Дуэль... Поединок чести... У каждого человека есть своя ассоциация с этим словом. Для кого-то - это схватка двух сердец за право быть любимым, для кого-то - кровавый бой, в котором выживает сильнейший... Но любой, услышав слово "дуэль", вспомнит о русской культуре, о Пушкине и Дантесе, о Лермонтове и Мартынове... Самые знаменитые писатели и поэты перенесли схватки из своих произведений в жизнь. Но почему же подобный способ защиты чести стал столь популярным? Почему дуэль унесла тысячи людей именно в России?
Для начала необходимо разобраться в правилах проведения поединков. Правда ли, что, в случае дуэли, выживший должен был остаться лишь один? Что имелись предписания даже в отношении одежды противников? Это действительно так. Самый известный дуэльный кодекс В.Дурасова гласит: "373.При дуэли участники имеют право оставаться в обыкновенной одежде предпочтительно темного цвета. Крахмальное белье и верхнее платье из плотной ткани не допускаются"; "1.Дуэль может и должна происходить только между равными". Противники не должны были иметь украшений, повязок и всего, что может предотвратить ранение, секунданты обязывались проверить место проведения поединка, оружие, расстояние между участниками дуэли, даже правильность выпавшего жребия... Но при этом, дуэль оставалась неофициальной, запрещенной законами государства. "Запретный плод сладок," - существует высказывание, и именно следуя этому правилу, люди гибли, защищая свою честь или любовь...
Но немалую роль в популяризации поединков сыграла и русская литература. Каждому была известна дуэль Грушницкого и Печорина в романе Михаила Юрьевича Лермонтова "Герой нашего времени", проведенная по всем правилам, несмотря на первоначальные планы одного из ее участников. Герой был убит: "Я выстрелил... Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва". Невзирая на правдивость своей "клеветы", на невиновность, погиб бывший "друг" Печорина. "Dura lex, sed lex", - закон суров, но это закон - две тысячи лет назад произнес Цицерон, но его слова оказались актуальны для любого времени.
Так, даже в современной литературе писатели обращаются к теме дуэли и ее правил. Например, в произведении Дмитрия Емца "Мефодий Буслаев. Танец меча" два главных героя должны сойтись в поединке, из которого живым способен выйти лишь один: учитель или ученик. "Клинок же Мефа, который должен был встретить только воздух, почему-то не встретил его. Он врезался Арею над ключицей, преодолел короткое сопротивление плоти и пронесся дальше". От клинка, от пистолета никто не уйдет живым, даже самый умелый боец, допустивший в своей жизни лишь одну ошибку. Dura lex, sed lex...
Дуэль - это знаменитый плод познания добра и зла, запретный в России, но оттого более желанный, подогревающий интерес и адреналин. Вот только попробовать его в полную силу можно лишь раз, а потом никогда не вернуться домой. Дуэль - попытка узнать новую жизнь, более насыщенную и притягательную. Перед этим не устояли ни Онегин, ни Пушкин, ни Печорин, ни Лермонтов. Да разве мог кто-то из них отказаться от шанса почувствовать пьянящий вкус смерти, зная, что есть возможность спастись?..

Дуэль как трагедия: "Евгений Онегин" и "Герой нашего времени"

В 1960 – начале 1970-х гг. писателем Андреем Битовым был создан роман "Пушкинский дом", впервые изданный на Западе в 1978 г. В одной из глав романа изображена пародийная, "шутовская" дуэль между двумя героями-филологами – выходцем из аристократического рода Лёвой Одоевцевым и его антагонистом и злым гением Митишатьевым. Два врага-приятеля - сотрудники ленинградского Института русской литературы (Пушкинского Дома), в помещении которого и происходит поединок: "стреляются" Одоевцев и Митишатьев на музейных пистолетах, конечно, без пуль и пороха. В ствол одного из них для убедительности и правдоподобия Митишатьев вставил дымящуюся папиросу. Оба "поединщика" были пьяны (дело происходило в ноябрьские праздники), "дуэль" завершилась благополучно.

Глава "Пушкинского дома", посвященная бутафорскому поединку, открывается длинной чередой эпиграфов – от поэзии Баратынского и "Выстрела" Пушкина до романа Фёдора Сологуба "Мелкий бес" (1902). В первых эпиграфах (Баратынский, Пушкин, "Герой нашего времени" Лермонтова) говорится о настоящих поединках, о кровавом "деле чести". Потом идут дуэли какие-то всё более странные ("Отцы и дети" Тургенева, "Бесы" Достоевского, "Дуэль" Чехова). То герои правил не знают, то к поединку с убийственной иронией относятся. Завершается же этот эффектный ряд эпиграфов сварой из романа Сологуба, где вместо ритуала вызова – площадная брань, а "Лепажа стволы роковые" ("Евгений Онегин") заменены метким плевком в физиономию:

"- Плевать я на тебя хочу, – спокойно сказал Передонов.
-Не проплюнешь! – кричала Варвара.
-А вот и проплюну, – сказал Передонов.
-Свинья, сказала Варвара довольно спокойно, словно плевок освежил её… – Право, свинья. Прямо в морду попал…
-Не ори, – сказал Передонов, – гости".

В литературной истории русской дуэли есть три соотнесенные между собою эпизода: поединок Онегина с Ленским, дуэль Печорина с Грушницким и дуэль Павла Петровича Кирсанова с Евгением Базаровым. Два первых "дела" серьёзны, третья дуэль – пародийна. (Не случайно Битов цитирует описание поединка из "Героя нашего времени" и сразу вслед за тем обращается к сцене из тургеневского романа.)

Дуэль из пушкинского романа в стихах - странная, однако эта странность отнюдь не исключает трагичности происходящего

На поединок с Ленским Онегин привез как секунданта слугу-француза Гильо. Избирая на роль своего секунданта слугу, Евгений дерзко нарушил неписаный дуэльный кодекс: поединки, как дела чести, происходили только между дворянами (первые дуэли с участием разночинцев относятся только к середине XIX в.), и секунданты должны были тоже принадлежать к благородному сословию. Случалось, кстати, что через некоторое время по завершении одной дуэли сходились на новом поединке уже бывшие секунданты. В такой дуэли довелось участвовать А. С. Грибоедову: в ноябре 1817 г. он был секундантом графа А. П. Завадовского на поединке с В. В. Шереметевым (обмен выстрелами закончился смертельным ранением Шереметева), меньше чем год спустя сам стрелялся с секундантом покойного А. И. Якубовичем и был ранен в руку.

Демонстративное нарушение Онегиным дуэльных правил, очевидно, неслучайно: пушкинский герой не только выказывает неуважение секунданту Ленского дворянину, отставному офицеру Зарецкому: таким образом Евгений, возможно, пытается предотвратить поединок. Будь Зарецкий более щепетилен и менее кровожаден, он отменил бы дуэль.

Слуга фигурирует как секундант (причём единственный!) и на поединке между Кирсановым и Базаровым: "Утро было славное, свежее; <…> мелкая роса высыпала на листьях и травах, блистала серебром на паутинках <…>". Когда подошел слуга, камердинер Петр, "Базаров <…> открыл Петру, какой он ждал от него участи. Образованный лакей перепугался насмерть, но Базаров успокоил его уверением, что ему нечего будет делать, как только стоять в отдалении да глядеть, и что ответственности он не подвергается никакой. "А между тем, - прибавил он, - подумай, какая предстает тебе важная роль!" Петр развел руками, потупился и, весь зеленый, прислонился к березе".

Выбором Онегина, сделавшего секундантом слугу, "наемного лакея" (Ю.М. Лотман), был оскорблен секундант Ленского, Зарецкий. "Хоть человек он неизвестный, // Но уж конечно малый честный", - ответил Евгений. В романе Тургенева "Отцы и дети" другой дуэлянт, Базаров, которого, очевидно, не случайно также зовут Евгений, спокойно объяснил Петру Петровичу Кирсанову суть дела, причем его слова напоминают объяснение, данное Онегиным Зарецкому: "Он человек, стоящий на высоте современного образования, и исполнит свою роль со всем необходимым в подобных случаях комильфо". Зарецкий, дворянин, но отнюдь не претендующий, в отличие от Кирсанова, на особенный аристократизм, недовольно "гỳбу закусил", но не рискнул вступать в спор с Онегиным. А Павел Петрович Кирсанов, осознающий себя как носитель аристократических традиций, без тени сомнения согласился с доводами Базарова.

"-Угодно вам зарядить? - спросил Павел Петрович, вынимая из ящика пистолеты.

Нет, заряжайте вы, а я шаги отмеривать стану. Ноги у меня длинны, - прибавил Базаров с усмешкой. Раз, два, три…"

Свежее утро, когда происходит странный поединок между Павлом Петровичем и Базаровым, вызывает в памяти описание другого "преддуэльного" утра – из романа "Герой нашего времени": "Я не помню утра более голубого и свежего. <…> Как любопытно всматривался я в каждую росинку, трепещущую на широком листе виноградном и отражавшую миллионы радужных лучей <...>", - так жадно всматривается Печорин в предметы, в детали природного мира, его окружающие и, может статься, видимые им в последний раз. Нигилистом же Базаровым, не умеющим отдаваться созерцанию природы, неотступно владеет мысль о нелепости, абсурдности того, что скоро произойдет: "Экую мы комедию отломали! Ученые собаки так на задних лапах танцуют". Вспомнился, видать, Евгению хлестаковский слуга Осип, восхищавшийся этими четвероногими артистами петербургских театров.

Базаров саркастически роняет "соблаговоляю" в ответ на велеречивую реплику соперника: "Соблаговолите выбрать". Но Кирсанов серьёзен, о чём он и говорит: "Я не отрицаю странности нашего поединка, но я считаю долгом предупредить вас, что я намерен драться серьёзно".

В лермонтовском романе место действия таково: "Площадка, на которой мы должны были драться, изображала почти правильный треугольник. От выдавшегося угла отмерили шесть шагов и решили, что тот, кому придется первому встретить неприятельский огонь, станет на самом углу спиною к пропасти; если он не будет убит, то противники поменяются местами".

Поединок должен происходить на шести шагах, – так решили Печорин с Грушницким. Условия убийственные!.. Павел Петрович в "Отцах и детях" предлагает дистанцию больше: "барьер в десяти шагах". Базаров иронизирует:

"-В десяти шагах? Это так, мы на это расстояние ненавидим друг друга.

Можно и восемь, - заметил Павел Петрович.

Можно, отчего же!

Стрелять два раза; а на всякий случай каждому положить себе в карман письмецо, в котором он сам обвиняет себя в своей кончине.

Вот с этим я не согласен, - промолвил Базаров. - Немножко на французский роман сбивается, неправдоподобно что-то".

Размер дистанции как мера ненависти соперников – у Лермонтова это действительно так. (Из трёх литературных поединков дуэль Печорина с Грушницким - единственная, оба участника которой осознанно ведут дело к кровавой развязке.) А у Тургенева Базаров одной язвительной репликой уничтожает всё значение этой меры.

Продолжим чтение

"Герой нашего времени": "Грушницкий стал приближаться и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колена его дрожали. Он целил мне прямо в лоб.

Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей".

А теперь "Отцы и дети". Очень похоже: ""Он мне прямо в нос целит, - подумал Базаров, - и как щурится старательно, разбойник!""

Мужественности не занимать не только Григорию Александровичу Печорину, но и Евгению Васильевичу Базарову, что признал и такой не симпатизировавший тургеневскому нигилисту читатель и критик, как М.Н. Катков: "Ни в каком положении не кажется он смешным или жалким; изо всего выходит он с некоторым достоинством. Его мужество – <…> мужество не поддельное, но совершенно естественное. Он сохраняет полнейшее спокойствие под пулею, и автор, не довольствуясь впечатлением наружного вида, заставляет нас заглянуть в его душу, и мы видим действительно, что смерть, пронесшаяся над его головою, произвела на него не большее впечатление, чем прожужжавшая муха" (М.Н. Катков. Роман Тургенева и его критики (1862) // Критика 60-х годов XIX века. М., 2003. С. 141).

Снова роман Лермонтова: Грушницкий выстрелил. "Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед, чтоб поскорей удалиться от края." Теперь настал черед Печорина. Он целился точно и не промахнулся.

А вот "Отцы и дети". Базаров "ступил ещё раз и, не целясь, надавил пружинку. Павел Петрович дрогнул слегка и хватился рукою за ляжку. Струйки крови потекли по его белым панталонам".

Базаров поспешил к раненому. "-Всё это вздор… Я не нуждаюсь ни в чьей помощи, - промолвил с расстановкой Павел Петрович, - и… надо… опять… - Он хотел было дернуть себя за ус, но рука его ослабела, глаза закатились, и он лишился чувств".

Дуэль как фарс и дуэль как бессмыслица: "Отцы и дети" и "Война и мир"

"Finita la comedia!" – этими словами подытожил совершившееся Печорин. Комедией, а точнее, пародией, травести поединков из "Евгения Онегина" и из "Героя нашего времени" является на самом деле третий поединок - дуэль Евгения Васильевича Базарова с Павлом Петровичем Кирсановым. Пушкин убил Ленского, Лермонтов отправил к праотцам Грушницкого. (Эти, заметим в скобках, персонажи похожи не только печальным финалом недолгой жизни: оба молоды, оба страдают юношеской болезнью романтичности и экзальтированности; обоих зовут на "-ский/цкий", и тот и другой пали жертвами приятельской руки.) А Тургенев пожалел Павла Петровича Кирсанова: прострелил ему из базаровского пистолета полумягкое место, и только… Павел Петрович Кирсанов, человек тридцатых годов, - сверстник Печорина. И ведет он себя под стать лермонтовскому персонажу: как и Григорий Александрович, изысканно одевается, подобно Печорину и Грушницкому вместе взятым, желает убить своего соперника. Он целит в лоб ("в нос", – снижает драматический пафос сцены нигилист Базаров) противнику, как Грушницкий, но получает легкую рану в ногу, словно Печорин. Только печоринская легкая рана ("царапина") была опасной, ибо стоял он на краю немилосердной кавказской пропасти и даже от нетяжелого ранения мог упасть вниз. А позади Кирсанова - русские берёзки: падай не хочу - не расшибёшься. Да и рана какая-то смешная: не колено оцарапано, как у Печорина, а ляжка поражена пулей. И стрелял-то не боевой офицер, коим был Грушницкий, но "штафирка", медик Базаров. А Павел Петрович, в прошлом состоявший на военной службе, промазал… После чего, будто семнадцатилетняя барышня, упал - не в горную расселину. В обморок.

Дуэль Онегина и Ленского - событие вообще-то бессмысленное. Виноват чрезмерно ревнивый Владимир. Вызвал Онегина, а тому делать было нечего: "Но дико светская вражда // Боится ложного стыда". Откажись Онегин от дуэли, прослыл бы ничтожным трусом.

Не то с Печориным и Грушницким: сильна ненависть плохой копии к оригиналу и оригинала к пародии на него. Но при спокойном размышлении Печорин задается вопросом: чего ради он лелеет ненависть к этому ничтожному полумальчику?

Онегин дуэли не хотел и убивать соперника не намеревался, Печорин к поединку стремился и застрелил противника отнюдь не случайно. Однако, невзирая на это различие, оба признавали дуэль как культурный институт, как ритуал, как дело чести. Между тем Базаров на вопрос Павла Петровича об отношении к дуэли отвечает совсем иначе, без всяких обиняков. "Вот мое мнение, - сказал он, - с теоретической точки зрения дуэль - нелепость; ну, а с практической точки зрения - это дело другое". Другое, потому что в противном случае Евгению грозят удары кирсановской палки.

Сугубый комизм происходящему придает фигура "свидетеля", камердинера Петра. Правда, Онегин тоже привез с собой слугу. Но то, как уже говорилось, с умыслом, - верно, чтобы расстроить поединок. Будь Зарецкий более педантичен в исполнении дуэльных правил, женился б Ленский на Ольге Лариной, носил бы стеганый халат и писал гениальные стихи…

А у Тургенева - странная, в самом деле, нелепая дуэль: один из соперников, вопреки дуэльному кодексу, не равен другому. Базаров хоть и дворянин (его отец должен был выслужить потомственное дворянство, о чём обычно забывают комментаторы тургеневского романа), но самоощущение, самосознание у него отнюдь не дворянское. А ведь отстаивание чести на дуэли свойственно именно дворянину. Кирсанов презирает "плебея" Базарова, но вызывает его на поединок, словно равного себе. Нигилист Базаров видит в дуэли нелепость, а участвует в этом ритуале. Никто не гибнет, и один из двух соперников оказывается в роли пациента, а другой - врача.

Прошло ваше время, господа аристократы, превратилась дуэль в фарс! А какие были раньше поединки: Онегин против Ленского, Печорин против Грушницкого!.. И фамилии такие звучные, литературные. А имя Онегина - "Евгений" - по-гречески "благородный", дворянство его подчёркивает…

В "Отцах и детях" же - дуэльный фарс на сцене, а задник - пародийно представленные литературные декорации из пушкинского романа в стихах и из лермонтовского романа в прозе.

Случай, стоящий особняком, - дуэль в "Войне и мире" Л. Н. Толстого. "Абсолютно штатский" человек Пьер Безухов тяжело ранит профессионального дуэлянта, бретёра Долохова, который даёт промах по сопернику, хотя растерянный граф Безухов даже не пытается закрыться от выстрела пистолетом и повернуться к противнику боком. У Тургенева тоже ранил военного, Павла Петровича Кирсанова, штатский человек, медик Базаров. В "Отцах и детях" неожиданный исход поединка призван засвидетельствовать смерть дуэли как ритуала уходящей в прошлое эпохи. В "Войне и мире" дуэль трактуется иначе. Она по-своему нелепа, бессмысленна, - но не как архаичное явление, а как всякий ритуал, как любое действо, наделённое исключительно знаковым смыслом. Наподобие оперы, странность которой поначалу остро ощущает толстовская "естественная героиня" Наташа Ростова. Неожиданный же исход поединка в контексте романа предстаёт бесспорным свидетельством роли Судьбы: Судьба, под маской случая, направляет пулю Пьера и отклоняет от него пулю Долохова, как она же предначертала поражение русских при Аустерлице и готовит в грядущем падение Наполеона. В мире романа Толстого Судьба, или Провидение пишет сценарий не только для "большой Истории", но и для событий частной жизни. И она определяет, что есть истинное поражение или победа. Граф Безухов, совсем недавно ненавидевший Долохова, должен, казалось бы, испытывать удовлетворение. Но нет: "Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова.
-Глупо… глупо! Смерть… ложь… - твердил он морщась" (т. 2, ч. 1, гл. V).

© Все права защищены

Дуэль возникла в XVI веке как способ личного сведения счетов. Этот выходящий за грани разумного ритуал продолжил свое существование даже в прославлявшую разум эпоху Просвещения. Традицию дуэли не уничтожила и Великая французская революция, которая сломала очень многое.

Известно, что в Европе XIX века дуэль была широко распространена. Исключение составляла Англия, где разрешались кулачные бои, но запрещались поединки с использованием меча или пистолета.

У каждой страны есть свои традиции дуэли. В качестве оружия французы использовали шпаги, а при первой капли крови дуэль прекращалась. Ведь цель этого поединка — защитить честь, а не совершить убийство. В то же время немцы гораздо реже выходили на дуэль, но их состязания были более кровопролитными. (Один французский критик уподобил немецкую дуэль схватке механизмов.) Известны и некоторые устоявшиеся правила дуэли. Например, бой на пистолетах происходит на рассвете, на мечах — на закате. Тем не менее, историческая литература не дает достаточного количества подробностей на эту тему. И чтобы понять, как со временем трансформировалась дуэль, лучше всего обратиться к литературе художественной.

О том, какое множество произведений отсылает нас к традиции дуэли в европейской литературе, я не подозревал до тех пор, пока не встретил исследование Джона Ли (John Leigh) (Touché: The Duel in Literature, Harvard University Press, 2015). Дуэль нашла отражение в поэзии («Евгений Онегин»), романах («Три мушкетера»), пьесах («Сид»). И не только романтический, но и рациональный дискурс представляет сцены дуэли. Вильгельм фон Гумбольдт (Wilhelm von Humboldt), Генрих Гейне (Heinrich Heine), даже Гете (Goethe) сами выходили на дуэль. Мопассан (Maupassant), назвавший дуэль «последней из наших глупых традиций», написал известную новеллу на эту тему и тоже участвовал в дуэли. Поклонники Жюля Верна (Jules Verne) непременно помнят сцену дуэли в поезде из романа «Вокруг света за 80 дней». При этом мало кто знает, что Виктора Гюго (Victor Hugo) критиковали за чарующее изображение дуэли в одной из его театральных пьес.

Трагическими примерами дуэли, конечно, изобилует русская литература. Пушкин не ограничился сценой дуэли в своей знаменитой поэме «Евгений Онегин» (представить поэму без нее невозможно), но и сам погиб на дуэли. Драматическую судьбу этого русского классика описал в стихотворении «Смерть поэта» Лермонтов, которого спустя несколько лет убьют на дуэли одним выстрелом. Можно сказать, что это романтическое отношение к традиции дуэли питала кровь поэта.

Самая красочная история дуэли нашей литературы повествует о том, как Яхья Кемаль (Yahya Kemal) (турецкий поэт, писатель XX века — прим. пер. ) вызвал на дуэль двух своих коллег — Якупа Кадри (Yakup Kadri) и Фалиха Рыфкы (Falih Rıfkı). Как вспоминает Кадри, однажды один молодой человек застал его в кабинете за работой и передал письмо «странного» содержания: «Отправляйте секундантов, выбирайте оружие». Позже выяснилось, что точно такое же письмо получил и Фалих Рыфкы. Так, Яхья Кемаль пригласил на дуэль двух своих друзей. К счастью, вызов не был воспринят всерьез, и дуэль не состоялась.

В тот момент, когда я читал Touché, мне попался недавно опубликованный обвинительный акт по делу о расследовании антикоррупционных операций 17-25 декабря (в данном акте коррупционный скандал 2013 года в Турции расценивается как попытка государственного переворота, за которым стоит «Джамаат Гюлена», — прим. пер. ). В этом документе отмечалось: «“Параллельное государство” вызвало на дуэль подлинное государство. Кто сказал, что в этой стране нет традиции дуэли?» Судя по тому, что данное заключение походит не столько на юридический текст, сколько на плохо написанный фантастический роман, мы посчитали нужным обратить на него внимание в рамках данной статьи.

О том, что на наших землях не существует традиции дуэли, а речь, скорее, идет о «заманивании в засаду» вместо честного поединка, сказал Четин Алтан (Çetin Altan) (турецкий писатель, журналист — прим. пер. ). В этих словах, конечно, присутствует ориенталистский взгляд, но и доля правды бесспорна. Вне всякого сомнения, для нас непостижим смысл дуэли.

Например, трусов и преступников на дуэль не вызывают: они не будут соблюдать правила, их будет волновать спасение жизни, а не чести. Настоящий дуэлянт бросает перчатку, потому что постыдной жизни он предпочитает смерть. Он не прибегает к хитрости, назначая секундантов, и соглашается на выбранное оружие. Дуэлянты мужественны, они могут ранить только друг друга.

Пожалуй, лучшие строки о дуэли написал Джемаль Сюрея (Cemal Süreya) (турецкий поэт, писатель XX века — прим.пер. ): «Дуэль — это всегда что-то большее. Это больше, чем боль. Это больше, чем смерть и страх смерти». На дуэли нет места для того, кто не смотрит в глаза своему визави. Как нас учит литература, дуэль происходит только между благородными людьми.

«Дуэли и дуэлянты в произведениях А.С.Пушкина»

История русской дуэли XIX веков – это история человеческих трагедий, мучительных смертей, высоких порывов и нравственных падений. И все это многообразное и яркое явление было результатом сокрушительного психологического перелома – перехода от Московской Руси к петербургской
России.

Трудно представить себе быт и нравы России двух предреволюционных столетий без такого явления, как дуэль. Словно в зеркале с увеличительным стеклом, в этом явлении выпукло отразились характерные черты нормативного поведения тогдашнего русского общества, дворянско-чиновничьей среды, прежде всего.

Дуэль имеет свою историю. Ее истоки отыскивают в рыцарских турнирах, типичных для европейского средневековья; тогда рыцари затевали поединки ради демонстрации мужества и силы - и, как правило, во имя «Прекрасной
Дамы». Противники большей частью не испытывали друг к другу никакой вражды, мало того: они могли быть незнакомы между собой и выступать инкогнито, в масках. Победителя увенчивали наградой.

С течением времени рыцарство утратило свой авторитет, но обычай открытого поединка сохранился - хотя функция его изменилась. В XVII-XVIII вв. уже не требовалось совершать подвиги с именем Дианы или Лауры на устах, зато возникла потребность, как мы бы сегодня сказали, выяснять отношения, связанные с понятиями чести, достоинства, благородства, провоцируемые к тому же спором, ссорой, взаимной неприязнью.

Из Европы дуэль перешла в Россию, для русского XVIII века дуэлянт
(тогда говорили «дуэлист») - уже достаточно симптоматичная фигура. За французским «заимствованием» тянулся кровавый след, что вызвало беспокойство властей; Петр I категорически запретил поединки и повелел их участников «смертию казнить и оных пожитки описать». Позднее Екатерина II подтвердила запрет Петра, и потом ситуация не претерпела изменений. В XIX веке смертная казнь дуэлянтам не угрожала, но офицер мог поплатиться разжалованием в солдаты и ссылкой на Кавказ, в зону боевых действий - наказание достаточно суровое. Тем не менее, россияне «стрелялись» и в столице, и в провинции, и непросто указать на случай отказа от дуэли по причине официального запрета. С другой стороны, восприятие и оценка явления были неоднозначными, громкие «за» и резкие «против» чем дальше, тем чаще смешивались, переплетались. Официальный запрет сопровождался и противодействием, и поддержкой общественного мнения.

Дворянские поединки были одним из краеугольных элементов новой – петербургской – культуры поведения, вне зависимости от того, в каком конце империи они происходили.

С дуэльной традицией неразрывно связано и такое ключевое для петербургского периода нашей истории понятие как честь, без исследования которого мы не сможем понять историю возмужания, короткого подъема и тяжкого поражения русского дворянства.

В истории дуэли сконцентрировалась драматичность пути русского дворянина от государева раба, к человеку, «взыскующему свободы и готовому платить жизнью за неприкосновенность своего личного достоинства, как он понимал его на высочайшем взлете петербургского периода – в пушкинские времена».

Русская дуэль была жесточе и смертоноснее европейской. И не потому, что французский журналист или австро-венгерский офицер обладали меньшей личной храбростью, чем российский дворянин. Отнюдь нет. И не потому, что ценность человеческой жизни представлялась здесь меньшей, чем в Европе.
Россия, вырвавшаяся из феодальных представлений одним рывком, а не прошедшая естественный многовековой путь, обладала совершенно иной культурой регуляции человеческих отношений. Здесь восприятие дуэли как судебного поединка, а не как ритуального снятия бесчестия, оставалось гораздо острее.

Отсюда и шла жестокость дуэльных условий – и не только у гвардейских бретеров (неоправданно кровожадных), а и у людей зрелых и рассудительных, - от подспудного сознания, что победить должен правый. И не нужно мешать высшему правосудию искусственными помехами.

Тогда же, наряду с холодным оружием, стали применять пистолеты; это еще более упростило ход события, но заставило твердо определить правила поединка: так сложился дуэльный кодекс.

Прежде всего, дуэль есть единоборство между двумя лицами по обоюдному их соглашению, с смертоносным оружием, при заранее определенных условиях и в присутствии свидетелей с обеих сторон. Причина ее – вызов одного лица другим за нанесенное оскорбление.

Цель дуэли – получение силою оружия удовлетворения за оскорбление.
Оскорбленный дерется, чтобы получить удовлетворение; оскорбитель – чтобы дать удовлетворение.

Если единоборству не предшествовало предварительного соглашения в условиях и если оно произошло не в присутствии свидетелей, то оно не дуэль и не признается ею ни общественным мнением, ни законами.

Предел, когда именно известные действия теряют характер обыкновенного, неважного, и становятся оскорблениями, вообще трудно определим и находится единственно в зависимости от степени обидчивости того лица, на которого эти действия были обращены. Этот взгляд, конечно, может применяться только к оскорблениям легкого свойства, между тем как все, разделяющие с обществом вкоренившиеся в нем понятия о чести, должны относиться к оскорблениям более серьезным с одинаковой щепетильностью. Исходя из этого предположения, различают три рода оскорблений.

1) Оскорбление легкое. Невежливость не есть оскорбление. Кто был оскорблен за оказанную другому невежливость, тот считается всегда оскорбленным. Если за легкое оскорбление будет отвечено тоже оскорблением легким, то все-таки сперва затронутый останется оскорбленным.

2) Оскорбление обруганием. Оно может быть вызвано как произнесением ругательных слов, так и обвинением в позорных качествах.

Кто за легкое оскорбление был обруган, тот считается оскорбленным.

Если обруганный ответит обруганием же, то все-таки он будет считаться оскорбленным.

3) Оскорбление ударом. Под ударом подразумевается всякое преднамеренное прикосновение.

Кто за обругание был побит, тот считается оскорбленным.

Если после получения удара будет оплачено тем же, то все-таки сперва побитый останется оскорбленным. Последний не становиться ответственным за то, что он, будучи взбешен полученным ударом и не помня себя, воздал равным за равное. Это правило не изменилось бы и в том случае, если второй удар был бы сильнее первого или имел последствием поранение.

К оскорблению ударом обыкновенно приравнивают и те оскорбления, которые грозят уничтожить каким-либо образом нравственно человека, как-то: обольщение жены или дочери, несправедливое обвинение в шулерстве, обмане или воровстве.

Дуэль, ставшая страстью, породила тип бретера - человека, щеголявшего своей готовностью и способностью драться где бы то ни было и с кем бы то ни было. Риск у бретера носил показной характер, а убийство противника входило в его расчеты. И, опять же, бретерство оценивали по-разному. Одни видели в нем максимальное проявление дуэльной традиции, другие - смесь позерства и жестокости.

Во второй половине XIX веке, с появлением в культурной сфере разночинца-радикала, отвергавшего нормы, установки дворянской морали, престиж дуэли заметно понижается. Уменьшается их число, редкостью становится смертельный исход. Прежде дуэлянтов разводили на 25-30 шагов, а расстояние между "барьерами" (условно обозначенными брошенной наземь шинелью или просто чертой) не превышало 10-12 шагов, т.е. противники имели право идти навстречу друг другу и стрелять либо на ходу, либо, дойдя до
"барьера"; в случае ранения дуэлянт мог потребовать "к барьеру" своего противника - за раненым сохранялась возможность ответного выстрела. Смертью заканчивались не десятки, а сотни дуэлей. В конце же XIX века "барьеры" устанавливались на расстоянии 20-30 шагов, а исходная дистанция равнялась
40-50 шагам; результативность стрельбы, ясно же, понизилась. А главное - поединок перестает быть мерилом чести, его чаще расценивают как дань то ли условностям, то ли предрассудкам. Кроме того, возникают общественные движения (народовольчество, эсеры), вводящие в свою программу террор; волна террористических актов оттеснила на второй, на третий план дуэльные события.

Дуэль, во всем многоразличии своих проявлений, запечатлена в русской литературе XIX - начала XX веков, от Бестужева-Марлинского и Пушкина до
Чехова и Куприна. Писатели сосредотачивают свое внимание на психологии дуэлянта, на его преддуэльных размышлениях и переживаниях, на его состоянии и поведении во время поединка; художественные характеристики существенно дополняют документальное знание.

В 1791 году литератор Н. И. Страхов выпустил «Переписку Моды», чрезвычайно напоминающую крыловскую «Почту духов». В нравоописательной этой переписки немалое место уделено дуэлям.

В начале книги воспроизводится «Просьба фейхтмейстеров к Моде»: «Назад несколько лет с достойною славой преподавали мы науку колоть и резать, и были первые, которые ввели в употребление резаться и смертоубийствовать.
Слава наша долго гремела и денежная река беспрерывно лилась в карманы наши.
Но вдруг некоторое могущественное божество, известное под именем здравого смысла, вопреки твоим велениям совсем изгнало нас из службы щегольского света. Чего ради мы, гонимые, разоренные и презираемые фейхтмейстеры, прибегли к твоей помощи и просим милостивого защищения».

Наблюдательный и осведомленный современник утверждает, что расцвет деятельности учителей фехтования пришелся на предшествующее десятилетие – восьмидесятые годы. Восьмидесятые годы – время «Жалованной грамоты», закрепившей личные права дворянства, отбитые у власти в стремительном напоре дворцовых переворотов. С другой же стороны, восьмидесятые годы – время окончательной стабилизации военно-бюрократической империи, введение режима наместников, обладавших всей полнотой власти на местах и ответственных только перед императрицей, когда жаждущий деятельности дворянский авангард оказался жестко включен в усовершенствованную государственную структуру и окончательно лишен сколько-нибудь самостоятельной роли.

Злое электричество, возникшее от пересечения этих двух тенденций, и стимулировало – до абсурдного накала – дуэльную активность дворянской молодежи.

Через двадцать страниц после «Просьбы фейхтмейстеров» автор поместил письмо «От Дуэлей к Моде»: «Государыня моя! Я чаю, вы довольно памятуете, сколько много мы утончали и усовершенствовали поступки подвластного вам щегольского света. Бывало в собраниях, под опасением перерезания горла, все наблюдали строжайшее учтивство. Но этого еще мало! Бывало, посидишь хоть часок в гостях, того и гляди, что за тобою ничего не ведавши, поутру мальчик бряк на дворе с письмецом, в котором тот, кого один раз отроду увидел и едва в лицо помнишь, ругает тебя наповал и во всю ивановскую, да еще сулит пощечины и палочные удары, так что хоть не рад, да готов будешь резаться. Бывало взгляд, вид, осанка, безумышленное движение угрожали смертию и кровопролитием. Одним словом, внедавне все слова вешались на золотники, все шаги мерялись линиями, а поклоны футами. Бывало хоть чуть- чуть кто-либо по нечаянности зацепит шпагою и шляпою, повредит ли на голове волосочек, погнет ли на плече сукно, так милости просим в поле… Хворающий зубами даст ли ответ вполголоса, насморк ли имеющий скажет ли что-нибудь в нос… ни за что не смотрят!.. Того и гляди, что по эфес шпага!.. Также глух ли кто, близорук ли, но когда, боже сохрани, он не ответствовал или недовидел поклона… статошное ли дело! Тотчас шпаги в руки, шляпы на голову, да и пошла трескотня да рубка!»

Сквозь сатирическое преувеличение здесь явственно проступает серьезность мотивов происходившего: поднявшееся одним рывком на новый уровень внешнего и внутреннего раскрепощения дворянство вырабатывало столь варварским образом новую систему взаимоотношений – систему, в которой главным мерилом всего становилось понятие чести и личного достоинства.
Однако отсутствие разработанной «идеологии чести» приводило к тому, что поединок представлялся универсальным средством для решения любых бытовых проблем, от самоутверждения до обогащения.

Негативные варианты дуэли изображены у Пушкина в повести «Выстрел», в романе «Евгений Онегин». Герой «Выстрела» ищет предлог для драки, дабы утвердить свое первенство в гусарском полку; в нем чувствуются бретерские замашки. Его противник - богатый граф, «любимец счастья» - демонстрирует наигранное презрение к смерти: ест черешни под дулом пистолета. Как люди, действующие в угоду своему самолюбию, они стоят друг друга. Евгений Онегин, напротив, не заботится о первенстве и не ведет игру, более того, ему понятна легковесность вызова, сделанного Ленским - разгоряченным юношей- романтиком; тем не менее, он берет в руки пистолет - берет, подчиняясь нравам «большого света», опасаясь сплетен, «хохотни глупцов», иначе говоря, уступая тому, что в душе презирает. «Пружина чести» здесь играет роль ложного стимула, предопределяющего неизбежность бессмысленного убийства.

Онегин – характер действительный, в том смысле, что в нем нет ничего мечтательного, фантастического, что он мог быть счастлив или несчастлив только в действительности и через действительность. В Ленском Пушкин изобразил характер, совершенно противоположенный характеру Онегина, характер совершенно отвлеченный, чуждый действительности. Тогда это было совершенно новое явление, и люди такого рода тогда действительно начали появляться в русском обществе.

С душою прямо геттингенской

………………………………

Поклонник Канта и поэт,

Он из Германии туманной

Привез учености плоды:

Вольнолюбивые мечты,

Дух пылкий и довольно странный,

Всегда восторженную речь

И кудри черные до плеч.

………………………………

Он пел любовь, любви послушный,

И песнь его была ясна,

Как мысли девы простодушной,

Как сон младенца, как луна

В пустынях неба безмятежных,

Богиня тайн и взоров нежных;

Он пел разлуку и печаль,

И нечто, и туманну даль,

И романтические розы;

Он пел те дальние страны,

Где долго в лоне тишины

Лились его живые слезы;

Он пел поблеклый жизни цвет

Без малого в осьмнадцать лет.

Ленский был романтик и по натуре и по духу времени. Это было существо, доступное всему прекрасному, высокому, душа чистая и благородная.
Но в тоже время «он сердцем милый был невежда», вечно толкуя о жизни, никогда не знал ее. Действительность на него не имела влияния: его радости и печали были созданием его фантазии. Он полюбил Ольгу. Ленский украсил ее достоинствами и совершенствами, приписал ей чувства и мысли, которых в ней не было и о которых она и не заботилась. Существо доброе, милое, веселое,
Ольга была очаровательна как все «барышни», пока они еще не сделались барышнями, а Ленский видел в ней фею, сильфиду, романтическую мечту, нимало не подозревая будущей барышни. Он написал «надгробный мадригал» старику
Ларину, в котором, верный себе, без всякой иронии, умел найти поэтическую сторону. В простом желании Онегина подшутить над ним он увидел и измену, и обольщение, и кровавую обиду. Результатом всего этого была его смерть, заранее воспетая им в туманно-романтических стихах. Подробности дуэли
Онегина с Ленским – верх совершенства в художественном отношении.

Зарецкий потому, что видит в дуэли забавную, хотя порой и кровавую историю, предмет сплетен и розыгрышей…

В «Евгении Онегине» Зарецкий был единственным распорядителем дуэли, потому что «в дуэлях классик и педант», он вел дело с большими упущениями, сознательно игнорируя все, что могло устранить кровавый исход. Еще при первом посещении Онегина, при передаче картеля, он обязан был обсудить возможности примирения. Перед началом поединка попытка окончить дело миром также входила в прямые его обязанности, тем более что кровной обиды нанесено не было, и всем, кроме Ленского, было ясно, что дело заключается в недоразумении. Зарецкий мог остановить дуэль и в другой момент: появление
Онегина со слугой вместо секунданта было ему прямым оскорблением
(секунданты, как и противники, должны быть социально равными), а одновременно и грубым нарушением правил, так как секунданты должны были встретиться накануне без противников и составить правила поединка.

Зарецкий имел все основания не допустить кровавого исхода, объявив
Онегина неявившимся. «Заставлять ждать себя на месте поединка крайне невежливо. Явившийся вовремя обязан ждать своего противника четверть часа.
По прошествии этого срока явившийся первый имеет право покинуть место поединка и его секунданты должны составить протокол, свидетельствующий о неприбытии противника». Онегин опоздал более чем на час.

Онегин и Зарецкий – оба нарушают правила дуэли. Первый, чтобы продемонстрировать свое раздраженное презрение к истории, в которую он попал против собственной воли и в серьезность которой все еще не верит, а
Зарецкий потому, что видит в дуэли забавную, хотя порой и кровавую историю, предмет сплетен и розыгрышей… Зарецкий вел себя не только не как сторонник строгих правил искусства дуэли, а как лицо, заинтересованное в максимально скандальном и кровавом исходе поединка.

Поведение Онегина на дуэли неопровержимо свидетельствует, что автор хотел сделать его убийцей поневоле. Для людей, знакомых с дуэлью не понаслышке, было очевидно, что тот, кто желает безусловной смерти противника, не стреляет сходу, с дальней дистанции и под отвлекающим внимание дулом чужого пистолета, а, идя на риск, дает по себе выстрелить, требует противника к барьеру и с короткой дистанции расстреливает его как неподвижную мишень.

Поэт любил Ленского и в прекрасных строфах оплакал его падение:

Друзья мои, вам жаль поэта:

Во цвете радостных надежд,

Их не свершив еще для света,

Чуть из младенческих одежд,

Где благородное стремленье

И чувств и мыслей молодых,

Высоких, нежных, удалых?

Где бурные любви желанья,

И жажда знаний и труда,

И страх порока и стыда,

И вы, заветные мечтанья,

Вы, призрак жизни неземной,

Вы, сны поэзии святой!

Быть может, он для блага мира

Иль хоть для славы был рожден;

Его умолкнувшая лира

Гремучий, непрерывный звон

В веках поднять должна. Поэта,

Быть может, на ступенях света

Ждала высокая ступень.

Его страдальческая тень,

Быть может, унесла с собою

Святую тайну, и для нас

Погиб животворящий глас,

И за могильною чертою

К ней не домчится гимн времен,

Благословение племен.

В Ленском было много хорошего, что он был молод и вовремя для своей репутации умер. Это не была одна из тех натур, для которых жить – значит развиваться и идти вперед. Он был романтик.
Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются устарелыми мистиками и мечтателями, которые большие враги прогресса, нежели люди просто.

До самого конца XVIII века в России еще не стрелялись, но рубились и кололись. Дуэль на шпагах или саблях куда меньше угрожала жизни противников, чем обмен пистолетными выстрелами. («Паршивая дуэль на саблях», - писал Пушкин.)

В «Капитанской дочке» поединок изображен сугубо иронически. Ирония начинается с княжнинского эпиграфа к главе:

Ин изволь и стань же в позитуру.

Посмотришь, проколю как я твою фигуру!

Хотя Гринев дерется за честь дамы, а Швабрин и в самом деле заслуживает наказания, но дуэльная ситуация выглядит донельзя забавно: «Я тотчас отправился к Ивану Игнатьичу и застал его с иголкою в руках: по препоручению комендантши он нанизывал грибы для сушенья на зиму. “А, Петр
Андреич! – сказал он, увидя меня. – Добро пожаловать! Как это вас Бог принес? по какому делу, смею спросить?” Я в коротких словах объяснил ему, что я поссорился с Алексеем Иванычем, а его, Ивана Игнатьича, прошу быть моим секундантом. Иван Игнатьич выслушал меня со вниманием, вытараща на меня свой единственный глаз. “Вы изволите говорить, - сказал он мне, - что хотите Алексея Иваныча заколоть и желаете, чтоб я при том был свидетелем?
Так ли? смею спросить”. – “Точно так”. – “Помилуйте, Петр Андреич! Что это вы затеяли? Вы с Алексеем Иванычем побранились? Велика беда! Брань на вороту не виснет. Он вас побранил, а вы его выругайте; он вас в рыло, а вы его в ухо, в другое, в третье – и разойдитесь; а мы уж вас помирим. А то: доброе ли дело заколоть своего ближнего, смею спросить? И добро б уж закололи вы его: Бог с ним, с Алексеем Иванычем; я и сам до него не охотник. Ну, а если он вас просверлит? На что это будет похоже? Кто будет в дураках, смею спросить?”».

И эта сцена «переговоров с секундантом», и все дальнейшее выглядит как пародия на дуэльный сюжет и на саму идею дуэли. Это, однако же, совсем не так. Пушкин, с его удивительным чутьем на исторический колорит и вниманием к быту, представил здесь столкновение двух эпох. Героическое отношение Гринева к поединку кажется смешным потому, что оно сталкивается с представлениями людей, выросших в другие времена, не воспринимающих дуэльную идею как необходимый атрибут дворянского жизненного стиля. Она кажется им блажью. Иван Игнатьич подходит к дуэли с позиции здравого смысла. А с позиции бытового здравого смысла дуэль, не имеющая оттенка судебного поединка, а призванная только потрафить самолюбию дуэлянтов, несомненно, абсурдна.

«Да зачем же мне тут быть свидетелем? – вопрошает Иван Игнатьич. – С какой стати? Люди дерутся; что за невидальщина, смею спросить? Слава Богу, ходил я под шведа и под турку: всего насмотрелся».

Для старого офицера поединок ничем не отличается от парного боя во время войны. Только он бессмыслен и неправеден, ибо дерутся свои.

«Я кое-как стал изъяснять ему должность секунданта, но Иван Игнатьич никак не мог меня понять». Он и не мог понять смысла дуэли, ибо она не входила в систему его представлений о нормах воинской жизни.

Вряд ли и сам Петр Андреич сумел бы объяснить разницу между поединком и вооруженной дракой. Но он – человек иной формации – ощущает свое право на это не совсем понятное, но притягательное деяние.

С другой же стороны, рыцарские, хотя и смутные, представления Гринева отнюдь не совпадают со столичным гвардейским цинизмом Швабрина, для которого важно убить противника, что он однажды и сделал, а не соблюсти правила чести. Он хладнокровно предлагает обойтись без секундантов, хотя это и против правил. И не потому, что Швабрин какой-то особенный злодей, а потому, что дуэльный кодекс еще размыт и неопределен.

Поединок окончился бы купанием Швабрина в реке, куда загонял его побеждающий Гринев, если бы не внезапное появление Савельича. И вот тут отсутствие секундантов позволило Швабрину нанести предательский удар.

Именно такой поворот дела и показывает некий оттенок отношения
Пушкина к стихии «незаконных», неканонических дуэлей, открывающих возможности для убийств, прикрытых дуэльной терминологией.

Возможности такие возникали часто. Особенно в армейском захолустье, среди изнывающих от скуки и безделья офицеров.

Пушкин, в своей повести «Выстрел», предполагал несколько вариантов развития сюжета.
I вариант.

«Кавказские воды – семья русских – Якубович приезжает – Якубович становится своим человеком. приезд настоящего любовника – дамы от него в восторге. Вечер в калмыцкой кибитке – встреча – изъяснение – поединок –
Якубович не дерется – условие – Он скрывается – Толки, забавы, гуляния –
Нападение черкесов, похищение – Москва. Приезд Якубовича в Москву –
Якубович хочет жениться».

Перед нами план «Выстрела» - с Якубовичем вместо Сильвио и перенесением места действия на Кавказ. Якубович – кумир местного общества до приезда «настоящего любовника», который и перебивает успех, «дамы от него в восторге». Столкновение, заканчивающееся вызовом. Якубович, как и
Сильвио, не дерется, а откладывает поединок «с условием» и скрывается. Как далее развивались события и кого похищают черкесы, сказать наверняка трудно. Скорее всего – как явствует из других вариантов плана – счастливого соперника Якубовича. Но этот вариант был несколько по-иному реализован осенью тридцатого года в «Выстреле».

Вариант, в котором Якубович выглядит истинно романтическим героем,
Пушкину в это время уже не подходил. Он искал другие пути.

«Расслабленный… брат едет из Петербурга – он оставляет свой конвой паралитику – на него нападают черкесы – он убивает одного из них – остальные убегают. Якубовича там нет. Спрашивает у сестры, влюблена ли она в Якубовича. Смеется над ним.

Якубович расходуется на него – и просит у него руки его сестры.

Здесь уже вырисовывается иной сюжет. Герой едет на Кавказ, где на водах живет его сестра. Очевидно, со слов Якубовича, он знает, что его сестра влюблена в Якубовича. Но оказывается, что тот придумал эту любовь, и герой «смеется над ним». Тогда Якубович пытается заслужить его благодарность другим способом, привязать его к себе – «расходуется на него». И, считая, что герой уже не сможет отказать, просит руки сестры.
Герой разгадывает игру, и дело кончается дуэлью.

Пушкин прикидывал различные направления сюжетных ходов, но роль
Якубовича была одна и та же.

«Якубович похищает Марию, которая кокетничала с ним.

Ее любовник похищает ее у черкесов. Кунак – юноша, привязанный к ней, похищает ее и возвращает ее в ее семью».
II вариант.

«Поэт, брат, любовник, Якубович, зрелые невесты, банкометы Якубовича

На другой день банка – все дамы на гулянье ждут Якубовича. Он является – с братом, который представляет его – Его ловят. Он влюбляется в
Марию – прогулка верхом. Бештай. Якубович сватается через брата Pelham – отказ – Дуэль – у Якубовича секундант поэт – у брата… любовник, раненный на
Кавказе офицер; бывший влюбленный, знавший Якубовича в горах и некогда им ограбленный.

Якубович ночью едет в аул – во время переезда из Горячих на
Холодные – Якубович похищает – тот едет и спасает ее с одним Кунаком».

С каждым вариантом плана личность Якубовича рисовалась все более темными тонами. Он уже не просто человек с сомнительными чертами поведения, он – глава шулерской шайки, он – удалец, не брезгующий грабить (под видом горца) своих товарищей-офицеров. Но отсвет романтического неистовства все еще лежит на нем – он похищает девушку, которую не может получить законно.
III вариант.

«Алина кокетничала с офицером, который нее влюбляется – Вечера
Кавказские – Приезд Кубовича – смерть отца – театральное погребение – Алина начинает с ним кокетничать – Кубович введен в круг Корсаковых – Им они восхищаются – Гранев его начинает ненавидеть – Якубович предлагает свою руку, она не соглашается – влюбленная в Г. Он предает его черкесам.

Он освобожден (казачкою - черкешенкою) и является на воды – дуэль.
Якубович убит».

Здесь Якубович – или Кубович, как хотел, очевидно, Пушкин назвать своего персонажа, чтобы отделить его от прототипа (весьма, впрочем, условно), - совершает настоящее, не оправданное никаким романтизмом, предательство. Он устраняет Гранева, своего соперника (соратника-офицера!), руками врагов – «предает его черкесам». То есть совершает военную измену и человеческую подлость.

Уж никаких иллюзий относительно позера, который из похорон своего отца устраивает зрелище – «театральное погребение», который в своих бешеных страстях способен на все, Пушкин уже не питает.

И он находит один только способ пресечь этот марш романтического аморализма – дуэль-возмездие.

В каждом варианте плана фигурирует поединок. Пока Якубовичу не был вынесен нравственный приговор, поединок кончался благополучно для него.

Но когда идеология, позволяющая ему силой безответственного воображения выворачивать действительность наизнанку, доводит его до грязного коварства, Пушкин обрекает его на смерть у барьера.

Разумеется, превращая наброски в роман, Пушкин изменил бы фамилию
«героя своего воображения», но вариант – Кубович – говорит, что он не хотел лишить его биографической узнаваемости.

Разумеется, Пушкин не отождествлял абсолютно государственного преступника, каторжника Якубовича с негодяем, способным на любую низость. И роман, быть может, правильнее назвать не романом о Якубовиче, а романом о романтическом своевольнике, исходным материалом для которого был жизненный стиль Якубовича. И все же ни в ком из известных Пушкину людей не проявлялся так страшно принцип перекраивания действительности в угоду романтическому аморализму.

Вырвавшись из плена, Гранев не обращается по начальству, чтобы наказать предателя. Он делает это сам, ибо государство не должно вмешиваться в такие дела. Это – дело общества. Дуэль в подобном случае – оружие общества.

Честь Гранева не запятнана. Дуэль между ним и Якубовичем – не процедура восстановления чести. Это – наказание, возмездие. И здесь недействительны сомнения Ивана Игнатьича из «Капитанской дочки»:«И добро б уж закололи вы его… Ну, а если он вас просверлит?»

Когда речь идет о дуэли-возмездии, судебном поединке, «Божьем суде», правое дело должно восторжествовать.«… Дуэль. Якубович убит».

Другого пути Пушкин не видел.

Судя по тому, что знаем мы о дуэлях Пушкина, он достаточно презрительно относился к ритуальной стороне поединка. Об этом свидетельствует и последняя его дуэль, перед которой он предложил противной стороне самой подобрать ему секунданта – хоть лакея. И это не было плодом особых обстоятельств. Это было принципом, который он провозгласил еще в
«Евгении Онегине», заставив его, светского человека и опытного поединщика, взять в секунданты именно слугу, и при этом высмеял дуэльного педанта
Зарецкого. Идеальный дуэлянт Сильвио в «Выстреле» окончательно решает свой роковой спор с графом, тоже человеком чести, один на один, без свидетелей.

Для Пушкина в дуэли главным были суть и результат, а не обряды.
Всматриваясь в бушевавшую вокруг дуэльную стихию, он ориентировался на русскую дуэль в ее типическом, а не в ритуально-светском варианте…

Невольник чести беспощадный,

Вблизи он видел свой конец,

Встречая гибельный свинец.

Отношение Пушкина к дуэли противоречиво: как наследник просветителей
XVIII века, он видит в ней проявление «светской вражды», которая «дико… боится ложного стыда». В «Евгении Онегине» культ дуэли поддерживает
Зарецкий – человек сомнительной честности. Однако в то же время дуэль – и средство защиты достоинства оскорбленного человека. Она ставит в один ряд таинственного бедняка Сильвио и любимца судьбы графа Б***. Дуэль – предрассудок, но честь, которая вынуждена обращаться к ее помощи, - не предрассудок.

Список использованной литературы.
1. Анненков П. В. «Материалы для биографии А. С. Пушкина»
2. Белинский В. Г. «Евгений Онегин»
3. Бурсов Б. И. «Судьба Пушкина»
4. Гордин Я. А. «Дуэли и дуэлянты»
5. Лотман Ю. М. «Беседы о русской культуре»
6. Пушкин А. С. «Выстрел»
7. Пушкин А. С. «Евгений Онегин»
8. Пушкин А. С. «Капитанская дочка»

Цели проекта: Изучить историю дуэли, её истоки. Изучить историю дуэли, её истоки. Определить, какую роль играет дуэль в литературных произведениях. Определить, какую роль играет дуэль в литературных произведениях. Представить исследовательские материалы на открытом уроке по теме «Дуэль в русской литературе XIX века». Представить исследовательские материалы на открытом уроке по теме «Дуэль в русской литературе XIX века».

Пути решения: Изучение литературы о дуэли и ее истории. Изучение литературы о дуэли и ее истории. Изучение материалов о дуэлях А.С.Пушкина и М.Ю.Лермонтова. Изучение материалов о дуэлях А.С.Пушкина и М.Ю.Лермонтова. Поиск произведений, в которых описывается дуэль. Наблюдение, какую роль играет дуэль и соответствует ли она дуэльному кодексу. Поиск произведений, в которых описывается дуэль. Наблюдение, какую роль играет дуэль и соответствует ли она дуэльному кодексу.

Дуэль [фр.duel

Из истории дуэлей. С древнейших времен (в древнегреческих мифах – поединок Париса и Менелая). С древнейших времен (в древнегреческих мифах – поединок Париса и Менелая). Особенно широкое распространение в средние века (рыцарские поединки). Особенно широкое распространение в средние века (рыцарские поединки). С 15 века в Испании, Италии, Франции, а затем и в других европейских странах возникает дуэль как поединок с целью удовлетворения (сатисфакции) за нанесенную обиду или оскорбление чести. С 15 века в Испании, Италии, Франции, а затем и в других европейских странах возникает дуэль как поединок с целью удовлетворения (сатисфакции) за нанесенную обиду или оскорбление чести.

Первые дуэли в России в XVIII веке. Определенные правила поединка (дуэльный кодекс): По обоюдному соглашению. По обоюдному соглашению. С применением холодного или огнестрельного оружия (сабля, шпага, пистолет). С применением холодного или огнестрельного оружия (сабля, шпага, пистолет). В присутствии свидетелей (секундантов). В присутствии свидетелей (секундантов). По заранее определенным условиям. По заранее определенным условиям. Причина – вызов одного лица другим за нанесенное оскорбление. Причина – вызов одного лица другим за нанесенное оскорбление. Цель – получение силой оружия удовлетворения (сатисфакции). Цель – получение силой оружия удовлетворения (сатисфакции). Дуэль может происходить только между равными. Дуэль может происходить только между равными. После ссоры противники не должны были общаться. После ссоры противники не должны были общаться. Письменный вызов (картель) передавался через секундантов. Письменный вызов (картель) передавался через секундантов. Секунданты обязаны изыскать способы к примирению, следить за соблюдением условий поединка. Секунданты обязаны изыскать способы к примирению, следить за соблюдением условий поединка. Бретёр – (устар.) человек, готовый драться на дуэли по любому поводу, скандалист, забияка. Бретёр – (устар.) человек, готовый драться на дуэли по любому поводу, скандалист, забияка.

М.Ю.Лермонтов Дуэль. В Пятигорске на одном из вечеров в семействе Верзилиных шутка Лермонтова задела Мартынова, человека неумного и болезненно самолюбивого. Поэт принял вызов, твердо решив не стрелять в товарища. Лермонтов был убит 15 июля 1841 г. В Пятигорске на одном из вечеров в семействе Верзилиных шутка Лермонтова задела Мартынова, человека неумного и болезненно самолюбивого. Поэт принял вызов, твердо решив не стрелять в товарища. Лермонтов был убит 15 июля 1841 г.

А.С.Пушкин «Капитанская дочка» В произведение вводится дуэль со Швабриным, которого отличает циничное, грубое отношение к девушке, чтобы показать желание Гринева защитить честь и достоинство любимой. В произведение вводится дуэль со Швабриным, которого отличает циничное, грубое отношение к девушке, чтобы показать желание Гринева защитить честь и достоинство любимой. В романе видим столкновение двух эпох. В романе видим столкновение двух эпох. Автор показывает убийство, прикрытое дуэльной терминологией. Автор показывает убийство, прикрытое дуэльной терминологией.

А.С.Пушкин «Евгений Онегин» Подробно показаны все детали этого действа. В дуэли между Онегиным и Ленским все четко, все продумано. Дуэлянты пользуются лучшими дуэльными пистолетами того времени французского мастера Лепажа. Однако секундант Ленского Зарецкий, бретёр, и Онегин оба нарушают правила. Онегин опоздал на дуэль более чем на час, а Зарецкий не делал попыток примирить противников. Подробно показаны все детали этого действа. В дуэли между Онегиным и Ленским все четко, все продумано. Дуэлянты пользуются лучшими дуэльными пистолетами того времени французского мастера Лепажа. Однако секундант Ленского Зарецкий, бретёр, и Онегин оба нарушают правила. Онегин опоздал на дуэль более чем на час, а Зарецкий не делал попыток примирить противников.

М.Ю.Лермонтов «Герой нашего времени» В романе показан обман во время дуэли. Между Грушницким и секундантом был договор о том, что пистолет Печорина будет не заряжен. Эта дуэль бесчестна. Дуэль, призванная защитить честь, служит к усугублению бесчестия. Печорина после дуэли постоянно терзает мысль о том, что он из-за азарта, лишь захотев испытать судьбу, убил Грушницкого.

Дуэль. Иллюстрация М.Врубеля к роману «Герой нашего времени». Черная акварель

И.С.Тургенев «Отцы и дети» Во времена Тургенева дуэли постепенно начали уходить в прошлое. В романе показывается, что не все правила поединка соблюдаются, но им пытаются следовать. Дуэль выглядит иронично. В романе дуэль является переломным моментом: Базаров после дуэли уезжает к родителям и там умирает. Во времена Тургенева дуэли постепенно начали уходить в прошлое. В романе показывается, что не все правила поединка соблюдаются, но им пытаются следовать. Дуэль выглядит иронично. В романе дуэль является переломным моментом: Базаров после дуэли уезжает к родителям и там умирает.

Синквейн. 1 строка. Тема или предмет (одно сущ.) 2 строка. Описание предмета (2 прил. или прич.) 3 строка. Характеристика действия предмета (3 глагола). 4 строка. Фраза из 4-х значимых слов, выражающая отношение автора к предмету. 5 строка. Синоним, обобщающий или расширяющий смысл темы или предмета (одно слово).

Дуэль. Опасная, запрещенная. Необходимо вызывать, подготавливаться, стреляться. Дуэль – это защита дворянской чести. Убийство. (Оськина Валентина) Дуэль. Жестокая, незаконная. Сталкивает, убивает. Отстаивание чести и достоинства. Самоубийство. (Хизбулаева Зухра) Дуэль. Жестокая, мужественная. Отстаивает, защищает, примиряет. Поединок, который отстаивает честь. Самоубийство. (Прокофьева Екатерина)

Дуэль. Кровавая, справедливая. Выходят, стреляют, убивают. Дуэль часто бывает из-за пустяков. Разрушение судьбы. (Махнов Алексей) Дуэль. Опасная, смертельная, трагическая. Заставляет страдать, сталкивает со смертью, влияет на судьбу. Дуэль означает состязание двух сторон. Поединок. (Бибякова Флюра) Дуэль. Незаконная, бессердечная. Стреляются, выживают, умирают. Бессмысленное дело погибать напрасно. Самоубийство. (Белова Ксения)

Дуэль. Жестокая, благородная. Сталкивает, убивает. Зачем всё это нужно? Борьба. (Петрова Юлия) Дуэль. Кровопролитная, ужасная. Сталкивает, поражает, защищает. Способ защиты дворянской чести. Гибель. (Усов Сергей) Дуэль. Благородная, но ненужная. Сталкивает, поражает, защищает честь. Даже, если не хочешь, придется. Бой (состязание). (Колесников Андрей)