературную газету» с обвинениями соавторов в краже произведений писателя Толстоевского. Позднее Евгений Петров написал об этом периоде их работы: «Мы пишем историю Колоколамска и Шехерезаду. Творческие мучения. Мы чувствуем, что надо писать что-то другое. Но что?».

Ильф и Петров на Гоголевском бульваре. Зима 1932 год.

Через три года после публикации «Двенадцати стульев» был опубликован их новый роман под названием «Золотой теленок». Для того, чтобы продолжить историю похождений Остапа Бендера, Ильфу и Петрову пришлось воскресить главного героя, который по замыслу авторов был убит в романе «Двенадцать стульев». Виктор Ардов вспоминал, что он слышал многие только что написанные куски романа задолго до его окончания, которые не вошли в окончательную редакцию. Они были смешными и отлично написанными, но авторы сами признавались: «В наши два романа мы вогнали столько наблюдений, мыслей и выдумки, что хватило бы еще на десять книг. Такие уж мы неэкономные...».

Ильф с женой листают «Всемирную иллюстрацию». На переднем плане - только что вышедшее издание «Золотого теленка». Весна 1933 года.

Как и «Двенадцать стульев», новый роман печатался частями в журнале «30 дней». Однако публикация «Золотого теленка» отдельной книгой была еще более сложной - снова вмешалась цензура. Соавторов обвиняли в сочувствии Остапу Бендеру. Александр Фадеев, в то время один из первых руководителей Российской ассоциации пролетарских писателей, от мнения которого зависело очень многое, написал авторам романа: «И то, что Вы высмеиваете, характерно главным образом для периода восстановительного. Похождения Остапа Бендера в той форме и в том содержании, как Вы изобразили, навряд ли мыслимы сейчас… Плохо еще и то, что самым симпатичным человеком в Вашей повести является Остап Бендер. А ведь он же - сукин сын. Естественно, что по всем этим причинам Главлит не идет на издание ее отдельной книгой». Роман уже был готов к печати, когда авторы решительно переписали его окончание. По воспоминаниям Виктора Ардова Илья Арнольдович рассказывал ему, что Максим Горький, узнав о затруднениях с новой книгой, обратился к наркому просвещения, чтобы выразить несогласие с гонителями романа, и «Золотой теленок» был издан. И снова возникли нелестные отзывы и рецензии в газетах: «Для чего она написана, каким целям и каким идеям призвана служить?.. Приходится признать, что она написана исключительно во имя смеха... Это книжка для досуга, для легкого послеобеденного отдыха... Она будет быстро прочитана и столько же быстро забыта, не оставив после себя никакого следа», «Налет богемно-интеллигентского нигилизма и эстетизма, культ остроумия, самодовлеющего наслаждения смехом остаются и в этом романе, как и в некоторых фельетонах «Холодного философа», посвященных различным вопросам искусства…».

Юрий Олеша, проживший с Ильфом в одной комнате, а позже - в одной квартире много лет вспоминал, что Ильф называл себя зевакой. «Вы знаете: я - зевака! Я хожу и смотрю». Но он не был обычным любопытствующим зевакой. Он наблюдал и, вернувшись домой, рассказывал о том, что видел, делал выводы, использовал точнейшие и неожиданнейшие эпитеты. По словам Олеши Ильф любил «Увидеть и оценить. Восхититься, удивиться, рассказать». Иногда Ильф говорил какую-нибудь метафору, великолепное сравнение. Однажды он сказал, что видел девушку, прическа которой прострелена тюльпаном.

Ильф и Петров встречают на Белорусском вокзале Илью Эренбурга, вернувшегося из Парижа. 17 июня 1934 года.

В течение всей своей сознательной жизни Ильф не расставался с записной книжкой. Он говорил: «Обязательно записывайте. Все проходит, все забывается. Я понимаю - записывать не хочется. Хочется глазеть, а не записывать. Но тогда нужно заставить себя». Он очень расстраивался, когда надев другой пиджак, забывал положить очередную книжечку в карман, и торжественно заводил новую. Он очень ценил умение собирать и накапливать наблюдения, неожиданные обороты речи, случайно услышанные фразы. После него осталось тридцать семь таких книжечек, которые Евгений Петров позже называл «писательской кухней».

В конце 1920-х годов Ильф увлекся фотографией. Он любил снимать пейзажи, много фотографировал бульвары и мосты, но больше всего осталось сделанных им портретных снимков, в основном - жены Марии.

Евгений Петров шутил: «Было у меня на книжке 800 рублей, и был чудный соавтор. А теперь Илья увлекся фотографией. Я одолжил ему мои 800 рублей на покупку фотоаппарата. И что же? Нет у меня больше ни денег, ни соавтора... Мой бывший соавтор только снимает, проявляет и печатает. Печатает, проявляет и снимает...».

К своему увлечению Ильф относился с необыкновенной серьезностью - условия съемки каждого кадра обязательно записывал, экспериментировал с композицией и освещением, снимал сверху вниз и снизу вверх. Его тяга к фотографии проявилась даже фразами в «Золотом теленке». Ухо Паниковского: «…было таким рубиновым, что, вероятно, светилось бы в темноте, и при его свете можно было бы даже проявлять фотографические пластинки», - а Бендер шутил: «Я знал одного провинциального фотографа, который даже консервы открывал при красном свете - боялся, что иначе они испортятся». В записной книжке Ильф иронизировал: «Пока он там налаживает свой объектив и негатив...».

Сохранились четыре редчайших фотографии, на которых он запечатлел храм Христа Спасителя до разрушения, в момент взрыва и после - руины. В то время семья Ильфов жила в доме напротив, и он делал снимки прямо из окна квартиры.

Фотография стала для Ильфа настолько интересным занятием, что на время отодвинула на задний план писательское дело, и даже работа над «Золотым теленком» была отложена почти на год.

Первое фото - Борис Пастернак. Второе фото - из этого окна своей квартиры Ильф сумел сфотографировать взрыв храма 5 декабря 1931 года. Третье фото - праздничный день в Москве.

Виктор Ардов вспоминал: «Он снимал с утра до ночи: родных, друзей, знакомых, товарищей по издательству, просто прохожих, забавные сценки, неожиданные повороты и оригинальные ракурсы обычных предметов. Он и фотографировал по-ильфовски».

Первое фото - Храм Василия Блаженного. Второе фото - Водовзводная башня Московского Кремля. Третье фото - Ново-Екатерининская больница на Страстном бульваре.

Ильфу принадлежат также две очень редкие фотографии, сделанные на похоронах Маяковского, на которых запечатлены М.Файнзильберг (брат Ильфа), Валентин Катаев, Михаил Булгаков и Юрий Олеша.

Брат Ильфа Михаил Файнзильберг, Евгений Петров, Валентин Катаев, Серафима Суок-Нарбут, Юрий Олеша, Иосиф Уткин.

Время не пощадило эти фотографии. Многие из них дошли до наших дней в абсолютно плачевном состоянии. К счастью, современные технологии помогли вернуть им первоначальный вид.

Первое фото - Петров знакомится с английским переводом «Золотого теленка». Второе фото - дом в Соймоновском проезде. Маяковский стоит на балконе 4-го этажа, а Ильф сфотографировал его со своего 6-го этажа. Весна 1930 года. Третье фото - церковь Святителя Николая Чудотворца на Берсеньевке.

В 1932 году Ильф получил приглашение работать в редакции газеты «Правда». Это было признанием успеха его как писателя, такая работа предполагала высокую зарплату и другие преимущества. Однако Ильф был далек от веселья: «Честное слово, самая обыкновенная суета в редакции лучше этого мертвящего спокойствия. Аппарат громадный, торопиться незачем, и так не хватает работы. И вот все потихоньку привыкли к безделью. При каждом кабинете уборная и умывальник. Но я ведь прихожу туда не купаться и не мочиться, а работать. Между тем, работать там нельзя».

В 1930-е годы соавторы постепенно прекратили публикации под временными псевдонимами, которых у них было великое множество - Дон Бузильо, Пселдонимов, Коперник, Холодный философ и Ф.Толстоевский. С этого времени они именовали себя только Илья Ильф и Евгений Петров.

Они много путешествовали по миру. В конце апреля 1930 года Ильф и Петров присутствовали на открытии одной из важнейших строек первой пятилетки - Турксиба (Туркестано-Сибирской железной дороги), а затем совершили поездку по Средней Азии. Творческим результатом стала серия путевых очерков «Осторожно, овеяно веками!» опубликованных в журнале «30 дней». Они сопровождались многочисленными фотографиями Ильи Ильфа. Некоторые впечатления о поездке вошли в роман «Золотой теленок».

В сентябре 1931 года их командировали на учения Красной Армии, проходившие в Белорусском военном округе. Каждому была выписана бумага, где было указано: «Требование на воинскую перевозку людей. Перевезти одного человеко-писателя». По материалам поездки был написан и опубликован в журнале «30 дней» очерк «Трудная тема».

Осенью 1933 года отряд кораблей Черноморского флота отправился в плавание с писателями, фотографами, художниками на борту. Маршрут проходил через Турцию, Грецию, Италию. Ильф писал: «Афины очаровательны, это сверх-Петербург, ослепительно освещенный солнцем… В общем, мир довольно красив, и мне печально, что я заметил это так поздно». И в том же году: «Ну, вот я и в Париже!.. Вчера мы совершили громадную прогулку от Люксембургского сада через Пантеон, Нотр Дам, плас Конкорд и Елисейские поля к Триумфальной арке и могиле неизвестного солдата. Было, на что вылупить глаза. Я вылупил, конечно». Обедали они в маленьком ресторанчике на Монпарнасе, пробуя диковинные блюда - устриц под острым соусом, жареных улиток, суп из морских ракушек, морских ежей, острейший суп «буйябес». Путешествовавший вместе с ними художник Борис Ефимов вспоминал: «Вскоре Ильф взбунтовался…«Хватит питаться брюхоногими, иглокожими и кишечнополостными! К черту!.. Я хочу обыкновенный антрекот или свиную отбивную! Дайте мне простой московский бифштекс по-гамбургски!». Побушевав, Ильф смирялся. «Ладно, - говорил он. - Давайте сегодня еще разок возьмем устриц. Все-таки это Париж...». Позднее он написал о Париже: «О Париже могу сказать, что увидел в нем много, что раньше было менее заметно. И эти черты довольно отвратительны. Однако он красив невероятно. У меня все же такое впечатление, что для многих знакомых художников он уже кончился, как в свое время кончилась для них Одесса. И почти все они хотят ехать в Москву...».

Примерно в 1932 году у соавторов возникла идея нового романа под названием «Подлец». Это должен был быть «очень большой роман, очень серьезный, очень умный, очень смешной и очень трогательный». На протяжении следующего года журнал «30 дней» анонсировал его публикацию, но роман так и не был написан.

В январе 1934 года Ильф и Петров посетили Варшаву. Там им показали фильм «Двенадцать стульев», снятый совместно польскими и чешскими кинематографистами. Весь сеанс публика смеялась, после окончания фильма долго не смолкали овации и соавторов много раз вызывали на сцену.

В сентябре 1935 года газетой «Правда» Илья Ильф и Евгений Петров были командированы в Соединенные Штаты Америки. В то время наметилось некоторое сближение между США и СССР, и поэтому авторы могли свободно перемещаться по стране, близко наблюдая жизнь американского общества. Ильф начал писать письма жене, еще плывя к берегам Америки на теплоходе «Нормандия»: «Самое удивительное на «Нормандии» это вибрация. Только теперь я знаю, что от вибрации все издает звук. У меня в каюте звучат стены, кровать, шкафы, умывальник, лампочки, полотенца, пуговицы на пальто, носовой платок, живопись на стене. Каждый предмет вибрирует и звучит по-своему. Не удивляйся тому, что мой почерк изменился. Это он вибрирует. Я вибрирую вместе со всеми, и весь этот сумасшедший ансамбль звуков с трудом продирается через довольно злобный океан к Америке».

В Америке соавторы купили пишущую машинку. По словам Ильфа, он писал на ней «медленно и важно» и жаловался, что «на пишущей машинке…еще не научился излагать свои впечатления...». Илья Арнольдович продолжал фотографировать. В письме жене Марии Николаевне он сообщал: «Сегодня я ходил по городу и фотографировал…Тебе будет интересно посмотреть. Там немножко Варшавы, Парижа, Гавра, потом пароход и Нью-Йорк. Только меня там очень мало, все снимаю я, а меня снимать некому. Но я тоже иногда есть. Этот город я полюбил. Его можно полюбить, хотя он чересчур большой, чересчур грязный, чересчур богатый и чересчур бедный. Все здесь громадно; всего много. Даже устрицы чересчур большие. Как котлеты...».

Евгений Петров писал жене, отправляя фотографию, сделанную Ильей Арнольдовичем: «Ильф неутомим. Он накупил множество приборов для своего действительно превосходного аппарата и по целым дням щелкает затвором». Сам Илья Ильф отмечал в записной книжке: «Поля кактусов. Снимал до упаду…».

Стеснительность Ильфа и нелюбовь к многолюдным собраниям проявились во фразе из его письма: «Завтра прием в консульстве и приглашено двести человек. При моей застенчивости это не бог весть какое удовольствие. Но это необходимо...». Путешествие было долгим, и Ильф скучал по дому, по семье: «Что-то я устал сегодня, хотя не бегал. Не знаю почему. Просто путешествие идет к концу. Нельзя же все время смотреть, смотреть без конца... по совести, хочу домой. Но нельзя же все бросать. Потом будет жалко. А сейчас жалко, что не еду домой».

В то время, когда многое в жизни могло зависеть от ответа на вопрос «Есть ли родственники за границей?», Ильф, находясь в Америке, поехал навестить семью Файнсильверов. Именно так стала звучать фамилия родственников, эмигрировавших еще в XIX веке. Ильф гостил у них в Хартфорде (штат Коннектикут), а в письме в Москву сообщал: «Вчера заехал за мной дядя Вильям с женой, и мы поехали в Гартфорд, в штате Коннектикут. Дяде 56 лет, он маленький, с совершенно белыми волосами, и похож на папу моего, только не лицом, а походкой и манерами. Он застенчивый, но очень смело правит машиной. Мы ехали четыре часа. Гартфорд необыкновенно красивый город, весь заваленный большими осенними листьями. В них ходят по щиколотку. Только в торговой части большие дома. Здесь живут в красивых двухэтажных домиках в две или одну квартиры. Дядя Вильям занимает второй этаж такого домика. Там я завтракал и обедал, ел сладкое еврейское мясо и квашеный арбуз, чего не ел уже лет двадцать. Вильям, муж его сестры, и еще один дядя, которого я не узнал, сообща занимаются продажей автомобилей «крайслер», «плимут», «эссекс» и «гэдзон». Есть еще один дядя, самый старый. Его лицо я узнал по фотографиям, которые висели у нас дома. Он уже ничего не делает. Он был знаком с Марком Твеном».

Путешествие на автомобиле заняло три с половиной месяца. За это время они дважды пересекли страну и начали работу над новой книгой. Первые фрагменты еще неоконченной книги публиковались в газете «Правда» и журнале «Огонек». В течение нескольких месяцев после возвращения «Одноэтажная Америка» была написана полностью. Они рассказали о посещении Белого дома, о маленьких и больших городах, о мексиканских деревнях и индейских вигвамах, познакомили читателей со многими знаменитостями - Генри Фордом, Эрнестом Хемингуэем, Джоном Морганом, Бетт Дэвис и другими известными американцами. Они описали подъем на крышу Эмпайр-стейт-билдинг и спуск в пещеры Карлсбада. Уделили внимание изобретениям Эдисона - электрической лампочке, фонографу и электрическому стулу. Рассказали о производстве фильмов в Голливуде. Умные и проницательные авторы объективно подошли к рассказу о жизни в Соединенных Штатах, с иронией писали о всеобщей стандартизации и бездуховности, но восхищались американскими дорогами, высококачественным сервисом и четкой организацией производства. Публикация в «Огоньке» сопровождалась многочисленными фотографиями Ильфа. «Одноэтажная Америка» стала первой книгой, которую Ильф и Петров решили писать порознь, по главам. Ильф уже тогда был тяжело болен, соавторы жили далеко друг от друга и писать вместе было тяжело. Но десять лет совместной работы выработали у них единый стиль - книга была написана так, что невозможно определить - какие из глав написаны Ильфом, а какие - Петровым. Через пять лет Евгений Петров написал: «Очевидно, стиль, который выработался у нас с Ильфом, был выражением духовных и физических особенностей нас обоих. Очевидно, когда писал Ильф отдельно от меня или я отдельно от Ильфа, мы выражали не только каждый себя, но и обоих вместе».

Илья Ильф, Борис Левин и Евгений Петров.

Несмотря на то, что «Одноэтажная Америка» печаталась частями в «Правде» и «Огоньке», после того, как книга была закончена полностью, возникли трудности с ее публикацией. В газете «Известия» появилась разгромная рецензия за подписью В.Просина «Развесистые небоскребы», в которой содержались упреки политического характера. Первая публикация книги состоялась в 1937 году, а переиздана она была в следующий раз только в 1947 году после того как ее подвергли политической цензуре.

Ильф не любил образцы высокой писательской техники, за которой не было настоящей жизни. Не терпел он и помпезности в искусстве. В основу знаменитого фильма «Цирк» был положен сценарий Ильи Ильфа и Евгения Петрова, но, вернувшись из путешествия в 1936 году, авторы сами сняли свои имена с титров. Сценарий без ведома авторов был сильно изменен и превратился из сатирической комедии в помпезную мелодраму. Голливудской претенциозности им хватило в Америке. В титрах не осталось даже упоминания, о том, что фильм был снят по их пьесе «Под куполом цирка». А в записной книжке Ильи Ильфа появилась грустно-ироничная фраза: «В картине под названием «Гроза» нет имени Островского…».

В 1936 году в Киеве на киностудии «Украинфильм» был снят фильм по сценарию Ильфа и Петрова «Однажды летом». Игорь Ильинский, не только сыгравший в картине, но и ставший одним из ее режиссеров вспоминал: «Ильф и Петров не жалели доводов, чтобы убедить нас делать фильм поскромнее. В то время в кино многие режиссеры, так сказать, «смотрели в будущее»… По ходу действия нашего фильма должна была строиться декорация железнодорожного рабочего клуба. В киностудии очень хотели, чтобы мы построили рабочий Дворец культуры нового и даже «будущего» типа, но Ильф и Петров категорически настаивали на том, чтобы это был захудалый, летний железнодорожный клуб, обнесенный ветхим забором. И правильно настаивали. Потому что жульнические махинации заезжего фокусника, шарлатана Сен-Вербуза, были бы совсем неуместны в новом Дворце культуры. Такие типы, как Сен-Вербуз, могли орудовать только в отсталых плохоньких клубиках. Словом, авторы склонны были скорее снисходительно относиться к режиссерской «бедности», чем к претенциозным, помпезным постановочным излишествам».

Долгое путешествие через все Соединенные Штаты Америки, большая часть которого совершалась в открытом автомобиле, вызвало у Ильфа обострение туберкулеза. Лечение ему не помогало, но даже болезнь была у него поводом для шутки. За несколько дней до смерти, взяв в руки бокал шампанского, он произнес: «Шампанское марки «Ich sterbe». В переводе с немецкого это означало «Я умираю» и это были последние слова тоже умершего от туберкулеза Антона Павловича Чехова.

Будучи смертельно больным, и зная об этом, Ильф продолжал делать заметки в записных книжках. Усвоив еще в молодости привычку не говорить о себе, он и в последние дни не изменял этому правилу. Только два раза в его записях проскользнуло упоминание о смертельной его болезни: «...и так мне грустно, как всегда, когда я думаю о случившейся беде», - и еще: «Такой грозный ледяной весенний вечер, что холодно и страшно делается на душе. Ужасно, как мне не повезло». Вот и все, что он написал о себе.

Илья Ильф скончался 13 апреля 1937 года от туберкулеза и был похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. Во время его похорон Евгений Петров произнес: «Я присутствую на собственных похоронах...».

В 1969 году был снят документальный фильм «Ильф и Петров», закадровый текст в котором прочел Владимир Высоцкий.

Об Илье Ильфе и Марии Тарасенко была подготовлена телевизионная передача из цикла «Больше, чем любовь».

Your browser does not support the video/audio tag.

Текст подготовила Елена Побегайло

Использованные материалы:

Сборник воспоминаний об И.Ильфе и Е.Петрове М., «Советский писатель», 1963
В.Катаев, Алмазный мой венец, М., Советский писатель, 1979.
Евгений Петров «К пятилетию со дня смерти Ильфа»
Евгений Петров «Мой друг Ильф»
Материалы сайта www.prose-book.ru
Материалы сайта www. feb-web.ru
Материалы сайта www.ilfipetrov.ru
Материалы сайта /www.livelib.ru
Материалы сайта www.peoples.ru
Материалы сайта www.tour-odessa.com
Материалы сайта www.photomir.org.ua
Материалы сайта www.magazines.russ.ru
Материалы сайта www.fotose.com
Материалы сайта www.c-cafe.ru
Материалы сайта www.kstaty.by
Материалы сайта www.bibliotekar.ru

Писатель-сатирик Илья Ильф (псевдоним Ильи Арнольдовича Файнзильберга) родился 15 ноября 1897 года в Одессе, в семье банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга (1863-1933) и его жены Миндль Ароновны (урожд. Котлова; 1868-1922), родом из местечка Богуслав Киевской губернии (семья переехала в Одессу между 1893 и 1895 годами). В 1913 окончил техническую школу. Ильф до переезда в Москву за 10 лет с 1913 г. по 1923 г. успел сменить как места работы, так и профессию. Он работал в чертежном бюро, на авиационном заводе, на телефонной станции. А после революции успел побывать даже бухгалтером. А потом жизнь Ильфа кардинально меняет курс – он начал пробовать свои силы в журналистике. После разгрома белых в Одессе создали отделение Российского телеграфного агентства, куда вскоре пришел и Ильф. Был сотрудником "Югроста" и газеты "Моряк". Ещё задолго до своей литературной деятельности, Илья берет псевдоним Ильф, который образован из букв имени и фамилии. Кстати, старшие братья Ильи потупили точно также – оба они были художниками, один под псевдонимом Сандро Фазини, а второй же звал себя МАФ. Только младший брат решил сохранить родовую фамилию.

Ильф вступает в объединение молодых литераторов – «Коллектив Поэтов». Здесь он знакомится с Семеном Кирсановым, Валентином Катаевым, Юрием Олешей. Катаев вспоминал, что Ильф на этих собраниях зачитывал «нечто среднее между белыми стихами, ритмической прозой, пейзажной импрессионистической словесной живописью и небольшими философскими отступлениями». Он же отмечал, что «даже самая обыкновенная рыночная кепка приобретала на его голове парижский вид…».

В 1923 году, переехав в Москву, становится профессиональным литератором. В ранних очерках, рассказах и фельетонах Ильфа нетрудно найти мысли, наблюдения и детали, впоследствии использованные в совместных сочинениях Ильфа и Петрова. В 1925 году происходит знакомство будущих соавторов и с 1926-го начинается их совместная работа, на первых порах состоящая в сочинении тем для рисунков и фельетонов в журнале "Смехач" и обработке материалов для газеты "Гудок". Все настолько привыкли к тому, что Ильф и Петров – единое целое, что даже сами авторы шутили на эту тему и интересовались, «не зачислят ли их на довольствие как одного человека». Объединяла их только жажда творчества, потому что ни ровесниками, ни братьями они уж точно не были.
ф Первый значительной совместной работой Ильфа и Петрова был роман "Двенадцать стульев", опубликованный в 1928 году в журнале "30 дней" и в том же году вышедший отдельной книгой. История о великом комбинаторе была написана менее чем за полгода. Основу романа Ильфу и Петрову подсказал Валентин Катаев, ему-то они и посвятили позже свое произведение. Цензура в те времена была жесткая – до выхода книги в свет, ее изрядно сократили. Но процесс чистки на этом не закончился. Еще 10 лет «12 стульев» будут жестко редактировать и менять. В итоге книга сократится почти на треть.

Но всё же роман имел большой успех. Затем следует несколько рассказов и повестей ("Светлая личность", 1928, "1001 день, или Новая Шахерезада", 1929); в это же время начинается систематическая работа Ильфа и Петрова над фельетонами для "Правды" и "Литературной газеты". В 1931 году опубликован второй роман Ильфа и Петрова "Золотой теленок" - история дальнейших похождений героя "Двенадцати стульев" Остапа Бендера. В 1935-1936 годах Ильф и Петров совершили путешествии но США, результатом которого явились книга "Одноэтажная Америка" (1936) и большей рассказ "Тоня". Вместе с Е. Петровым Ильф написал сценарий фильма "Цирк", но авторы сняли свои фамилии с титров, не согласившись с творческой концепцией режиссера Александрова.

В 1935 году Ильф и Петров совершают совместное путешествие в США, по возвращении откуда и напишут свою новую книгу «Одноэтажная Америка». Но именно эта поездка станет для Ильфа роковой – туберкулез легких от перемены климата обострится,

В 1937 году Илья Ильф умер от обострившегося туберкулеза. Изданные после его смерти "Записные книжки" единодушно оценены критикой как выдающееся литературное произведение.

Из написанной совместно с Е. Петровым "Двойной биографии" узнаем, что "Илья Ильф... в 1913 роду окончил техническую школу. С тех пор он последовательно работал в чертежном бюро, на телефонной станции, на авиационном заводе и на фабрике ручных гранат. После этого был статистиком, редактором юмористического журнала "Синдетикон", в котором писал стихи под женским псевдонимом, бухгалтером и членом президиума Одесского Союза поэтов".

Константин Паустовский во "Времени больших ожиданий" писал:

• "В то время Илья Арнольдович Ильф еще не был писателем, а ходил по Одессе в потертой робе, со стремянкой и чинил электричество. С этой стремянкой на плече Ильф напоминал длинного и тощего трубочиста из андерсеновской сказки. Ильф был монтером. Работал он медленно. Стоя на своей стремянке, поблескивая стеклами пенсне, Ильф зорко следил за всем, что происходило у его ног, в крикливых квартирах и учреждениях. Очевидно, Ильф видел много смешного, потому что всегда посмеивался про себя, хотя и помалкивал. Десятки Остапов Бендеров, пока еще не описанных и не разоблаченных, прохаживались враскачку мимо Ильфа. Они не обращали на него особого внимания и лишь изредка отпускали остроты по поводу его интеллигентного пенсне и вздернутых брюк. Иногда они все же предлагали Ильфу соляную кислоту (в природе ее в то время давно уже не было) для паяльника или три метра провода, срезанного в синагоге".

Жизнь Одессы, ее здания, улицы, история вошли в произведения Ильфа и Петрова.

Одесская гостиница "Большая Московская" описана в "Золотом теленке" ("В рублевых номерах четвертого этажа... стояли розовые железные умывальники..."). Там же авторы романа разместили "Геркулес". В невошедшей в "Двенадцать стульев" главе "Прошлое регистратора ЗАГСа" упоминается нынешняя филармония ("здание биржи, сооруженное в ассиро- вавилонском стиле" - странная характеристика архитектурных достоинств творения А. Бернардацци). "Остап сидел с Зосей на ступеньках музея древностей..." (нашего Археологического). Площадь, где "прогуливались молодые люди, любезничая и смеясь", перед ним же, вымощенная желтим клинкером и с перенесенным с Преображенской Лаокооном. В доме, где позже размещалась редакция "Моряка", находилась гимназия Илиади, в которую авторы "Золотого теленка" "определили" Остапа Бендера.

А московская газета "Станок", где находился один из разыскиваемых стульев, получила название от "Станка" - газеты, действительно издававшейся в Одессе. Кафе "Флорида" - место дискуссий "пикейных жилетов" о возрождении в Черноморске порто-франко - знаменитое кафе "Фанкони" на Екатерининской, вновь существующее, а сам Черноморск - естественно, Одесса, где вопрос этот не решен до сих пор. В "Записных книжках" Ильфа фигурирует пародийная фамилия Крытых Рынков. Крытые рынки (Новый базар) находились неподалеку от его дома на Старопортофранковской. На той же улице размещалось и техническое училище, которое Илья Ильф окончил. А рядом с домом Ильфа держал мясную лавку некий Бендер, которому, по всей вероятности, обязан своей фамилией "великий комбинатор".

И на той же Старопортофранковской "проживал" Александр Иванович Корейко, а несуразные телеграммы "Графиня изменившимся лицом бежит пруду" с адресом "Малая Касательная", как полагает одесский литератор и краевед Р. Александров, составлены из Малой Арнаутской со спародированной Косвенной. Факт, что "всю контрабанду делают
в Одессе на Малой Арнаутской улице", не подлежит сомнению...

С 1949 по 1956 годы, в период борьбы с "космополитами", произведения Ильфа и Петрова (за компанию) были запрещены и не переиздавались.

Романы "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок" переведены более чем на 40 языков мира...

Я живу буквально в полуквартале от улицы Ильфа и Петрова. На ней функционирует кафе "Двенадцать стульев"...

Феликс КАМЕНЕЦКИЙ.

Илья́ Арно́льдович Ильф (Иехи́ел-Лейб Фа́йнзильберг; псевдоним «Ильф » может являться сокращением от его имени Илья́ Фа́йнзильберг, но более вероятно аббревиатурой его еврейского имени в соответствии с еврейской традицией именных аббревиатур; 3 (15) октября 1897, Одесса - 13 апреля 1937, Москва) - русский советский писатель и журналист.

Илья (Иехиел-Лейб) Файнзильберг родился 4(16) октября 1897 годa в Одессе третьим из четырёх сыновей в семье банковского служащего Арье Беньяминовича Файнзильберга (1863-1933) и его жены Миндль Ароновны (урожд. Котлова; 1868-1922), родом из местечка Богуслав Киевской губернии (семья переехала в Одессу между 1893 и 1895 годами). В 1913 окончил техническую школу, после чего работал в чертёжном бюро, на телефонной станции, на военном заводе. После революции был бухгалтером, журналистом, а затем редактором в юмористических журналах. Был членом Одесского союза поэтов. В 1923 приехал в Москву, стал сотрудником газеты «Гудок». Ильф писал материалы юмористического и сатирического характера - в основном фельетоны.

В 1927 с совместной работы над романом « » началось творческое содружество Ильи Ильфа и (который также работал в газете «Гудок»). В 1928 году Илья Ильф был уволен из газеты из-за сокращения штата сатирического отдела, вслед за ним ушёл Евгений Петров. Вскоре они стали сотрудниками нового еженедельного журнала «Чудак».

Роман «Двенадцать стульев» (1928);
роман « » (1931);
новеллы « » (1928);
фантастическая повесть « » (экранизирована)
новеллы « » (1929);
документальная повесть « » (1937).

В 1932 - 1937 годах Ильф и Петров писали фельетоны для газеты «Правда».

В 1930-е годы Илья Ильф увлекался фотографией. Фотографии Ильи Арнольдовича через много лет после его смерти случайно нашла дочь Александра Ильинична Ильф. Она подготовила к публикации книгу «Илья Ильф – фотограф». Фотоальбом. Около 200 фотографий, сделанных Ильфом и его современниками. Статьи А.И. Ильф, А.В. Логинова и Л.М. Яновской на русском и английском языках. - Москва, 2002.

Во время путешествия на автомобиле по американским штатам у Ильфа открылся давний туберкулёз, вскоре приведший к его кончине в Москве 13 апреля 1937 года.

Старшие братья И. Ильфа - французский художник-кубист и фотограф Сандро Фазини, также известный как Александр Фазини (Срул Арьевич Файнзильберг (Саул Арнольдович Файнзильбер), 23 декабря 1892, Киев - 1942, концлагерь Освенцим, депортирован 22 июля 1942 из Парижа с женой) и советский художник-график и фотограф Михаил (Мойше-Арн) Арьевич Файнзильберг, пользовавшийся псевдонимами МАФ и Ми-фа (30 декабря 1895, Одесса - 1942, Ташкент). Младший брат - Беньямин Арьевич Файнзильберг (10 января 1905, Одесса - 1988, Москва) - был инженером-топографом.

ЧТО мы знаем об Илье Ильфе кроме того, что он - один из авторов бессмертного романа «Двенадцать стульев»? Да, в сущности, ничего. Даже о том, что настоящая фамилия писателя - Файнзильберг, известно единицам. А уж про его романтическую историю любви и вовсе не знает, пожалуй, никто.

ДОЧЬ

ДАЖЕ дочь писателя Александра Ильинична о переписке родителей, ставшей предвестием их романа, а затем и семьи, узнала совершенно случайно. Пачку писем, перевязанных тесемкой, она обнаружила только после смерти матери.

«Что меня потрясло в письмах? Не могу сказать на словах, одни ощущения, - говорит Александра Ильф. - Папа был необыкновенный человек, цельный, чистый… Не знаю, как сказать…

Маруся первая призналась в любви к Ильфу

Мы с мамой немного говорили об отце. Может, ей непросто было об этом вспоминать. Да и я не спрашивала, мне было интереснее куда-нибудь уйти гулять, чем сидеть рядом с мамой, которая заставляла меня делать уроки. Только с возрастом я поняла, какие люди бывали у нас дома и как о многом я могла бы их порасспрашивать.

Дома у нас не было культа отца. Но мама замуж потом не вышла. Они очень любили друг друга, беспокоились друг за друга. Отец писал ей из Америки: «Мы с тобой одинаковые трусы - так боимся друг за друга». Кстати, когда папа пишет о любви, он предстает таким наивным юношей, а в репортажах из командировок это совсем другой человек».

ИСТОКИ

НАСТОЯЩЕЕ имя знаменитого писателя - Иехиель-Лейб Файнзильберг. Псевдоним Ильф (образованный от первых букв имени и фамилии) он взял задолго до того, как начал писать прославившие его «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Точно так же поступили и старшие братья будущего писателя. Один, ставший художником, стал Сандро Фазини, а второй, избравший ту же профессию, звался Ми-фа или МАФ. Родовую фамилию оставил себе лишь младший брат.

Поначалу отец семейства Арья Беньяминович Файнзильберг хотел, чтобы сыновья получили серьезное образование и стали бухгалтерами. Старший, Александр, выполняя волю отца, поступил в коммерческое училище и стал… художником. Второй, Михаил, тоже был определен в коммерческое и тоже стал… художником.

Наконец, чтобы не искушать более судьбу, среднего было решено отдать в ремесленное училище, которое Ильф благополучно закончил и, к огромной радости родителя, начал карьеру чертежника. Поработав затем токарем, статистиком и телефонным монтером, Ильф был призван в армию. Летом 1919 года из-за наступления деникинцев под ружье поставили даже негодных к строевой службе.

Через несколько лет в письме к любимой девушке Ильф так будет вспоминать это время: «Я знал страх смерти, но молчал, боялся молча и не просил помощи. Я помню себя лежащим в пшенице. Солнце палило в затылок, голову нельзя было повернуть, чтобы не увидеть того, чего так боишься. Мне было очень страшно, я узнал страх смерти, и мне стало страшно жить».

Как это часто бывает, благодаря трудностям (в данном случае Деникину) жизнь Ильфа кардинально изменилась - он начал пробовать свои силы в журналистике. После того как белый генерал был разгромлен, в Одессе организовали местное отделение Российского телеграфного агентства, знаменитого РОСТА, в котором и начал трудиться Ильф.

Затем в жизни писателя появится Опродкомгуб (проще говоря, продовольственная комиссия), в котором он, к огромной радости отца, прослужит какое-то время бухгалтером. Его сослуживцами станут Берлага, Кукушкиндт, Лапидус и Пружанские, фамилиями которых позже обзаведутся сотрудники «Геркулеса» из «Золотого теленка».

Но любовь к печатному слову уже «отравила» одесского юношу. И он вступает в «Коллектив Поэтов». Кстати, именно в этом клубе, расположенном на улице Петра Великого, он познакомился с неким Митей Ширмахером, великим ловкачом и комбинатором, о котором через несколько лет узнает вся страна. Именно Митя, по мнению некоторых друзей Ильфа, станет прообразом Остапа Бендера.

Членами клуба кроме Ильфа и его брата Михаила были Юрий Олеша , Эдуард Багрицкий , Аделина Адалис , Дмитрий Ширмахер. По воспоминанию Нины Гернет, «худой, высокий Ильф обыкновенно садился на низкий подоконник, за спинами всех. Медленно, отчетливо произносил он странные, ни на кого не похожие стихи:

…Комнату моей жизни

Я оклеил воспоминаниями о ней…»

От остальных поэтов Ильф отличался не только стихами, но и манерой одеваться. Валентин Катаев вспоминал, что «даже самая обыкновенная рыночная кепка приобретала на его голове парижский вид…» При этом жизнь будущего автора «Золотого теленка» была совсем не парижской. В письмах любимой он признается: «Я знал голод. Очень унизительный - мне всегда хотелось есть. Мне всегда очень хотелось кушать. И я ел хлеб, утыканный соломой, и отчаянно хотел еще. Но я притворялся, что мне хорошо, что я сыт. По своей природе я, как видно, замкнут и отчаянно уверял, что я не голоден, в то время как ясно было заметно противоположное».

ВСТРЕЧА

ОДНАЖДЫ на традиционные среды, во время которых в клубе поэтов собирались все желающие, придут две подруги - Тая Лишина и Лина Орлова, с которыми у Ильфа завяжется если и не роман, то бурная переписка. Ильф в это время остается в Одессе практически один - мать только что умерла, отец болен, старший брат эмигрировал, средний - уехал в Петроград. Тая и Лина станут для него «поддерживающими и отвлекающими» подругами.

«…Милосердие, мой друг, единственно лишь Ваше милосердие еще может спасти меня, - напишет он уехавшей в столицу Лине Орловой. - Я ожидаю от Вас письменного разрешения моих грехов до той благословенной поры, когда и мне будет надлежать Москва… Живите возвышенно и не ешьте дурного хлеба. Его с большим удовольствием можно заменить шоколадом».

В другом письме Лине Орловой уже ясно угадывается юмор будущего автора «Двенадцати стульев»: «Здесь холодно, и меня мучает воспоминание о ваших теплых коленях. Я один в комнате, где могли бы быть и Вы. Я грустен, как лошадь, которая по ошибке съела грамм кокаина…»

Но скоро, совсем скоро грусть Ильфа исчезнет. Потому что в его жизни появится та, которую он полюбит больше всех на свете - Маруся Тарасенко.

Одна из первых одесских красавиц появилась на свет в семье пекаря, где кроме нее росло еще трое детей. Родители «держали девочку за принцессу». Больше всего в жизни ее интересовало искусство, и после женской гимназии Маруся поступила в 3-ю Пролетарскую художественную студию. Впрочем, судя по письмам, Маруся тоже была не лишена литературного дара. Правда, первые свои письма она адресует старшему брату Ильфа - Михаилу, который был одним из преподавателей ее студии. С ним же она делится своими мыслями об Илье, который был частым гостем художественной студии. «Вот сегодня был Иля. Знаю только наверное, что не люблю его. Ничего не понимаю. Не знаю, любит ли он еще меня. Кажется, любит…»

«Мама поначалу была влюблена в брата Ильфа, - рассказывает Александра Ильф. - Он был ее преподавателем, в общем, произошла традиционная история. Но в результате именно мама первая призналась в любви к отцу. Хотя порою писала ему довольно обидные вещи. Все юные девушки склонны к тому, чтобы придумывать и изобретать».

После первой же встречи, о которой Ильф будет постоянно вспоминать, Маруся стала главным человеком в его жизни. А он, пусть и не сразу, занял такое же место в ее сердце. Свидетельство тому - почти полторы сотни писем, которыми в 1923- 1927 гг. обменивались молодые люди. Они переписываются, даже находясь в одном городе, в Одессе.

Ильф так объясняет: «Мне незачем писать тебе, раз мы можем видеться каждый день, но до утра далеко, и вот я пишу. Мне кажется, что любил тебя еще тогда, когда зимой, под ветер, разлетевшийся по скользкому снегу, случайно встречался с тобой. Мой мальчик, если с головой завернуться в одеяло и прижаться в угол, можно ощутить твое дуновение, теплое и легкое. Завтра утром я приду к тебе, чтобы отдать письма и взглянуть на тебя. Но одно письмо я оставляю при себе. Если кричат пароходы ночью и если ночью кричат журавли, это то, чего еще не было, и как больно я тебя люблю».

Их любовь действительно была больной. Письма Маруси, напоминающие белые стихи, порой полны настолько несправедливых упреков, что влюбленного Ильфа становится просто жалко.

Рассказывает Александра Ильф: «Мама часто упрекала его, то писала, что она любит его, то, что не любит. В общем, какие-то вещи, которых он совершенно не заслуживал. Отец работал в Москве, не имея ничего за душой, жил в полнейшей нищете. Самым лучшим подарком были брюки… Знаете, что любопытно? Отец никогда не ревновал маму. А она его очень даже. Однажды во время своей командировки в Париж папа что-то передал маме через какую-то женщину. Так маме показалось, что с этой женщиной у отца были какие-то отношения. Она написала ему такое гневное письмо в Париж…»

ЛЮБОВЬ

ИЗ ПИСЕМ Ильфа и Маруси Тарасенко нельзя составить картину их жизни - о вещах чисто бытовых влюбленные почти ничего не рассказывают друг другу. Зато в каждом послании - страстная мольба о любви. И столь же страстное признание в ней.

Маруся пока остается в Одессе, а Ильф штурмует Москву. Но делает это, разумеется, только для одного человека - для Маруси. «Что мне Москва? - пишет он. - Это ничего, это только, чтобы заслужить тебя. Только».

Читая эти письма, меньше всего думаешь о том, что перед тобой просто листки бумаги. Их переписка напоминает скорее живой разговор. Недаром Маруся, перед тем как взять в руки перо, наряжается и красит губы, а Ильф читает ее письма и пишет ответы, выбирая редкие моменты, когда вокруг никого не будет, словно его могут перебить.

«Милая моя девочка, разве Вы не знаете, что вся огромная Москва и вся ее тысяча площадей и башен - меньше Вас. Все это и все остальное - меньше Вас. Я выражаюсь неверно по отношению к Вам, как я ни выражаюсь, мне все кажется неверным. Лучшее - это приехать, прийти к Вам, ничего не говорить, а долго поцеловать в губы, Ваши милые, прохладные и теплые губы».

Когда Маруся долго не отвечает на его письма, Ильф, как, наверное, и все влюбленные, начинает сомневаться в том, любит ли она его. «Разве это было, чтобы я трогал Вашу большую милую голову? Зачем Вы мне не пишете? Только раз, Вы пишете, Вам захотелось меня увидеть? Почему же мне хотелось этого больше?.. Можно ли так любить вообще, как я это делаю? Зачем я это делаю, если в Одессе весна, а мне не пишут? Ответьте только по одной причине - если любите меня. Из-за других причин - не надо».

В награду за его волнения приходит удивительный ответ Маруси. «Видите, у него золотые серьги блестят на бронзовой шее и черная борода ужасна - это моя любовь к вам. Видите, я сижу на каменной глыбе, позади ржавая рыжая решетка - это буду любить вас, много. Слышите, как каркают вороны, - это я буду любить вас долго. Чувствуете, как тихо греет милое, теплое солнце, - это буду любить вас нежно. Мне хочется каменно и сурово говорить о моей любви. К вам… Мне хочется сделать вам больно, больно, и тогда я буду плакать кривыми серебряными слезами и любить еще больше».

Буквально через две недели эти нежные объяснения сменяются размолвкой. «Ваши письма мне стали неясны. Что случилось? Вы вообще искренни. Я это знаю. Зачем же Вы скрывали? Вы точно не знали, что с вами. Или Вы жалели меня. Я в сожалении не нуждаюсь. Соперничать ни с кем не хочу. Между нами было немного. Я не хочу, чтобы это немногое обязывало Вас к чему-нибудь… Я люблю Вас, Маруся… Моей любви хватит до этого времени. Вашей, кажется, не хватило и на месяц. Я не напишу здесь слов, которые могли бы пробудить в Вас нежность ко мне. Это литература, а не чувство, если писать в расчете на нежность». Это письмо Ильфа.

А вот ответ из Одессы: «Я никогда не стану обманывать. (подчеркнуто М. Тарасенко. - Авт.) Слышите, вы. Слышите, зачем мне? Ну, одно - зачем? Иля, Иля, Иля. Я же не могу так… Как я вас ненавижу. Зачем вы такой, зачем? И вот я говорю, что люблю вас и буду ждать много, очень. И вот слушайте - если в вас есть силы, если вы спокойны, вам не трудно. Если вы не хотите меня, то не надо. Я никогда ни о чем не прошу. И просить вашей любви не стану. А это для меня - все».

Ильф, наконец, спокоен и, кажется, счастлив. «Ваше письмо заставило меня расплакаться. Я слишком долго напрягался, я ждал его целую неделю. Я не сдержался, не мог этого сделать и плакал. Простите меня за это… Я знаю себя и знаю тебя. Мы оба не умеем любить, если это так больно выходит. Но мы научимся».

Письма из Москвы приходили на обычной почтовой бумаге, иногда с логотипом «Гудка», в котором работал Ильф. Из Одессы же летели длинные узкие полоски, исписанные то фиолетовыми, то красными чернилами. «Мой Иля. Мой маленький, с детским лицом. Бог. Мой добрый, хороший Бог… Вы ведь все равно всегда со мной. Утром я просыпаюсь и, еще не помня что, помню - Иля, Иля, Иля. Целый день маленький Бог и Иля. Мне очень, очень хорошо».

Иногда Маруся начинает стесняться своих писем, говорит, что они «похожи на собачий лай». Ильф ее успокаивает. «Я пишу быстро, без остановки и совершенно не обдумывая. Это всегда было во мне, о чем же мне еще думать?» - «Пиши только так, как тебе на самом деле хочется. И не бойся ни длины писем, ни слога. Это совершенно не нужно. Предоставь это прозаикам. Письма надо писать плохо. А ты это делаешь чудесно».

В своих письмах Ильф не только пишет о своей любви к «Марусе гражданке Тарасенко». «Целую очень, очень, пальцы, губы, сгиб на руке и худое милое колено в синем чулке с дырочками. И синее платье, на котором тоже дырочки. И помню белую рубашку, в которой ты была на вокзале. Моя маленькая, я очень тебя люблю».

Он пытается объяснить юной девушке (Тарасенко была моложе Ильфа на семь лет) устройство мира. Причем делает это в довольно необычной форме. «И вся жизнь для тебя - таинственное пастбище с рогатыми коровами, которые могут забодать рогами. А коровы очень мирные и вовсе не бодаются. По зеленой траве можно идти совершенно спокойно. Маруся, по зеленой траве можно ходить спокойно. Ты меня поняла? Не усложнять, ничего не надо усложнять. Если бы мы были вместе. Но это будет. Я знаю».

Впрочем, поучительные письма вновь сменяются пронзительными признаниями. «Мой мальчик, мой мальчик, что мне делать, если я так люблю Вас. У меня детские привычки, когда мне что-нибудь очень болит, у меня нет тогда другого слова, чем «мама». Я сказал «мама», так мне все болит. Так я Вас люблю… Я готов топать ногами. Но меня примут за бесноватого. Я люблю Вас, чего Вы от меня хотите? Почему? Я не знаю. Мне все равно. Я скажу это тысячу раз…»

СЕМЬЯ

НАКОНЕЦ случается то, о чем они так страстно мечатали, - Маруся приезжает в Москву. 21 апреля 1924 года Илья Ильф и Маруся Тарасенко официально стали мужем и женой. Впрочем, по воспоминаниям Александры Ильф, зарегистрировать свои отношения родители решили исключительно из-за того, что как супруга сотрудника железнодорожной газеты «Гудок» Маруся получала право на бесплатный проезд из Одессы в Москву и обратно.

Теперь письма молодых супругов полны не только лирики, но и быта. «Маля дорогая, я тут очень забочусь о хозяйстве, купил 2 простыни (полотняные), 4 полотенца вроде того, что я тебе оставил, и множество носовых платков и носков. Так что тебе не придется думать о носках и их искать, как ты всегда это делала. Хочу комнату не оклеивать, а покрасить клеевой краской. Напиши, согласна ли ты?… Деньги я тебе пошлю завтра телеграфом. Напиши, где ты обедаешь и что делаешь. Я уже раз просил, но ответа не последовало на эти законные вопросы. Носки я иногда ношу даже розового цвета. Необыкновенно элегантно и вызывает восторженные крики прохожих… Милая моя доча, мы будем очень хорошо жить. Купим тебе шляпу и заживем очень элегантно».

Ответ Маруси: «Долго объяснять не стану, а дело вот в чем: во-первых, у нас нет одеяла, вернее, есть даже два, но они оба годятся к дьяволу, а поэтому, желая одно из них привести в порядок, требую не меньше 15 рублей. Затем (все это, конечно, только в том случае, если у Вас будут деньги, в чем сильно сомневаюсь) необходимо привести в некоторый порядок мой скудный гардероб… Все Вам теперь известно, предоставляю Вам слово, которому безусловно повинуюсь как слову супруга и повелителя».

Жила молодая семья совсем не богато. «Мама рассказывала, - вспоминает Александра Ильф.- что они с Ольгой Густавовной (женой Юрия Олеши. - Авт.) обычно замазывали тушью кожу под дырками на чулках (тогда носили черные), но, когда чулки перекручивались, предательски обнажалась белая кожа. Другой рассказ: у Ильфа и Олеши на двоих была одна пара приличных брюк. Несмотря на разные фигуры (длинный, тонкий Ильф и невысокий, коренастый Олеша), они как-то умудрялись надевать их. Однажды молодые жены решили навести в квартире порядок и даже натереть пол. Выяснилось, что нет суконки. Мама сказала: «Оля, там за дверью висят какие-то тряпки, возьмем их!» И пол был натерт. Стоит ли говорить, что он был натерт теми самыми брюками».

После того как Ильфы зажили семейной жизнью, интенсивность переписки пошла на спад. Однако по-прежнему страстно обожающий Марусю Ильф придумал новый способ выразить свою любовь. Он приобрел фотоаппарат и принялся делать бесконечные фотографии молодой жены. Из нее, кстати сказать, получилась первоклассная модель….

Достаток наступил после того, как Илья Ильф вместе с Евгением Петровым написали первую совместную книгу - знаменитые «Двенадцать стульев». Ильфа как корреспондента главной газеты страны «Правды» стали посылать за рубеж, выделили отдельную квартиру в писательском доме в Лаврушинском переулке. Но Илья Арнольдович уже был серьезно болен. И в 1937 году его не стало.

Мария Николаевна пережила мужа на много лет - она умерла в 1981 году. Все эти годы она хранила перевязанную тесемкой пачку писем, которыми она и ее Иля обменивались в двадцатые годы. Когда после смерти матери Александра Ильинична нашла эти письма, она обнаружила, что к некоторым письмам отца мать приписала по нескольку строчек.

«Мне очень скучно без него, скучно давно, с тех пор, как его нет. Это последнее из слов о том, что я чувствую от его утраты. Много, много слов о нем в душе моей, и вот сейчас, когда прошло много лет и я читаю его письма, я плачу, что же я не убила себя, потеряв его - свою душу, потому что он был душой моей….

Вот снова прошло много времени, и я читаю. Часто нельзя - разорвется сердце. Я старая, и вновь я та, что была, и мы любим друг друга, и я плачу».

Известный советский писатель Илья Ильф (настоящие имя и фамилия Илья Арнольдович Файнзильберг) родился 15 (3 по старому стилю) октября 1897 года в городе Одессе (ныне Украина) в семье банковского служащего.

В 1913 году, окончив техническую школу, Илья в 16 лет начал трудовую деятельность, часто меняя место работы - чертежное бюро, телефонная станция, авиационный завод. Работал статистиком, бухгалтером, редактором юмористического журнала "Синдетикон", в котором публиковал свои стихи под женским псевдонимом.

В 1923 году он стал профессиональным литератором и переехал в Москву. Работая , Илья Ильф печатал очерки и фельетоны в различных изданиях. Среди них журналы "30 дней", "Железнодорожник", "Смехач", газеты "Вечерняя Москва", "Правда" и "Литературная газета".

В 1925 году после командировки в Среднюю Азию он написал серию очерков "Москва - Азия".

В 1925 году Ильф познакомился с Евгением Петровым (настоящее фамилия Катаев), братом писателя Валентина Катаева.

С 1926 года началась совместная работа Ильи Ильфа и Евгения Петрова: сочинялись темы для рисунков и фельетонов в журнале "Смехач", обрабатывались материалы для газеты "Гудок". По одной из версий, идея совместного творчества Ильфа и Петрова принадлежала Валентину Катаеву.

В 1928 году в журнале "30 дней" была опубликована первая работа Ильфа и Петрова - роман "Двенадцать стульев", имевший большой успех у читателей и довольно холодно встреченный литературными критиками. Книгу молодых авторов тогда поддержал Владимир Маяковский. Еще до первой публикации цензура изрядно сократила роман; процесс "чистки" продолжался в течение десяти лет, и в итоге книга уменьшилась почти на треть.

В 1931 году вышел в свет второй роман Ильфа и Петрова "Золотой теленок", новые похождения героя "Двенадцати стульев", получивший теплые отзывы критиков.

В 1935 году в семье родилась дочь Александра, редактор и переводчик, посвятившая всю жизнь изучению литературного наследия Ильфа и Петрова, восстановившая в авторской редакции текст романа "Двенадцать стульев" .

В 1939 году посмертно была издана книга писателя "Записные книжки" (1925-1937).

По произведениям Ильфа и Петрова были поставлены фильмы "Золотой теленок" режиссера Михаила Швейцера (1968), "Двенадцать стульев" Леонида Гайдая (1971), телефильмы "Ехали в трамвае Ильф и Петров" Виктора Титова (1971), "12 стульев" Марка Захарова (1976). В 1988 году по мотивам произведений писателей режиссером Aлeкcaндpом Пaшкoвcким был выпущен фильм "Светлая личность", в 1993 году Василий Пичул снял картину "Мечты идиота". В 2005 году вышли новые экранизации романов - "Двенадцать стульев" Максима Паперника и мини-сериал "Золотой теленок" Ульяны Шилкиной.

За рубежом еще при жизни писателя вышли фильмы по его сценариям "Двенадцать стульев" (Чехословакия, Польша, 1933) режиссеров Мартина Фрича и Михала Вашиньски, Keep Your Seats, Please (Великобритания, 1936) режиссера Монти Бэнкса. После смерти Ильфа на Западе по мотивам романа "Двенадцать стульев" было выпущено несколько кинолент под названием "Тринадцать стульев": в 1938 году - в Германии, в 1945 году - в Швеции, в 1957 году - в Бразилии. В 2004 году в Германии вышел фильм "Двенадцать стульев" режиссера Ульрике Оттингер. В 2010 году в Сербии режиссером Браниславом Кичичем был снят телевизионный фильм "Золотой теленок".

1 апреля 2008 года в Одессе во дворе Литературного музея был открыт памятник Илье Ильфу и Евгению Петрову .

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников