Горькая услада воспоминаний...
Альфред де Мюссе

Два человека осторожно шли каменистой тропою к небольшой бухте между
скалами. Высокий горбоносый джентльмен в темно-зеленом плаще и треугольной
шляпе шагал впереди. Из-под шляпы блестела серебром косица парика, туго
перехваченная черной лентой, чтобы не растрепал ветер. Морские сапоги с
поднятыми отворотами не мешали упругой поступи человека. Эту походку
вырабатывал не паркет гостиных, а шаткий настил корабельной палубы.
Спутник человека в плаще, красивый юноша в кафтане грума, нес за ним
подзорную трубу в черном футляре и охотничье ружье. Ствол ружья был из
лучшей стали -- "букетного дамаска"; гладко отполированный приклад украшали
перламутровые инкрустации. Ремня и даже ременных ушек -- антабок -- у этого
ружья не имелось: владельцу не было нужды таскать свое охотничье снаряжение
на собственных плечах -- он не выходил на охоту без оруженосца.
Полукружие открытой бухты окаймляли серые гранитные утесы. Рыбаки
прозвали ее бухтой Старого Короля: зубчатая вершина срединного утеса
напоминала корону. Над серо-зеленой, пахнущей йодом, водой низко носились
чайки. Утро выдалось пасмурное, накрапывал дождь. Летом такая погода была
обычной здесь, в северной Англии, на побережье Ирландского моря.
Первый выстрел отозвался эхом в пустынных скалах. Потревоженная стая
чаек взмыла ввысь и с пронзительно резкими криками разлетелась врассыпную.
Отдельными маленькими стайками птицы понеслись к соседним утесам и там, на
другой стороне бухты, вновь стали снижаться. Джентльмен, очевидно,
промахнулся: ни одна подстреленная птица не трепетала на вспененной воде.
-- Ружье перезаряжено, ваша милость! -- Молоденький грум протянул
своему хозяину ружье, готовое к новому выстрелу; стрелок и его спутник уже
достигли вершины невысокого утеса и смотрели вниз. -- Птицы сейчас
успокоятся и опять слетятся.
-- Охота не бывает для меня удачной, если я промахнулся с первого
выстрела, -- отвечал джентльмен. -- Пожалуй, наша прогулка нынче вообще
бесполезна: ни одного паруса не видно на горизонте. Вероятно, и наш "Орион"
отстаивается где-нибудь на якоре. Но все же я побуду здесь, послежу за
горизонтом. Оставь ружье у себя, Антони. Подай подзорную трубу и подожди
меня внизу, у лошадей.
Грум вручил господину футляр с раздвижной трубой и стал спускаться на
тропу. Шорох осыпающихся из-под его ног камешков и шелест кустарника вскоре
стихли внизу. Джентльмен остался на утесе один.
Под скалами беспокойно ворочалось море. Туча с океана, медлительно
разрастаясь, кутала изломы побережья. Очертания дальних мысов и мелких
островов постепенно скрывались в полосе дождя и тумана. Из-под этой низкой
пелены возникали ряды бурых морских валов; берег раскрывал им навстречу
каменные объятия заливов и бухт.

Роберт Штильмарк

НАСЛЕДНИК ИЗ КАЛЬКУТТЫ

Горькая услада воспоминаний...

Альфред де Мюссе

Два человека осторожно шли каменистой тропою к небольшой бухте между скалами. Высокий горбоносый джентльмен в темно-зеленом плаще и треугольной шляпе шагал впереди. Из-под шляпы блестела серебром косица парика, туго перехваченная черной лентой, чтобы не растрепал ветер. Морские сапоги с поднятыми отворотами не мешали упругой поступи человека. Эту походку вырабатывал не паркет гостиных, а шаткий настил корабельной палубы.

Спутник человека в плаще, красивый юноша в кафтане грума, нес за ним подзорную трубу в черном футляре и охотничье ружье. Ствол ружья был из лучшей стали - «букетного дамаска»; гладко отполированный приклад украшали перламутровые инкрустации. Ремня и даже ременных ушек - антабок - у этого ружья не имелось: владельцу не было нужды таскать свое охотничье снаряжение на собственных плечах - он не выходил на охоту без оруженосца.

Полукружие открытой бухты окаймляли серые гранитные утесы. Рыбаки прозвали ее бухтой Старого Короля: зубчатая вершина срединного утеса напоминала корону. Над серо-зеленой, пахнущей йодом, водой низко носились чайки. Утро выдалось пасмурное, накрапывал дождь. Летом такая погода была обычной здесь, в северной Англии, на побережье Ирландского моря.

Первый выстрел отозвался эхом в пустынных скалах. Потревоженная стая чаек взмыла ввысь и с пронзительно резкими криками разлетелась врассыпную. Отдельными маленькими стайками птицы понеслись к соседним утесам и там, на другой стороне бухты, вновь стали снижаться. Джентльмен, очевидно, промахнулся: ни одна подстреленная птица не трепетала на вспененной воде.

Ружье перезаряжено, ваша милость! - Молоденький грум протянул своему хозяину ружье, готовое к новому выстрелу; стрелок и его спутник уже достигли вершины невысокого утеса и смотрели вниз. - Птицы сейчас успокоятся и опять слетятся.

Охота не бывает для меня удачной, если я промахнулся с первого выстрела, - отвечал джентльмен. - Пожалуй, наша прогулка нынче вообще бесполезна: ни одного паруса не видно на горизонте. Вероятно, и наш «Орион» отстаивается где-нибудь на якоре. Но все же я побуду здесь, послежу за горизонтом. Оставь ружье у себя, Антони. Подай подзорную трубу и подожди меня внизу, у лошадей.

Грум вручил господину футляр с раздвижной трубой и стал спускаться на тропу. Шорох осыпающихся из-под его ног камешков и шелест кустарника вскоре стихли внизу. Джентльмен остался на утесе один.

Под скалами беспокойно ворочалось море. Туча с океана, медлительно разрастаясь, кутала изломы побережья. Очертания дальних мысов и мелких островов постепенно скрывались в полосе дождя и тумана. Из-под этой низкой пелены возникали ряды бурых морских валов; берег раскрывал им навстречу каменные объятия заливов и бухт. Неторопливо взмахивая косматыми гривами, волны таранили подножие утеса.

Стоявшему на вершине человеку с подзорной трубой казалось, что сам утес, словно корабль движется навстречу океанским валам, рассекая их каменной грудью, как форштевнем судна. Порывы ветра рассеивали в воздухе тончайшую пыль соленых брызг, и она оседала на его жестких, курчавых бакенбардах. Не отрываясь глядел он на прибой и считал «девятые» валы, самые крупные и гривастые.

Разбившись об утес, волна откатывалась и до тех пор волочила за собою назад, в море, валуны и гравий, пока новый кипящий вал не подхватывал эти камни, чтобы опять швырнуть их к подножию скалы...

Мысли человека уже далеки от этой бухты, от серых утесов и чаек с пронзительными голосами; ничего не различает он вокруг, кроме сердитых косматых гребней. Под ним уже не скала! Ему вспоминается давно погибший корабль...

Снова, как встарь, стоит он, широко расставив ноги, у бушприта накренившегося, словно летящего по волнам судна. Ветер свистит в снастях, наполняя чуть зарифленные паруса... Воды теплого моря фосфоресцируют за бортом. Над мачтами, среди глубокой черноты ночного неба, он видит не трехзвездный пояс Ориона, а мерцающее золото Южного Креста. Он верил всегда, что среди светил этих двух красивейших созвездий северного и южного небосвода находится и его счастливая звезда, звезда его удачи!

* * *

Третий месяц шхуна находится в плавании. После нескольких коротких остановок в незначительных портах и укромных бухтах западного побережья Африки шхуна обогнула мыс Доброй Надежды и, посетив южную часть Мадагаскара, углубилась в воды Индийского океана.

Капитан шхуны, одноглазый испанец Бернардито Луис эль Горра, набрал добрых молодцов для дальнего рейса. Сорок шесть матросов, татуированных с ног до головы, понюхавших пороху и знающих толк в погоде; старик боцман, прозванный за свирепость Бобом Акулой; помощник капитана Джакомо Грелли, заслуживший в абордажных схватках кличку Леопард Грелли, и, наконец, сам Бернардито, Одноглазый Дьявол, - таков был экипаж «Черной стрелы».

Уже больше двух недель прошло с того раннего утра, когда скалистое побережье с Игольным мысом 1, где в голубой беспредельности вечно спорят друг с другом воды двух океанов, растаяло на юго-западе за кормой шхуны, но еще ни одно неохраняемое торговое судно не повстречалось со шхуной в просторах Индийского океана.

Кровь и гром! - ругался на баке Рыжий Пью, отшвырнув на палубу оловянную кружку. - Какого, спрашивается, дьявола затащил нас Бернардито на своей посудине в эту акулью преисподнюю? Испанские дублоны звенят, по-моему, не хуже, чем индийские рупии!

Вот уже третий месяц я плаваю с вами, но еще ни один фартинг не западал за подкладку моих карманов! - подхватил собеседник Рыжего Пью, тощий верзила с золотой серьгой в ухе, прозванный командой Джекобом Скелетом. - Где же они, эти веселые желтые кружочки и красивые радужные бумажки? С чем я появлюсь в таверне «Соленый пудель», где сам господь бог получает свой пунш только за наличные? Я спрашиваю, где наша звонкая радость?

День близился к концу. Солнце стояло еще высоко, но скрывалось в туманном мареве. С утра капитан уменьшил порции воды и вина, выдаваемые команде. Томимые жаждой матросы работали вяло и хмуро. Влажный горячий воздух расслаблял людей. Легкий бриз от берегов Мадагаскара наполнял паруса, но это дуновение было таким теплым, что и оно не освежало разгоряченных лиц и тел.

Сядем, Джекоб. Здесь, под шлюпкой, прохладнее. Через полчаса начинается наша вахта, а горло сухое, точно я изжевал и проглотил библию. Топор и виселица! Когда Черный Вудро был нашим боцманом, у него всегда находилась для меня лишняя пинта сухого арагонского.

Есть книги, сама история создания которых может служить сюжетом увлекательного романа. К таким книгам относится и “Наследник из Калькутты” Штильмарка, одна из самых увлекательных книг, прочитанных мной в детстве.

Как сейчас помню ту сладостную дрожь, которая охватывала меня, когда я погружался в этот калейдоскоп приключений. Благородный капитан пиратской шхуны "Черная стрела” Бернардито Луис Эль-Горра, коварный мерзавец Джакомо Грелли по прозвищу «Леопард», красавица Эмили, итальянские иезуиты, испанские инквизиторы, пираты, работорговцы, африканские негры и американские индейцы. И добро в финале, конечно же, торжествует. А на обложке значилось, какое-то ненашенское, тоже пиратское имя – Роберт Штильмарк.

В предисловии к “Наследнику” сообщалось, что роман написан группой геологов, где–то в дремучей тайге. Длинными тоскливыми вечерами, в свободное от геологических изысканий время, был ими придуман, а затем передан в издательство и опубликован этот приключенческий роман.

Лишь много-много позже узнали мы истинную историю его создания.

Не было никаких геологов, таежными вечерами от нечего делать сочинявшими эту историю. Роман был придуман и написан в лагере, куда Роберт Штильмарк попал в 1945 году за “антисоветскую агитацию”, а конкретно за то, что назвал какое-то здание в Москве «спичечным коробком», за то, что не одобрял снос Сухаревой башни и Красных ворот и переименования старых городов.

До своего ареста Роберт Александрович успел поработать журналистом в газете “Известия”, а затем повоевать с фашистами в должности помощника командира разведроты на Ленинградском фронте. В 1942 году после боевого ранения был направлен преподавателем в Ташкентское пехотное училище, затем переведен в Москву, преподавал на Высших командных курсах РККА. В 1943 году окончил Ленинградское военно-топографическое училище. Именно в качестве топографа заключенного капитана Штильмарка этапировали в лагерь “Енисейстрой”, где шло строительство дороги Салехард - Игарка.

Роберт Александрович обладал феноменальной памятью, любил литературу и много читал. В лагере ему это очень даже пригодилось. По вечерам приведенные со стройки уголовники любили слушать длинные истории про романтические приключения выдуманных и невыдуманных литературных героев. Человек, который мог увлекательно рассказать историю, назывался “звонарь“, и Штильмарк “звонарем” оказался выдающимся. Изо дня в день он пересказывал солагерникам романы Фенимора Купера, Вальтера Скотта, Александра Дюма, все, что только мог вспомнить.

И уголовники его за это очень даже уважали. Годы текли. Надо было вспоминать и рассказывать все новые и новые истории. Все, что Штильмарк когда-то прочитал, было им рассказано и в конце концов пришлось, напрягая фантазию, придумывать сюжеты самому, соединяя восточный колорит, средневековые страсти и человеческие характеры, понятные ворам и убийцам. А местным паханом, авторитетом, на той зоне был некто Василевский. И у него возникла идея, чтобы Штильмарк написал книгу, автором которой будет якобы Василевский, он эту книгу пошлет Сталину и тот, проникшись таким незаурядным талантом, амнистирует уголовника. Василевский вызвал к себе Штильмарка и поручил ему написать приключенческий роман, поставив, кроме своего авторства, следующие условия. Чтоб там был обязательно лев, чтобы действие происходило не в России и не ближе 19-го века, чтоб подальше, чтоб цензура не придралась. И еще должно было быть в романе похищение ребенка из знатной семьи. Это самое для уголовников душещипательное.

Василевский выделил Штильмарку отдельную комнату, ему предоставили доступ к лагерной библиотеке, и работа закипела.

Через год и три месяца книга была закончена. Все желания заказчика были выполнены, есть в этом романе и похищение ребенка, и лев промелькнул, и действие происходит в 18-м веке далеко от России.

Первоначальное название этого произведения было “Господин из Бенгалии”.

Рукопись эта сохранилась до наших дней и находится в Музее леса города Лесосибирска Красноярского края.

Затем лучшие каллиграфы-зеки переписали книгу в трех экземплярах, художники-зеки сделали иллюстрации, переплетчики-зеки переплели тома в синий шелк из отнятой у эстонцев рубашки. Перед титульным листом был вклеен карандашный портрет мнимого автора. А в предисловии, адресованном Сталину, было написано: «Книга создавалась там, где силы тьмы пытались погасить солнце разума».

Роман был отослан в Москву через лагерную администрацию. Однако Штильмарк зашифровал в тексте романа фразу «Лжеписатель, вор, плагиатор», имея в виду Василевского. Ее можно найти, если читать первые буквы каждого второго слова во фрагменте из двадцать третьей главы.

“Листья быстро желтели. Лес, еще недавно полный жизни и летней свежести, теперь алел багряными тонами осени. Едва приметные льняные кудельки вянущего мха, отцветший вереск, рыжие, высохшие полоски нескошенных луговин придавали августовскому пейзажу грустный, нежный и чисто английский оттенок. Тихие, словно отгоревшие в розовом пламени, утренние облака на востоке, летающая в воздухе паутина, похолодевшая голубизна озерных вод предвещали скорое наступление ненастья и заморозков”.

Василевский, чтобы не оставлять свидетеля, решил Штильмарка убить. Мало ли что будет потом, вот у меня «рОман», вот он я, вот написано «Василевский», все в порядке. И собрал он воровской сход, но “братва” решила Штильмарка не убивать, хотя Василевский уже дал деньги убийце, и по всем воровским законам должны были убить. В это время умирает Сталин. Началась реабилитация, лагерь расформировали. Как ни странно для политического заключенного, Штильмарк оказался на свободе раньше уголовника Василевского. Вернулся он в Москву и через некоторое время получил письмо из лагеря от своего “соавтора”. Тот просил раздобыть в архивах Лубянки роман, который они вместе написали и который, он точно знает, попал из лагеря туда. Задание - получить рукопись и попытать счастья роман опубликовать. Василевский все еще надеялся, что за книгу ему скостят срок. Штильмарк роман нашел, и в 1958 году через одного своего знакомого передал рукопись первых двух томов писателю Ивану Ефремову.

Надо сказать, Ефремов взял рукопись с великой неохотой, обещав дать отзыв не ранее чем через полгода. Однако не прошло и недели, как раздался телефонный звонок. В трубке звучал нетерпеливый голос писателя.

Какого черта вы не несете мне... третий том! Несите его ко мне скорее! А то у нас тут в семье от нетерпения все нервы расшатались. Могу и сам послать сына Аллана: он должен бы уезжать, но не может ехать, не узнав, чем там в романе дело кончилось!

И роман под названием “Наследник из Калькутты” был опубликован в издательстве “Детгиз”. Опубликован под двумя фамилиями – Штильмарк, Василевский.

В 1959 году Штильмарк через суд доказал, что является единственным автором. На суде в качестве свидетелей выступили уголовники, которые были первыми читателями романа.

В том же году роман переиздается, на обложке только одно имя - Роберт Штильмарк, а первый тираж, вернее его нераскупленная часть, изымается. Именно поэтому первое издание сегодня весьма высоко ценится коллекционерами и библиофилами. Стоит первое издание порядка 250 долларов.

Надо сказать, часть гонорара Штильмарк благородно перевел Василевскому, как вдохновителю и организатору.

Впоследствии, уже будучи членом Союза писателей СССР, Штильмарк напишет еще несколько произведений. Наиболее известные – “Пассажир последнего рейса” об эсеровском мятеже и биографическая “Горсть времён”. Но такого успеха как у “Наследника из Калькутты” эти книги уже не имели.

Владимир ФЕТИСОВ.

Наследник из Калькутты - описание и краткое содержание, автор Штильмарк Роберт, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки сайт

Роберт Штильмарк в 1945 году был арестован по обвинению в «контрреволюционной агитации» и приговорен к десяти годам заключения. В исправительно-трудовом лагере он создал приключенческий роман «Наследник из Калькутты». Некий криминальный авторитет собирался послать И. Сталину это произведение под своей фамилией, чтобы получить амнистию.

Действие романа разворачивается в конце XVIII века в Англии, Италии, Испании и морях Индийского океана. Пиратское судно во главе с одноглазым капитаном Бернардито Луисом Эль Гором захватывает корабль с наследником графского рода Фредриком Райлендом, который едет в Англию из Калькутты со своей невестой Эмилией… В романе в яркой художественной форме проявились все особенности приключенческого жанра: нераскрытые тайны, удивительные превращения, преследования, интриги и, наконец, торжество добра над злом.

Горькая услада воспоминаний…

Альфред де Мюссе

Два человека осторожно шли каменистой тропою к небольшой бухте между скалами. Высокий горбоносый джентльмен в темно-зеленом плаще и треугольной шляпе шагал впереди. Из-под шляпы блестела серебром косица парика, туго перехваченная черной лентой, чтобы не растрепал ветер. Морские сапоги с поднятыми отворотами не мешали упругой поступи человека. Эту походку вырабатывал не паркет гостиных, а шаткий настил корабельной палубы.

Спутник человека в плаще, красивый юноша в кафтане грума, нес за ним подзорную трубу в черном футляре и охотничье ружье. Ствол ружья был из лучшей стали – «букетного дамаска»; гладко отполированный приклад украшали перламутровые инкрустации. Ремня и даже ременных ушек – антабок – у этого ружья не имелось: владельцу не было нужды таскать свое охотничье снаряжение на собственных плечах – он не выходил на охоту без оруженосца.

Полукружие открытой бухты окаймляли серые гранитные утесы. Рыбаки прозвали ее бухтой Старого Короля: зубчатая вершина срединного утеса напоминала корону. Над серо-зеленой, пахнущей йодом водой низко носились чайки. Утро выдалось пасмурное, накрапывал дождь. Летом такая погода была обычной здесь, в Северной Англии, на побережье Ирландского моря.

Первый выстрел отозвался эхом в пустынных скалах. Потревоженная стая чаек взмыла ввысь и с пронзительно резкими криками разлетелась врассыпную. Отдельными маленькими стайками птицы понеслись к соседним утесам и там, на другой стороне бухты, вновь стали снижаться. Джентльмен, очевидно, промахнулся: ни одна подстреленная птица не трепетала на вспененной воде.

– Ружье перезаряжено, ваша милость! – Молоденький грум протянул своему хозяину ружье, готовое к новому выстрелу; стрелок и его спутник уже достигли вершины невысокого утеса и смотрели вниз. – Птицы сейчас успокоятся и опять слетятся.

– Охота не бывает для меня удачной, если я промахнулся с первого выстрела, – отвечал джентльмен. – Пожалуй, наша прогулка нынче вообще бесполезна: ни одного паруса не видно на горизонте. Вероятно, и наш «Орион» отстаивается где-нибудь на якоре. Но все же я побуду здесь, послежу за горизонтом. Оставь ружье у себя, Антони. Подай подзорную трубу и подожди меня внизу, у лошадей.

Грум вручил господину футляр с раздвижной трубой и стал спускаться на тропу. Шорох осыпающихся из-под его ног камешков и шелест кустарника вскоре стихли внизу. Джентльмен остался на утесе один.

Под скалами беспокойно ворочалось море. Туча с океана, медлительно разрастаясь, кутала изломы побережья. Очертания дальних мысов и мелких островов постепенно скрывались в полосе дождя и тумана. Из-под этой низкой пелены возникали ряды бурых морских валов; берег раскрывал им навстречу каменные объятия заливов и бухт. Неторопливо взмахивая косматыми гривами, волны таранили подножие утеса.

Стоявшему на вершине человеку с подзорной трубой казалось, что сам утес, словно корабль, движется навстречу океанским валам, рассекая их каменной грудью, как форштевнем судна. Порывы ветра рассеивали в воздухе тончайшую пыль соленых брызг, и она оседала на его жестких, курчавых бакенбардах. Не отрываясь глядел он на прибой и считал «девятые» валы, самые крупные и гривастые.

Разбившись об утес, волна откатывалась и до тех пор волочила за собою назад, в море, валуны и гравий, пока новый кипящий вал не подхватывал эти камни, чтобы опять швырнуть их к подножию скалы…

Мысли человека уже далеки от этой бухты, от серых утесов и чаек с пронзительными голосами; ничего не различает он вокруг, кроме сердитых косматых гребней. Под ним уже не скала! Ему вспоминается давно погибший корабль…

Снова, как встарь, стоит он, широко расставив ноги, у бушприта накренившегося, словно летящего по волнам судна. Ветер свистит в снастях, наполняя чуть зарифленные паруса… Воды теплого моря фосфоресцируют за бортом. Над мачтами, среди глубокой черноты ночного неба, он видит не трехзвездный пояс Ориона, а мерцающее золото Южного Креста. Он верил всегда, что среди светил этих двух красивейших созвездий северного и южного небосвода находится и его счастливая звезда, звезда его удачи!

…Третий месяц шхуна находится в плавании. После нескольких коротких остановок в незначительных портах и укромных бухтах западного побережья Африки шхуна обогнула мыс Доброй Надежды и, посетив южную часть Мадагаскара, углубилась в воды Индийского океана.

Капитан шхуны, одноглазый испанец Бернардито Луис эль Горра, набрал добрых молодцов для дальнего рейса. Сорок шесть матросов, татуированных с ног до головы, понюхавших пороху и знающих толк в погоде; старик боцман, прозванный за свирепость Бобом Акулой; помощник капитана Джакомо Грелли, заслуживший в абордажных схватках кличку Леопард Грелли, и, наконец, сам Бернардито, Одноглазый Дьявол, – таков был экипаж «Черной стрелы».

Уже больше двух недель прошло с того раннего утра, когда скалистое побережье с Игольным мысом , где в голубой беспредельности вечно спорят друг с другом воды двух океанов, растаяло на юго-западе за кормой шхуны, но еще ни одно неохраняемое торговое судно не повстречалось со шхуной в просторах Индийского океана.

– Кровь и гром! – ругался на баке Рыжий Пью, отшвырнув на палубу оловянную кружку. – Какого, спрашивается, дьявола затащил нас Бернардито на своей посудине в эту акулью преисподнюю? Испанские дублоны звенят, по-моему, не хуже, чем индийские рупии!

– Вот уже третий месяц я плаваю с вами, но еще ни один фартинг не западал за подкладку моих карманов! – подхватил собеседник Рыжего Пью, тощий верзила с золотой серьгой в ухе, прозванный командой Джекобом Скелетом. – Где же они, эти веселые желтые кружочки и красивые радужные бумажки? С чем я появлюсь в таверне «Соленый пудель», где сам Господь Бог получает свой пунш только за наличные? Я спрашиваю, где наша звонкая радость?

День близился к концу. Солнце стояло еще высоко, но скрывалось в туманном мареве. С утра капитан уменьшил порции воды и вина, выдаваемые команде. Томимые жаждой матросы работали вяло и хмуро. Влажный горячий воздух расслаблял людей. Легкий бриз от берегов Мадагаскара наполнял паруса, но это дуновение было таким теплым, что и оно не освежало разгоряченных лиц и тел.

– Сядем, Джекоб. Здесь, под шлюпкой, прохладнее. Через полчаса начинается наша вахта, а горло сухое, точно я изжевал и проглотил Библию. Топор и виселица! Когда Черный Вудро был нашим боцманом, у него всегда находилась для меня лишняя пинта сухого арагонского.

– Потише, Пью! Говорят, капитан не любит, когда поминают Вудро или Джузеппе.

– Здесь нас никто не слышит.

– Скажи мне, Пью, верно ли толкуют ребята, что Вудро и Джузеппе протянули лапу за кожаным мешком Бернардито?

Рыжий Пью размазал жирной ладонью капли пота на медном лбу.

– Если бы эти старые волки остались в нашей стае, мы сейчас не болтались бы в этой индийской лоханке, как сухая пробка, и ни в чем не терпели бы нужды. Но, Джекоб, насчет кожаного мешка Бернардито я советую тебе до поры до времени помалкивать. У Бернардито длинные руки, и он умеет быстро спускать курок… Я-то больше года хожу на «Стреле» и видел этот мешок своими глазами, но разрази меня гром, если я сболтну о нем хоть словечко! А между тем я даже смотрел однажды в окно капитанской каюты, когда Одноглазый развязывал свой мешок…

Дуновение ветра качнуло шхуну, и в борт сильнее плеснула волна. Рыжий Пью умолк и огляделся вокруг.

– Послушай, Пью, вчера вечером Леопард Грелли, помощник капитана, подозвал меня потолковать кое о чем, – тихо сказал Джекоб. – Сдается мне, что и он недолюбливает Одноглазого. Грелли говорит, что Вудро и Джузеппе были настоящими парнями… Расскажи-ка мне, Пью, за что Бернардито высадил их на берег?