Был такой известный советский писатель Вадим Кожевников (1909-84), один из руководителей СП СССР, автор очерков, рассказов, пьес, повестей и романов, самый известных из которых стал «Щит и меч» (1965 г.) с одноименным четырехсерийным фильмом, снятым В. Басовым, где в главных ролях были С. Любшин и О. Янковский.
У В. Кожевникова было две дочери от второго брака – Екатерина, ставшая композитором, и Надежда (1949-), пошедшая по стопам отца.
Знаменитой Надежда стала в три года, когда К.И. Чуковский поместил ее фотографию в выдержавшей миллионные тиражи книге «От двух до пяти». Причем это фото он получил не от родителей Нади, а купил, увидев в витрине фотоателье.
Долгое время работала журналисткой, до 1983 г. проживала в Москве, где выходили ее рассказы и повести. В 1983 г. она уехала с мужем в Швейцарию, с 1997 г. эмигрировала в США, где и проживает по сегодняшний день, периодически публикуясь в разных, преимущественно зарубежных, изданиях. Если я правильно понимаю, сказать Н. Кожевниковой сегодня уже особенно нечего - идут повторы воспоминаний о разных людях, с которыми ей повезло встретиться. Как ни ругала она проклятое советское время, для нее оно было временем творчества...
Слава ее первым работам сопутствовала, возможно, более скандальная, чем литературная, наверное, это ее тогда не устраивало. Сейчас именно «срывание масок» или «подлинные воспоминания» можно назвать характерной особенностью ее произведений.
Еще в давней своей повести «Елена Прекрасная» Н. Кожевникова вывела известные в ее кругу фигуры (О. Ефремова, среди прочего), дав им такие характеристики, так отобразив их, что Ефремов писал жалобу в ЦК КПСС.
Как писала впоследствии сама Кожевникова, «Ефремов, его театр «Современник» считались в то время кумирами, недосягаемыми для какой-либо критики, особенно в среде либеральной интеллигенции. А я позволила себе низвести с пьедестала якобы святыни. Осмелилась глянуть ну что ли житейски, буднично на то, что уже претендовало на иконописность».
Данное издание – сборник статей, смесь мемуаристики с публицистикой. Это тексты и текстики разного объема, вышедшие с конца 1980-х по начало 2000-х гг. Ничего свежего для данного сборника Н. Кожевникова не написала.
Объекты ее заметок – это музыканты, писатели, ученые, артисты. Есть воспоминания об отце и деде, о Большом театре.
Героями воспоминаний и размышлений Н. Кожевниковой стали Олег Ефремов, Ю. Олеша, В. Радзинский, А. Проханов, Е. Мравинский, Э. Гилельс, Александр Чаковский, Г. Нейгауз… Есть заметки о зарубежных знакомых Кожевниковой – художниках, переводчиках (оставившие меня равнодушным, если честно).
Твердый переплет, газетная бумага, вклейка с ч/б фото.
Читать почти всё интересно, почти всё хорошо и качественно написано – остро, умно, оригинально, временами зло, временами восторженно. Но если бы я точно представлял, что это такое, покупать не стал. На полноценную мемуаристику это не тянет, мелковат формат; для публицистики слишком глубоко и обстоятельно. Поэтому рекомендовать эту книгу не буду – даже не знаю, кому она может быть интересна, если только историкам литературы.

Как много писателей, как мало читателей…

Мне повезло. Лет с двадцати я стала регулярно ездить в командировки по необъятным, как говорилось некогда, просторам нашей родины, что воспринималось довольно-таки буднично. Редакционное задание получено, и завтра ты, допустим, в Бухаре, или в Сибири, на Юганской Оби, в отряде мостостроителей, или в Казахстане.

...Мать выслушала, не спуская с дочери цепкого взора: "Послушай, - сказала она, - станешь человеком-личностью, и многое тебе простится, пойми. Иначе... - она помолчала. - Даже любимой, только любимой, жить трудно. Небезопасно и... унизительно. - Вздохнула. - Да и не получится это у тебя"...

"Правда-неправда, как в кольцах питона, сплелись в том времени, в тех людях, что мне довелось повстречать, узнать. Кольца разрубили в куски, питон издох, его жрут стервятники. Но выяснилось, что со стервятниками сосуществовать еще более тошно..." Мемуарные записки Надежды Кожевниковой, дочери известного советского прозаика Вадима Кожевникова, густо населяет множество людей, которых сегодня назвали бы элитой: Олег Ефремов, Евгений...

Тема произведений, включенных в сборник Надежды Кожевниковой, близка и понятна каждому: семья, непростые взаимоотношения родителей и взрослеющих детей, супругов, проживших вместе долгие годы ("Вкус улыбки", "После праздника". "Взрослые дети").
Серьезный разговор об искусстве, подлинном и мнимом, о том, что оно дает и что отнимает у его создателей, ведется в повести "В легком жанре", вызвавшей по журнальной публикации горячие споры у критиков и читателей.

Фамилия – Кожевниковы – имела простые истоки: от занятий кожевенным производством, а до того они звались Колупаевыми.

Но в одну из турецких войн наш предок взял в плен турецкого офицера, за которым увязалась жена, в обозе турок умер, и, тогда еще Колупаев, на вдове его, оказавшейся очень деловитой, женился.

Она выдвинулась аж в шорницы двора его Императорского величества. Курила трубку. Отец мне показывал её дагерротип . Носатая старуха в чепце. У Вадима Кожевникова нерусский профиль, длинный затылок, смугло–красноватый оттенок кожи от неё, видимо.

Потом, в Краснодаре , я увидела каменный особняк, где размещался детский сад, до известных событий принадлежавший купцам Кожевниковым.

Отца от Краснодара куда–то, забыла куда именно, выдвинули, он взял меня в ту поездку с собой, и, с характерным прищуром, прокомментировал: вот наше–де родовое гнездо.

На сайте прочла текст Юрия Апенченко , на мой взгляд, точный. Хотя его замечания, что у Кожевникова были «неяркие, как у старой птицы» глаза объясняется тем, что Апенченко в «Знамени» появился, когда Кожевникову уже было за семьдесят. Возраст, а?

От природы же глаза у него были огромные, ярко– зелёные, с длинными по–восточному ресницами: не просто красавец – погубитель, сердцеед. Эпопея покорений его женских душ закончилась на моей маме, Виктории.

Застарелый холостяк сломался. Ему было тридцать шесть, ей двадцать восемь, когда они поженились.

У мамы это был второй брак, до того она была замужем за лётчиком– полярником, Героем Советского Союза, Ильёй Мазуруком .. От него она ушла к моему отцу с дочкой Ириной .

О Кожевникове – подкаблучнике ходили легенды. Хотя, полагаю, отец в браке был не столько слаб, сколько хитёр: сдал всё, что относилось к быту, материальному, маме, постольку такая сфера его не интересовала совсем. Включая воспитание детей. Его самого тоже не «воспитывали ».

В Сибири родители заняты были революционной борьбой , мальчик рос сам по себе, и, вдруг, ставши взрослым, оказался, рано, лет в девятнадцать, и кормильцем, и единственной опорой семьи.

Свою бабку, Надежду Георгиевну , я не знала, она умерла за год до моего рождения , в 1948 году , а вот деда, он дожил до девяносто одного, помню хорошо. С отцом они были антиподы.

Я об этом писала , не хочу повторяться . Но уже в детстве учуяла глубинный, тогда еще от меня сокрытый, между ними конфликт. Дед жил, остался, в другом времени, а отцу надлежало – вот в этом. То, за что дед с бабкой сражались, отцу пришлось расхлёбывать.

Уже после его смерти докопалась, что дед принадлежал не к победившей партии большеви ков , а к изн и чтоженной, меньшеви стс кой . Тот–то каморке дед а в переделкинской даче сочинения его кумира, Плеханова , превалировали.

Когда мне было лет четырнадцать, дед извлёк из книжных завалов еще и брошюрки Троцкого . Что, папа не знал, какую крамолу дед под крышу нашего дома приволок? Конечно, знал. И с этой «бомбой» под боком писал роман–эпопею о верных ленинцах, в их ряды зачислив своего очень даже сомнительного папашу .

Про Сталина . Опять же у Апенченко есть пассаж, где генерал Волкогонов предлагает в « Знамя » секретные документы, раскрывающие нечто сенсационное об этой фигуре, а Кожевников , мол, мнётся, мычит. О, да!

В организации побега Иосифа Джугашвили из Туруханского края, среди прочих, участвовал и мой дед .. Сохранилась фотография , групповая, в центре, в белой бекеше , усач, а в задних рядах дед мой – очкарик маячит. Ну недостаточно разве, чтобы в энные годы род «очкарика» изничтожить на корню?

Еще реликвия. «Английские баллады» в переводе С. Маршака , с надписью: «Вадиму Кожевникову – редактор дарит эту книгу, которая, я уверен, доставит тебе большую радость». Далее: «1. I Х . .42.» Подпись А.Твардовский .

Знаю детали. С фронта, в сорок втором, по распоряжению Сталина были призваны в Москву под царские очи два военных корреспондента: Твардовский , прославившийся «Тёркиным», и Кожевников , у которого был опубликован рассказ « Март-апрель ». И САМ их принял. Парни после получили – залейся! – французский коньяк и что–то, завернутое, в газету. Деньги.

Вадим, ликуя, к родителям помчался. Что услышал, знаю с его слов, к тому же в многократном повторении. Бабушка моя: «Что–о–о?! ОН посмел тебе деньги совать, в газете?! Негодяй!»

Когда мне отец впервые об этом рассказал уже была, правда, «оттепель », но вот именно в кавычках. А какая еще могла быть у нас в стране? О стране–то, какая у нас есть, какая выпала, забывать не надо, ни тогда, ни потом, ни в наше славное, демократическое время.

… Я об отце долго ничего не смела не только публиковать, но и писать для себя, что называется, в стол. Не по той причине, что время было неподходящее (оно и теперь неподходящее) – Кожевников умер, его стали все, кому не лень, клевать, да и теперь продолжают, уже по инерции – но просто была не готова. Кожевников – да, фигура, но мало его любить, как я, что понятно, по зову, так сказать, крови.

Так ведь и ненавидеть непродуктивно, тем более, что ему, на переделкинском погосте, рядом с нашей мамой почившему, на вас, злоязычных, давно уже наплевать. А вот попытаться понять – усилий требует. Ради самих же себя.

В нашем доме в Колорадо, присутствует своей, семейный иконостас, из ликов моего и мужниного рода, воскресающих Время, Эпоху. Вот с чем спайку нельзя терять.

Поэтому я не только не желаю противоречить, а приветствую любые свидетельства, связанные и с Кожевниковым , и с той, его эпохой. Андрей Вознесенский написал: «Под маской ортодокса таилась единственная страсть – любовь к литературе».

О том же, уже после смерти отца, мне говорили Юрий Нагибин и Анатолий Рыбаков . Пространно, пафосно. Это – так. Подобное – гимн литературе – услышала и из его собственных уст, когда мне уже было за двадцать .

Кожевников был не из тех, кто умиляется младенческим слюням и писает от восторга над детскими какашками. Хотя я у него была первенц е м и поздним, долгожданным, заметил, обнаружил меня рядом с собой лишь тогда, когда я ему стала что–то, не вполне внятно, возражать. Тут вдруг с любопытством возрился: а это кто такая?

Правильно Апенченко угадал: Кожевников сопротивление, даже слабо выраженное, очень ценил. И верил, что тут будут ростки. В этом смысле был из идеалистов . Полагал, что настанет время, и талант, коли он даден, другие, кому больше, чем ему, повезёт, употребят туда, куда надо, в профессиональном смысле. Ошибся?

Он сам, по житейским понятиям, преуспев, за бортом в своей жизни оставил, вынужденно, главное, то, что составляло его сущность: не только дар слова, но богатство личности, проницательность, убийственную иронию вместе с огромной, нераскрытой нежностью к тем, кто в этом нуждался.

Когда я встала, по его понятиям, на ноги, у нас нарушился контакт. И появился прищур, запомнившийся другим, вовсе посторонним людям.

Я, может быть, не оправдала его надежд. Ну что же, прости меня, папа

Ефремов Олег Николаевич , (в вагоне поезда "Красная Стрела"), советский актёр ("Берегись автомобиля", "Три тополя на Плющихе") режиссёр, художественный руководитель театров "Современник" (1956-70), МХАТ, ведущий телевизионной передачи "Кинопанорама", народный артист СССР. Сын бухгалтера Николая Ивановича Ефремова и Анны Дмитриевны, официально Олег Николаевич был женат дважды и несколько гражданских браков, среди его жён были: дочь писателя Вадима Кожевникова, дочь оперного режиссёра Бориса Покровского актриса Алла Борисовна Покровская, от этого брака - сын Михаил, актёр, Олег Николаевич был мужем сценариста Ирины Мазурук , от этого брака - дочь Анастасия, театровед. Состоял в романтических отношениях с актрисами Ниной Дорошиной, Ириной Мирошниченко, Анастасией Вертинской. (13.40 24.05.2000) Роман Олега Ефремова и Ирины Мазурук был умело "срежиссирован" Галиной Волчек - именно ей принадлежит идея соединить судьбы известного актера и красавицы сценаристки. В результате этого союза, который просуществовал недолго, у Ефремова родилась дочь Анастасия. С отцом у нее сложились самые дружеские и доверительные отношения. "Папа по-разному говорил о своих женщинах, но незадолго до смерти признался мне, что очень любил Нину Дорошину". ... За нашим домом расположен ряд постороенных перед войной гаражей. Их владельцы - Ромм, Петрусов, Волчек, Макасеев, мой отец, Трояновский и пристроившийся к ним чуть позже полярный летчик Илья Мазурук - держали там свои, редкие в ту пору, личные автомобили. Сначала “эмки”, потом отец привез в 39-м году из Китая первую во дворе иномарку - “форд”, затем появилось тито-ешуринское БМВ и, наконец, трофейные красавцы. У отца был беленький спортивный “мерседес” из гаража Геринга, у Мазурука даже два - огромный темно-вишневого цвета “бьюик” и амфибия, у Петрусова - сначала подаренная ему самим Георгием Жуковым микролитражка “штеер”, а потом синий “бьюик”, едва помещавшийся в его тесном одноместном гараже.