Трое - 1

Главное достоинство нашей книги - это не ее литературный стиль и даже не изобилие содержащихся в ней разного рода полезных сведений, а ее

Правдивость. Страницы этой книги представляют собою беспристрастный отчет о действительно происходивших событиях. Работа автора свелась лишь к

Тому, чтобы несколько оживить повествование, но и за это он не требует себе особого вознаграждения. Джордж, Гаррис и Монморанси отнюдь не

Поэтический идеал, но существа из плоти и крови; в особенности Джордж, который весит около 170 фунтов. Быть может, другие труды превосходят наш

Труд глубиною мысли и проникновением в природу человека; быть может, другие книги могут соперничать с нашей книгой оригинальностью и объемом. Но

Что касается безнадежной, закоренелой правдивости - ни одно вышедшее в свет до сего дня печатное произведение не может сравниться с этой

Повестью. Мы не сомневаемся, что упомянутое качество более чем какое-либо другое привлечет к нашему труду внимание серьезного читателя и повысит

В его глазах ценность нашего поучительного рассказа.
Лондон. Август 1889 года

Трое больных. - Немощи Джорджа и Гарриса. - Жертва ста семи смертельных недугов. - Спасительный рецепт. - Средство от болезни печени у детей.

Нам ясно, что мы переутомлены и нуждаемся в отдыхе. - Неделя в океанском просторе. - Джордж высказывается в пользу реки. - Монморанси

Выступает с протестом. - Предложение принято большинством трех против одного.

Нас было четверо: Джордж, Уильям Сэмюэль Гаррис, я и Монморанси. Мы сидели в моей комнате, курили и разговаривали о том, как плох каждый из

Нас, - плох, я, конечно, имею в виду, в медицинском смысле.
Все мы чувствовали себя неважно, и это нас очень тревожило. Гаррис сказал, что у него бывают страшные приступы головокружения, во время

Которых он просто ничего не соображает; и тогда Джордж сказал, что у него тоже бывают приступы головокружения и он тоже ничего не соображает.

Что касается меня, то у меня была не в порядке печень. Я знал, что у меня не в порядке именно печень, потому что на днях прочел рекламу

Патентованных пилюль от болезни печени, где перечислялись признаки, по которым человек может определить, что у него не в порядке печень. Все они

Были у меня налицо.
Странное дело: стоит мне прочесть объявление о каком-нибудь патентованном средстве, как я прихожу к выводу, что страдаю той самой болезнью,

О которой идет речь, причем в наиопаснейшей форме. Во всех случаях описываемые симптомы точно совпадают с моими ощущениями.
Как-то раз я зашел в библиотеку Британского музея, чтобы навести справку о средстве против пустячной болезни, которую я где-то подцепил, -

Кажется, сенной лихорадки. Я взял справочник и нашел там все, что мне было нужно; а потом, от нечего делать, начал перелистывать книгу,

Просматривать то, что там сказано о разных других болезнях. Я уже позабыл, в какой недуг я погрузился раньше всего, - знаю только, что это был

Какой-то ужасный бич рода человеческого, - и не успел я добраться до середины перечня “ранних симптомов”, как стало очевидно, что эта болезнь

Гнездится во мне.
Несколько минут я сидел, как громом пораженный; потом, с безразличием отчаяния, принялся переворачивать страницы дальше. Я добрался до

Холеры, прочел о ее признаках и установил, что у меня холера, что она мучает меня уже несколько месяцев, а я об этом и не подозревал.

Трое друзей: Джордж, Гаррис и Джей (сокращённое от Джером) задумывают предпринять увеселительную лодочную прогулку вверх по Темзе. Они намереваются превосходно развлечься, отдохнуть от Лондона с его нездоровым климатом и слиться с природой. Сборы их длятся гораздо дольше, чем они изначально предполагали, потому что каждый раз, когда с огромными усилиями со стороны молодых людей саквояж оказывается закрыт, выясняется, что какая-нибудь необходимая для предстоящего утра деталь, типа зубной щётки или бритвенного прибора, оказывается безнадёжно погребённой в недрах саквояжа, который приходится вновь открывать и перерывать все его содержимое. Наконец в ближайшую субботу (проспав на три часа) под перешёптывания всех квартальных лавочников трое друзей и собака Джея, фокстерьер Монморанси, выходят из дома и сначала в кэбе, а потом на пригородном поезде добираются до реки.

На нить повествования о путешествии по реке автор нанизывает, как бусы, бытовые эпизоды, анекдоты, забавные приключения. Так, например, проплывая мимо Хэмптон-Кортского лабиринта, Гаррис вспоминает, как зашёл туда однажды, чтобы показать его своему приезжему родственнику. Судя по плану, лабиринт казался очень простым, однако Гаррис, собрав по всей его длине человек двадцать заблудившихся и уверяя, что найти выход элементарно, водил их за собой по нему с утра до обеда, пока опытный сторож, пришедший во второй половине дня, не вывел их на свет божий.

Моулзейский шлюз и разноцветный ковёр пёстрых нарядов прибегающих к его услугам путешественников напоминают Джею о двух расфуфыренных барышнях, с которыми ему довелось однажды плыть в одной лодке, и о том, как они трепетали от каждой капельки, попадавшей на их бесценные платья и кружевные зонтики.

Когда друзья проплывают мимо Хэмптонской церкви и кладбища, на которое Гаррису непременно хочется взглянуть, Джей, не любитель подобного рода увеселений, размышляет о том, насколько навязчивы иногда бывают кладбищенские сторожа, и вспоминает случай, когда ему пришлось улепётывать от одного из таких хранителей со всех ног, а тот непременно хотел заставить его взглянуть на припасённую специально для любознательных туристов пару черепов.

Гаррис, недовольный тем, что ему даже по столь значительному поводу не позволяют сойти на берег, лезет в корзину за лимонадом. Одновременно с этим он продолжает управлять лодкой, которая не терпит подобной халатности и врезается в берег. Гаррис же ныряет в корзину, втыкается в её дно головой и, растопырив в воздухе ноги, остаётся в таком положении до тех пор, пока Джей не приходит ему на выручку.

Причалив у Хэмптон-парка, чтобы перекусить, путешественники вылезают из лодки, и после завтрака Гаррис начинает петь комические куплеты так, как умеет это делать только он. Когда приходится тянуть лодку на бечеве, Джей, не скрывая своего возмущения, высказывает все, что он думает о своенравии и коварстве бечевы, которая, будучи только что растянута, вновь немыслимым образом запутывается и ссорит всех, кто, пытаясь привести её в более-менее упорядоченное состояние, к ней прикасается. Однако, когда имеешь дело с бечевой, а особенно с барышнями, тянущими лодку на бечеве, соскучиться невозможно. Они умудряются обмотаться ею так, что чуть ли не душат себя, распутавшись же, бросаются на траву и начинают хохотать. Затем они встают, какое-то время тянут лодку слишком быстро и вслед за тем, остановившись, сажают её на мель. Правда, молодые люди, натягивающие для ночёвки на лодку парусину, тоже не уступают им в оригинальности исполнения. Так, Джордж и Гаррис закутываются в парусину и с почерневшими от удушья лицами ждут, пока Джей высвободит их из плена.

После ужина характер и настроение путешественников кардинальным образом меняются. Если, как они уже заметили, речной климат влияет на общее усиление раздражительности, то полные желудки, наоборот, превращают людей в благодушных флегматиков. Друзья ночуют в лодке, но, как это ни странно, даже самых ленивых из них не особенно располагают к продолжительному сну бугры и гвозди, торчащие из её дна. Они встают с восходом солнца и продолжают свой путь. Наутро дует резкий ледяной ветер, и от вечернего намерения друзей искупаться перед завтраком не остаётся ни следа. Однако Джею все же приходится нырнуть за упавшей в воду рубашкой. Весь продрогнув, он возвращается в лодку под весёлый смех Джорджа. Когда же выясняется, что намокла рубашка Джорджа, её владелец молниеносно переходит от необузданного веселья к мрачному негодованию и проклятиям.

Гаррис берётся готовить завтрак, но из шести яиц, чудом все же попавших на сковородку, остаётся одна ложка подгоревшего месива. На десерт после ланча друзья намереваются полакомиться консервированными ананасами, но выясняется, что консервный нож оставлен дома. После многочисленных неудачных попыток открыть банку обыкновенным ножом, ножницами, остриём багра и мачтой и полученных в результате этих поползновений ран, раздражённые путешественники зашвыривают банку, приобретшую к тому времени невообразимый вид, на середину реки.

Затем они плывут под парусом и, замечтавшись, с размаху врезаются в плоскодонку трёх почтенных рыболовов, В Марло они покидают лодку и заночёвывают в гостинице «Корона». Наутро друзья идут по магазинам. Из каждого магазина они выходят вместе с мальчиком-носильщиком, несущим корзину с продуктами. В результате, когда они подходят к реке, за ними следует уже целая орава мальчиков с корзинами. Лодочник оказывается невероятно удивлён, когда узнает, что герои арендовали не паровой катер и не понтон, а всего лишь четырехвесельный ялик.

Друзья испытывают самую настоящую ненависть к высокомерным катерам и их наглым гудкам. Поэтому всеми способами стараются как можно чаще болтаться у них перед носом и доставлять им как можно больше хлопот и неприятностей.

На следующий день молодые джентльмены чистят картошку, но от их чистки размер картошки уменьшается до величины ореха. Монморанси сражается с кипящим чайником. Из этой борьбы чайник выходит победителем и надолго внушает Монморанси по отношению к себе ужас и ненависть. После ужина Джордж собирается сыграть на банджо, которое он захватил с собой. Однако ничего хорошего из этого не выходит. Заунывное подвывание Монморанси и игра Джорджа отнюдь не располагают к успокоению нервов.

На следующий день приходится идти на вёслах, и Джей в связи с этим вспоминает, как он впервые соприкоснулся с греблей, как строил плоты из ворованных досок и как ему приходилось за это расплачиваться (тумаками да подзатыльниками). А впервые пустившись в плавание под парусом, он врезался в илистую отмель. Попытавшись выбраться из неё, переломал все весла и проторчал целых три часа в этой устроенной самому себе ловушке, пока какой-то рыбак не отбуксировал его лодку к пристани.

Вблизи Рединга Джордж вылавливает из воды труп утопленницы и оглашает воздух воплем ужаса. В Стритли путешественники задерживаются на два дня, чтобы отдать свою одежду в прачечную. Перед этим под руководством Джорджа они самостоятельно предприняли попытку постирать её в Темзе, но после этого события Темза, очевидно, стала намного чище, чем была, а прачке пришлось не просто отмывать грязь от их одежды, а разгребать её.

В одной из гостиниц друзья видят в холле чучело огромной форели. Каждый, кто входит и застаёт молодых людей одних, уверяет их, что это именно он её выловил. Неуклюжий Джордж разбивает форель, и оказывается, что рыбина сделана из гипса.

Добравшись до Оксфорда, друзья останавливаются в нем на три дня, а затем трогаются в обратный путь. Целый день им приходится грести под аккомпанемент дождя. Сначала они в восторге от такой погоды, и Джей с Гаррисом затягивают песню о цыганской жизни. Вечером они играют в карты и ведут увлекательную беседу о смертных случаях от ревматизма, бронхитов и воспалений лёгких. Вслед за этим душераздирающая мелодия, исполненная Джорджем на банджо, окончательно лишает путешественников присутствия духа, и Гаррис начинает рыдать, как ребёнок.

На следующий день эти любители природы не выдерживают сурового испытания, ниспосланного им погодой, бросают лодку в Пенгборне на попечение лодочника и к вечеру благополучно прибывают в Лондон, где отменный ужин в ресторане примиряет их с жизнью, и они поднимают бокалы за свой мудрый последний поступок.

Джером К.Джером

Трое в лодке (не считая собаки)

ПРЕДИСЛОВИЕ

Главное достоинство нашей книги – это не ее литературный стиль и даже не разнообразие содержащегося в ней обширного справочного материала, а ее правдивость. Страницы этой книги представляют собою беспристрастный отчет о действительно происходивших событиях. Работа автора свелась лишь к тому, чтобы несколько оживить повествование, но и за это он не требует себе особого вознаграждения. Джордж, Гаррис и Монморанси – отнюдь не поэтический идеал, но существа из плоти и крови, в особенности Джордж, который весит около 170 фунтов. Быть может, другие труды превосходят наш труд глубиною мысли и проникновением в природу человека; быть может, другие книги могут соперничать с нашей книгой оригинальностью и объемом. Но что касается безнадежной, закоренелой правдивости, – ни одно вышедшее в свет до сего дня печатное произведение не может сравниться с этой повестью. Мы не сомневаемся, что упомянутое качество более чем какое-либо другое привлечет к нашему труду внимание серьезного читателя и повысит в его глазах ценность нашего поучительного рассказа.

Лондон. Август 1889 года

Трое больных. – Немощи Джорджа и Гарриса. – Жертва ста семи смертельных недугов. – Спасительный рецепт. – Средство от болезни печени у детей. – Нам ясно, что мы переутомлены и нуждаемся в отдыхе. – Неделя в океанском просторе. – Джордж высказывается в пользу реки. – Монморанси выступает с протестом. – Предложение принято большинством трех против одного.

Нас было четверо: Джордж, Уильям Сэмюэль Гаррис, я и Монморанси. Мы сидели в моей комнате, курили и разговаривали о том, как плох каждый из нас, – плох, я, конечно, имею в виду, в медицинском смысле.

Все мы чувствовали себя неважно, и это нас очень тревожило. Гаррис сказал, что у него бывают страшные приступы головокружения, во время которых он просто ничего не соображает; и тогда Джордж сказал, что у него тоже бывают приступы головокружения и он тоже ничего не соображает. Что касается меня, то у меня была не в порядке печень. Я знал, что у меня не в порядке именно печень, потому что на днях прочел рекламу патентованных пилюль от болезни печени, где перечислялись признаки, по которым человек может определить, что у него не в порядке печень. Все они были у меня налицо.

Странное дело: стоит мне прочесть объявление о каком-нибудь патентованном средстве, как я прихожу к выводу, что страдаю той самой болезнью, о которой идет речь, причем в наиопаснейшей форме. Во всех случаях описываемые симптомы точно совпадают с моими ощущениями.

Как-то раз я зашел в библиотеку Британского музея, чтобы навести справку о средстве против пустячной болезни, которую я где-то подцепил, – кажется, сенной лихорадки. Я взял справочник и нашел там все, что мне было нужно, а потом от нечего делать начал перелистывать книгу, просматривая то, что там сказано о разных других болезнях. Я уже позабыл, в какой недуг я погрузился раньше всего, – знаю только, что это был какой-то ужасный бич рода человеческого, – и не успел я добраться до середины перечня «ранних симптомов», как стало очевидно, что у меня именно эта болезнь.

Несколько минут я сидел, как громом пораженный, потом с безразличием отчаяния принялся переворачивать страницы дальше. Я добрался до холеры, прочел о ее признаках и установил, что у меня холера, что она мучает меня уже несколько месяцев, а я об этом и не подозревал. Мне стало любопытно: чем я еще болен? Я перешел к пляске святого Витта и выяснил, как и следовало ожидать, что ею я тоже страдаю; тут я заинтересовался этим медицинским феноменом и решил разобраться в нем досконально. Я начал прямо по алфавиту. Прочитал об анемии – и убедился, что она у меня есть и что обострение должно наступить недели через две. Брайтовой болезнью, как я с облегчением установил, я страдал лишь в легкой форме, и, будь у меня она одна, я мог бы надеяться прожить еще несколько лет. Воспаление легких оказалось у меня с серьезными осложнениями, а грудная жаба была, судя по всему, врожденной. Так я добросовестно перебрал все буквы алфавита, и единственная болезнь, которой я у себя не обнаружил, была родильная горячка.

Вначале я даже обиделся: в этом было что-то оскорбительное. С чего это вдруг у меня нет родильной горячки? С чего это вдруг я ею обойден? Однако спустя несколько минут моя ненасытность была побеждена более достойными чувствами. Я стал утешать себя, что у меня есть все другие болезни, какие только знает медицина, устыдился своего эгоизма и решил обойтись без родильной горячки. Зато тифозная горячка совсем меня скрутила, и я этим удовлетворился, тем более что ящуром я страдал, очевидно, с детства. Ящуром книга заканчивалась, и я решил, что больше мне уж ничто не угрожает.

Я задумался. Я думал о том, какой интересный клинический случай я представляю собою, каким кладом я был бы для медицинского факультета. Студентам незачем было бы практиковаться в клиниках и участвовать во врачебных обходах, если бы у них был я. Я сам – целая клиника. Им нужно только совершить обход вокруг меня я сразу же отправляться за дипломами.

Тут мне стало любопытно, сколько я еще протяну. Я решил устроить себе врачебный осмотр. Я пощупал свой пульс. Сначала никакого пульса не было. Вдруг он появился. Я вынул часы и стал считать. Вышло сто сорок семь ударов в минуту. Я стал искать у себя сердце. Я его не нашел. Оно перестало биться. Поразмыслив, я пришел к заключению, что оно все-таки находится на своем месте и, видимо, бьется, только мне его не отыскать. Я постукал себя спереди, начиная от того места, которое я называю талией, до шеи, потом прошелся по обоим бокам с заходом на спину. Я не нашел ничего особенного. Я попробовал осмотреть свой язык. Я высунул язык как можно дальше и стал разглядывать его одним глазом, зажмурив другой. Мне удалось увидеть только самый кончик, и я преуспел лишь в одном: утвердился в мысли, что у меня скарлатина.

Я вступил в этот читальный зал счастливым, здоровым человеком. Я выполз оттуда жалкой развалиной.

© М. Салье, перевод. Наследники, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Прелесть этой книги не столько в литературном стиле или полноте и пользе заключающихся в ней сведений, сколько в безыскусственной правдивости. На страницах ее запечатлелись события, которые действительно произошли. Я только слегка их приукрасил, за ту же цену. Джордж, Гаррис и Монморенси не поэтический идеал, но существа вполне материальные, особенно Джордж, который весит около двенадцати стоунов . Некоторые произведения, может быть, отличаются большей глубиной мысли и лучшим знанием человеческой природы; иные книги, быть может, не уступают моей в отношении оригинальности и объема, но своей безнадежной, неизлечимой достоверностью она превосходит все до сих пор обнаруженные сочинения. Именно это достоинство скорее, чем другие, сделает мою книжку ценной для серьезного читателя и придаст больший вес назиданиям, которые можно из нее почерпнуть.

Глава первая

Трое инвалидов. – Страдания Джорджа и Гарриса. – Жертва ста семи смертельных недугов. – Полезные рецепты. – Средство против болезней печени у детей. – Мы сходимся на том, что переутомились и что нам нужен отдых. – Неделя в море? – Джордж предлагает путешествие по реке. – Монморенси выдвигает возражение. – Первоначальное предложение принято большинством трех против одного.

Нас было четверо – Джордж, Уильям Сэмюэль Гаррис, я и Монморенси. Мы сидели в моей комнате, курили и рассуждали о том, как мы плохи, – плохи с точки зрения медицины, конечно.

Мы все чувствовали себя не в своей тарелке и очень из-за этого нервничали. Гаррис сказал, что на него по временам нападают такие приступы головокружения, что он едва понимает, что делает. Джордж сказал, что у него тоже бывают приступы головокружения и он тогда тоже не знает, что делает. Что касается меня, то у меня не в порядке печень. Я знал, что у меня не в порядке печень, потому что недавно прочитал проспект, рекламирующий патентованные пилюли от болезней печени, где описывались различные симптомы, по которым человек может узнать, что печень у него не в порядке. У меня были все эти симптомы.

Это поразительно, но всякий раз, когда я читаю объявление о каком-нибудь патентованном лекарстве, мне приходится сделать вывод, что я страдаю именно той болезнью, о которой в нем говорится, и притом в наиболее злокачественной форме. Диагноз в каждом случае точно совпадает со всеми моими ощущениями.

Помню, я однажды отправился в Британский музей почитать о способах лечения какой-то пустяковой болезни, которой я захворал, – кажется, это была сенная лихорадка. Я выписал нужную книгу и прочитал все, что мне требовалось; потом, задумавшись, я машинально перевернул несколько страниц и начал изучать всевозможные недуги. Я забыл, как называлась первая болезнь, на которую я наткнулся, – какой-то ужасный бич, насколько помню, – но не успел я и наполовину просмотреть список предварительных симптомов, как у меня возникло убеждение, что я схватил эту болезнь.

Я просидел некоторое время, застыв от ужаса, потом с равнодушием отчаяния снова стал перелистывать страницы. Я дошел до брюшного тифа, прочитал симптомы и обнаружил, что я болен брюшным тифом – болен уже несколько месяцев, сам того не ведая. Мне захотелось узнать, чем я еще болен. Я прочитал о пляске святого Витта и узнал, как и следовало ожидать, что болен этой болезнью. Заинтересовавшись своим состоянием, я решил исследовать его основательно и стал читать в алфавитном порядке. Я прочитал про атаксию и узнал, что недавно заболел ею и что острый период наступит недели через две. Брайтовой болезнью я страдал, к счастью, в легкой форме и, следовательно, мог еще прожить многие годы. У меня был дифтерит с серьезными осложнениями, а холерой я, по-видимому, болен с раннего детства.

Я добросовестно проработал все двадцать шесть букв алфавита и убедился, что единственная болезнь, которой у меня нет, – это воспаление коленной чашечки.

Сначала я немного огорчился – это показалось мне незаслуженной обидой. Почему у меня нет воспаления коленной чашечки? Чем объяснить такую несправедливость? Но вскоре менее хищные чувства взяли верх. Я подумал о том, что у меня есть все другие болезни, известные в медицине, стал менее жадным и решил обойтись без воспаления коленной чашечки. Подагра в самой зловредной форме поразила меня без моего ведома, а общим предрасположением к инфекции я, по-видимому, страдал с отроческих лет. Это была последняя болезнь в лечебнике, и я решил, что все остальное у меня в порядке.

Я сидел и размышлял. Я думал о том, какой интерес я представляю с медицинской точки зрения, каким приобретением я был бы для аудитории. Студентам не было бы нужды «обходить клиники». Я один представлял собой целую клинику. Им достаточно было бы обойти вокруг меня и затем получить свои дипломы.

Потом я решил узнать, долго ли я проживу. Я попробовал себя обследовать. Я пощупал свой пульс. Сначала я совсем не мог найти пульса. Потом внезапно он начал биться. Я вынул часы и стал считать. Я насчитал сто сорок семь ударов в минуту. Я попытался найти свое сердце. Я не мог найти у себя сердца. Оно перестало биться. Теперь-то я полагаю, что оно все время оставалось на своем месте и билось, но объяснить, в чем дело, я не могу. Я похлопал себя спереди, начиная с того, что я называю талией, до головы и немного захватил бока и часть спины, но ничего не услышал и не почувствовал. Я попробовал показать себе язык. Я высунул его как можно дальше и зажмурил один глаз, чтобы глядеть на него другим. Я увидел лишь самый кончик языка, и единственное, что это мне дало, была еще большая уверенность, что у меня скарлатина.

Счастливым, здоровым человеком вошел я в эту читальню, а вышел из нее разбитым инвалидом.

Я отправился к своему врачу. Это мой старый товарищ, и когда мне кажется, что я болен, он щупает мне пульс, смотрит мой язык и разговаривает со мной о погоде – все, конечно, даром. Я решил, что сделаю доброе дело, если пойду к нему сейчас. «Все, что нужно врачу, – подумал я, – это иметь практику. Он будет иметь меня. Он получит от меня больше практики, чем от тысячи семисот обычных больных с одной или двумя болезнями».

Итак, я прямо направился к нему. Он спросил:

– Ну, чем же ты болен?

Я ответил:

– Я не стану отнимать у тебя время, милый мой, рассказывая о том, чем я болен. Жизнь коротка, и ты можешь умереть раньше, чем я кончу. Но я скажу тебе, чем я не болен. У меня нет воспаления коленной чашечки. Почему у меня нет воспаления коленной чашечки, я сказать не могу, но факт остается фактом – этой болезни у меня нет. Зато все остальные болезни у меня есть.

И я рассказал ему, как мне удалось это обнаружить. Тогда он расстегнул меня и осмотрел сверху донизу, потом взял меня за руку и ударил в грудь, когда я меньше всего этого ожидал, – довольно-таки подлая выходка, по моему мнению, – и вдобавок боднул меня головой. Затем он сел, написал рецепт, сложил его и отдал мне. Я положил рецепт в карман и ушел.

Я не развертывал рецепта. Я отнес его в ближайшую аптеку и подал. Аптекарь прочитал рецепт и отдал мне его обратно. Он сказал, что не держит таких вещей.

Предлагали публике нереальных героев и немыслимые в обычной жизни ситуации, сатирик Джером Клапка Джером (1859 - 1927) почему-то рассказывал о совершенно обыкновенных людях, ищущих приключений на свою голову. И делал это довольно успешно!

Повесть «Трое в лодке, не считая собаки » до сих пор считается едва ли не самым смешным произведением в английской литературе. Написана она по мотивам реально произошедших событий, а участвуют в ней персонажи, списанные с друзей автора. Еще при жизни Джерома было продано более 200 000 экземпляров книги в Великобритании и около полумиллиона в Америке, популярной повесть была и в России.

Одна из главных черт «Троих в лодке, не считая собаки» - вечная молодость. Шутки, которыми Джером К. Джером щедро снабдил свое произведение, до сих пор актуальны.

Мы выбрали 15 цитат из этой книги:

Я не могу сидеть сложа руки и праздно глядеть, как кто-то трудится в поте лица. У меня сразу же появляется потребность встать и начать распоряжаться, и я прохаживаюсь, засунув руки в карманы, и руковожу. Я деятелен по натуре.

По-видимому, в жизни всегда так бывает. У одного человека есть то, что ему не нужно, а другие обладают тем, что он хотел бы иметь.

Сам я не понимаю по-немецки. Я изучал этот язык в школе, но забыл всё до последнего слова через два года после окончания и с тех пор чувствую себя значительно лучше.

Нужно думать не о том, что нам пригодится, а только о том, без чего мы не сможем обойтись.

Все на свете имеет свою оборотную сторону, как сказал один человек, когда у него умерла теща и пришлось раскошелиться на похороны.

В этом - весь Гаррис: он охотно берет самое тяжелое бремя и безропотно взваливает его на чужие плечи.

Как хорошо себя чувствуешь, когда желудок полон. Какое при этом ощущаешь довольство самим собой и всем на свете! Чистая совесть - по крайней мере так рассказывали мне те, кому случалось испытать, что это такое, - дает ощущение удовлетворенности и счастья. Но полный желудок позволяет достичь той же цели с большей легкостью и меньшими издержками.

Мне всегда кажется, что я работаю больше, чем следует. Это не значит, что я отлыниваю от работы, боже упаси! Работа мне нравится. Она меня зачаровывает. Я способен сидеть и смотреть на нее часами. Я люблю копить ее у себя: мысль о том, что с ней придется когда-нибудь разделаться, надрывает мне душу.

За опыт, как говорится, сколько ни заплати - не переплатишь.

Как-то раз я зашел в библиотеку Британского музея, чтобы навести справку о средстве против пустячной болезни, которую я где-то подцепил, - кажется, сенной лихорадки. Я взял справочник и нашел там все, что мне было нужно, а потом от нечего делать начал перелистывать книгу, просматривая то, что там сказано о разных других болезнях. Я уже позабыл, в какой недуг я погрузился раньше всего, - знаю только, что это был какой-то ужасный бич рода человеческого, - и не успел я добраться до середины перечня «ранних симптомов», как стало очевидно, что у меня именно эта болезнь.

Не знаю почему, но вид человека, который спит, когда я уже встал, приводит меня в неистовство. Меня возмущает, что драгоценные часы нашей жизни, эти чудесные мгновения, которые никогда уже не вернутся, бесцельно тратятся на скотский сон.

Чего не видит око, того не чувствует и желудок.

Просто удивительно, как рано встаешь, когда ночуешь на открытом воздухе! Если спишь не на перине, а на дне лодки, завернувшись в плед и сунув под голову саквояж вместо подушки, то как-то нет охоты выкраивать еще хоть пять минуток.

Всюду я замечаю то же самое; в каждом языке есть два произношения: одно «правильное», для иностранцев, а другое свое, настоящее.

Вообще, как я заметил, почти все вещи в этом мире выглядят на картинах куда лучше, чем в действительности.