Очень часто традиционную народную культуру представляют в виде неизменного наивного «лубка», застывшего в своей средневековой косности. Действительно, путь традиционности извилист и нетороплив, поскольку основой движения являются отобранные многолетним опытом образцы и стереотипы, воплощенный и освоенный коллективный и индивидуальный опыт. При этом традиция также может воспринимать новаторские веяния, меняясь в изменившихся условиях. В свою очередь, любая новация может стать долговечной только при условии, если сама превратится в традицию. Традиция создает свои механизмы воспроизводства в новых поколениях: через быт, трудовую и общественную практику, устный фольклор, в обычаях и верованиях.

В России наиболее точным и массовым видом традиционной культуры был мир крестьянского быта. Поскольку крестьяне составляли самый многочисленный и культурно устойчивый социальный слой, в научной литературе понятия «народ» и «народная культура» связываются, как правило, именное крестьянским миром. Используя понятия «народный», «крестьянский» как близкие по содержанию, будем иметь в виду, что к типу традиционной культуры относится также культура казачества, священнослужителей, частично купечества. У этих культурных вариантов, относящихся к традиционному типу, может быть разное содержание, но одинаковый механизм развития.

Новые условия существования традиционной культуры в XIX в. Народная культура XIX в. при сохранении своих традиционных характеристик уже отличалась от культуры предшествующего времени. В новое время активизировались иные.ис- торические факторы: рост городов, смена привычных занятий, смешение сословий, расширение сфер приложения труда, распространение грамотности, бытовых новинок, развитие информационной инфраструктуры и т.п.

Во второй половине XIX в. (после отмены крепостного права) в жизнь входили правовые нормы, новые формы собственности, перспективы участия в земском самоуправлении, возможность покинуть деревню и приобрести городские профессии и т.п. Не случайно многочисленные книги и сборники с описаниями быта и культуры крестьян основаны почти исключительно на наблюдениях в XVI-XVIII вв. Выделим несколько общих факторов нового времени, которые вызывали изменения в народной культуре.

О Появление и развитие рыночных отношений и новых условий хозяйствования.

О Проникновение просвещения в деревню и расширение грамотности.

О Нарушение сословной замкнутости крестьянского мира.

Хозяйственные задачи и требования рынка создавали новые источники для формирования мировоззренческих и эстетических установок крестьянской культуры. Умение увязывать в реальной деятельности интересы отдельной личности с делами всего селения требовало более гибкого использования старых традиций, если не их забвения. А если взять общину после реформы 1861 года, то в ней насчитывалось столько вариантов владения и использования земли, что крестьянину невозможно было обойтись без элементарного знания законов. Прежнее сакральное отношение к «земле-матушке» вступало в противоречие с новыми правовыми знаниями.

Недостаточная экономическая устойчивость крестьянского хозяйства заставляла искать заработков на стороне. Сначала сами помещики нередко отрывали крестьян от земли, посылая их учиться, зарабатывать оброк или превращая их в дворовых людей. А во второй половине XIX века все больше выходцев из деревни появлялось в городах. Прислуга, ямщики, садовники, священники, а подчас и учителя, купцы, художники вели свою родословную из крестьянских семей.

В XIX в. народная культура оказывает все большее влияние на общенациональную культуру. Культура села переносилась в жизнь небольших городов, поселков, местечек, где жители были связаны с аграрной сферой, а крестьяне торговали изделиями собственного производства (« промыслы »). В середине XIX в. 17 % крестьян центральных губерний зарабатывали на жизнь вне сельской общины (в качестве ямщиков, кухарок, портных, строителей, ремесленников и т.п.).

Широкое распространение светской и религиозной литературы в селе, распространение грамотности, интерес к газетам и художественной литературе, бюрократизация сельского управления - все эти новые явления размывали грань между? книжной» и «устной» культурой. В конце XIX в. почти 25 % взрослого населения России умели читать и писать.

Движение крестьянства к просвещению встречало поддержку со стороны появившейся интеллигенции. Образованные люди в течение всего XIX в. обнаруживали все возрастающий интерес к народной культуре. Народ всегда мудр и всегда прав - это подсознательное убеждение царило не только среди интеллигенции, но и среди дворянства, высших чиновников и даже в императорской семье. Образ русского мужика приобрел сакра- лизованные черты и в русской литературе. В нем видели носителя особой нравственности и непостижимой с точки зрения рационализма житейской мудрости. Вспомните мудрого Платона Каратаева из романа Л.Н. Толстого «Война и мир».

Философ начала XX в. В.В. Розанов в статье «Вокруг русской идеи* приводит такой характерный эпизод. В 50-60 гг. будущий канцлер объединенной Германии О. Бисмарк был в Петербурге и присматривался к русским, своим новым союзникам. Случилось ему во время одной из устроенных для него медвежьих охот заблудиться. Поднялась метель, дорогу занесло.

Лес, снег, дороги нет, с ним только кучер, мужик, который ни слова не понимал по-немецки... Бисмарк счел себя погибшим.

А мужик, не зная дороги, тем не менее ехал куда-то и, оборачиваясь к знатному немцу, все повторял по-русски: «Ничего, барин, выберемся. Ничего ...» Они действительно выбрались, а Бисмарк запомнил это незнакомое повторявшееся русское слово «ничего». Найдя в нем огромный иррациональный потенциал, канцлер Бисмарк потом не раз озадачивал своих министров, произнося загадочное слово «nitschevo » в самых безвыходных ситуациях.

Источник иррациональной мощи в понятии «народ» находился прежде всего в ощущаемом множестве. В составе населения России крестьянство в XIX в. составляло около 80 % населения и производило впечатление почти однородной массы.

Интеллектуальные и духовные ценности крестьянской культуры. Традиционные ценности крестьянского мира сложились еще в период «золотого века» домонгольской Руси. После интенсивного взаимодействия с пришлой культурой татаро-монгол в XIII-XV вв. самодержавие приобрело образ верховного хранителя национальных традиций. Петровские усилия по европеизации России изменили ценности и привычки свободных сословий, но почти не затронули уклад крестьянской жизни. Попробуем сопоставить наиболее традиционные устои крестьянского мира и новые явления, возникшие в XIX в.

Ключевой ценностью в крестьянской культуре по-прежнему являлось понятие «община» и тесно с ним связанное понятие «земля». Выражения «мать- земля сырая», «землица-матушка» типичны для лексики и мировоззрения крестьянина. Земля ничья, она Божья, продавать и покупать ее - грех. Право владеть землей имеет только тот, кто работает на ней. Об это внутреннее крестьянское убеждение разбивались многие попытки аграрных преобразований. Получив землю в результате реформы 1861г., крестьяне так никогда и не примирились с тем, что часть земли все-таки осталась у барина. В результате крестьянская культура второй половины XIX в. стала более ревностно отгораживаться от дворянской. Презирали даже бывших дворовых крестьян, поскольку они были «испорчены» барскими причудами.

Земледельческий труд многих поколений крестьян стал источником обширных практических знаний. Точное определение сроков сева, жатвы, сенокоса основывалось не на научных данных, а на вековом коллективном опыте. В каждом регионе России он имел отличия и переселение в новое место часто становилось для крестьянина хозяйственной катастрофой.

Крестьянский быт приспособлен к земледельческому календарю и приобрел характер ритуала и магии. «Кукушка колосом подавилась » - значит наступала пора сенокоса. «На Егория» полагалось начинать весенний сев. Свадьбы играли только после Покрова, когда опустившийся снег означал конец полевых работ. Празднование масленицы означало конец долгой зимы и т.п.

Церковные праздники на селе также были тесно связаны с циклом сельскохозяйственных работ. Начало и окончание сева отмечалось крестным ходом прямо в поле. При этом священник не только произносил молитвы, но и совершал особый ритуал, бросая в пашню рожь, собранную по горсти со всех дворов. Широко известна практика совершения специальных молебнов и крестных ходов, целью которых было моление о необходимом дожде, богатом урожае. В храме или вне его проводилось освящение земли, воды, скота, урожая. Святой водой кропили скот, семена, посевы. Практическая сметка крестьянина нашла выход и из церковного запрета работать в выходные дни. Короткие летние месяцы не позволяли терять время, и некоторые виды сельскохозяйственного труда приняли облик праздника. Если в выходные дни нельзя пахать и сеять, то сенокос и некоторые другие виды неполевых работ выполнялись под видом общего праздника: надевали лучшие одежды, пели песни, водили хороводы.

В XIX в. земледельческая культура крестьянства изменя- . лась под воздействием рыночных потребностей. В конце 40-х гг. в обязательный набор сельскохозяйственных культур вошел картофель, который быстро превратился из огородной в полевую культуру, получив статус «второго хлеба» в рационе крестьянина. Появление агрономов и просветительская деятельность земств во второй половине XIX в. принесли в деревню и элементы научного земледелия и технические новинки. Богатые хозяева заводили жатки, сенокосилки, маслобойни, мельницы с современным оборудованием.

Коллективное владение землей рождало коллективные формы социальной жизни. Совмещение понятий «общины» и «земли» рождало ощущение особенного бытия, что великолепно передано в русском крестьянском содержании понятия «мир». Крестьянский фольклор содержит огромное количество поговорок, отражавших правила жизни « в миру»: *На миру и смерть красна », *Ладом да миром все одолеем », «С миру по нитке ...»

Крестьянская община являлась уникальным институтом организации жизни на основе традиционных моральных норм. Главным и единственным документом, которым закреплялись все решения, был «мирской приговор». Вместо законов выступали идеалы справедливости, правды, христианские заповеди, вековые обычаи. Длительность пользования землей («здесь наши деды пахали») служила важным аргументом права собственности. Оспаривать решения мирского схода не решались даже зажиточные крестьяне. В общинное самоуправление редко и неохотно допускалось вмешательство любого « начальства».

Общинная жизнь основывалась и на традициях большой патриархальной семьи, которая сохранялась почти весь XIX в. Только после реформы 1861 г. усилилась тенденция раздела семей. Приобщение к городской культуре, отходничество, малоземелье разрушали прежние большие крестьянские семьи. Крестьянская семья была важным элементом функционирования традиционной культуры. Ведь знания и трудовые навыки, полученные вековым опытом поколений, можно было передать только практическим путем. Вот почему в крестьянских семьях обязательно приучали детей к труду с малолетства. Семейные отношения приучали человека к жизни в коллективе, к общинному быту.

На наш взгляд, представление о том, что мир, община уничтожали индивидуальность человека, не вполне соответствуют истинному положению дел. Община - синоним защиты от внешнего, чужого и враждебного для крестьянина мира начальников, войн, налогов и прочих напастей. Но она максимально сохраняла его свободу внутри крестьянского мира. В общине был свой кузнец, свой ветеринар, своя гадалка и повитуха, свой грамотей, свой юродивый, неудачник и т.п. Каждому отводилась собственная, но необходимая обществу социальная роль.

Взаимопомощь в миру оказывалась не постоянно, а только в экстремальных ситуациях: ? помочь», «дожинки*, «капуст? ки ». Милосердие- только к страдальцам, нищим, проезжающим, но очень редко - повседневно и внутри общины. Воспетое трудолюбие русского крестьянина было суровой необходимостью во время короткого лета и вполне компенсировалась ленью и пьянством в долгую зиму. Помощь старикам, инвалидам, убогим оказывалась сообща. Конокрадов и разбойников ловили тоже сообща, далеко не всегда прибегая к помощи властей.

В некотором смысле мир общины даже был жесток к человеку, если это не требовалось для его самосохранения. Множество пословиц, собранных В.И. Далем, поражают жесткостью и цинизмом: чЧужие слезы - вода*, *Кто смел , тот и съел*, «Чужую беду руками разведу *.

В умных и объективных «Письмах из деревни» А.Н. Эн- гельгард замечал, что в каждом крестьянине сидит кулак и мечтатель одновременно. «Каждый гордится быть щукой и стремится пожрать карася », но, будучи в положении? карася», не устает обличать «кровопийцу» и надеяться на чудо, чтобы поменяться с ним местами.

С начала XIX в. Александр I разрешил крестьянам покупать землю вне общины, заводить фабрики, промыслы, вести торговлю. В 20-30 гг. имел место массовый отход крестьян на заработки (до трети семей занимались дополнительным заработком). Замкнутость сельскрго мира стала условной, а привычное пространство расширилось далеко за пределы собственного села. Все чаще в деревне появлялись «чужие», некоторые становились своими, но община не всегда принимала новых людей с новыми привычками иных мест.

Понятие о времени в крестьянской культуре тоже подверглось изменению. Для земледельческого календаря присуще круговое ощущение времени, циклическое представление о смене времен. Рациональный XIX в. привнес в крестьянский мир календари, даты, сроки, требовавшие линейного восприятия времени.

Представление о всеобщей и истовой религиозности русского крестьянства не совсем соответствует действительности. Религиозность самого крестьянина заключалась в соблюдении правил религиозного поведения в сочетании с усвоенными основами христианских заповедей и отрывочных сведений из Библии. Мир христианской догматики, православного богословия оставался принадлежностью особого сословия священников, а для крестьянина был закрыт. Ведь только в 1813 г. в России была издана Библия на русском языке, доступном для чтения не только священнику. Только к концу XIX в. Библия стала принадлежностью большинства крестьянских домов. А представление о тонкостях доктрины православия имел даже не каждый деревенский священник.

Тем не менее религиозно-духовная основа крестьянской культуры является ее важнейшей характеристикой. Православие определяло систему ценностных ориентаций русского человека, общественную, хозяйственную, семейную и личную сферу жизни. В сознании русского крестьянина причудливо переплетались христианское вероучение, языческие суеверия, здравый практицизм.

На православной традиции были построены важнейшие обряды, сопровождавшие крестьянина всю жизнь: крестины, свадьба, похороны. Многие православные праздники в быту оказывались смесью языческих ритуалов, христианских правил и повседневных привычек. Например, знаменитая масленичная неделя включала в себя целый ряд непременных действий: угощение блинами, катание с ледяных гор, катание на лошадях, визиты к родственникам, сжигание соломенного чучела, кулачные бои и прочее. Не все эти действия поощрялись православной церковью.

Распространенный в России культ «странничества», особое внимание к юродивым и блаженным подчеркивает благоговение крестьян перед теми, кому доступна неведомая религиозная истина. Историк П.Н. Милюков в своих «Очерках по истории русской культуры» высказывал мысль, что христианство пришло в Россию не в виде интеллектуально-философской доктрины, а как система не слишком понятных ритуалов и русский народ усвоил лишь обрядовую сторону христианства. Крестьянский здравый смысл сохранил и циничную пословицу относительно иконы: « Годится - молиться , а не годится - горшки покрывать» . При всей обрядовой истовости, деревенский священник - постоянный отрицательный и нелепый герой русский сказок.

Однако основная масса крестьянства в России совершенно искренне считала себя православными христианами и строила свою жизнь в соответствии с обычаями и правилами Русской православной церкви. Этому положению способствовало то обстоятельство, что в XIX в. Русская православная церковь уже была полноценной государственной структурой, которая вполне владела умением сохранять административный контроль над своими подданными. Но самая прочная основа крестьянской религиозности коренилась в традициях бытовой культуры. Икона была обязательным атрибутом «красного угла» в сельской избе.

Что касается светской интеллектуальной культуры крестьянства, то главной ее чертой оставался прикладной характер. Содержание и структура знаний земледельца носили сугубо конкретный характер и максимально соответствовали особенностям данной местности и занятиям ее жителей. Практический опыт: когда и как сеять, какие возрасты проходят домашние животные, стадии ремесел, их техника - все эти знания закреплялись в непосредственном опыте и устных правилах, которые передавались путем раннего приучения к труду, через игру, обычаи.

Исторические представления крестьян мифологизированы и поэтичны. Злодеи в них столь же живописны, как и могучие богатыри-спасители. Любимыми реальными героями крестьянской истории были грозный царь Петр, «мужицкий царь» Пугачев, Степан Разин, Ермак Тимофеевич. Исторические песни и сказания бережно сохраняли сакральное понятие «воля», но в новое время дополняли его рассказами о войнах, о служении

Отечеству, о Кутузове и т. д. Из событий XIX в. два пользовались особенным вниманием: война «с французом» 1812 г. и получение «воли» в 1861 г. В деревнях очень любили своих и пришлых «сказителей», «былинников».

В XIX в. заметное влияние на структуру знаний крестьянина стала оказывать школа. Как правило, это была начальная сельская школа, где преподавали священники, выпускники духовных семинарий или недоучившиеся студенты. Программа их включала закон Божий, чтение, письмо, начала арифметики. К середине XIX века существовало около трех тысяч церковно-приходских школ при церковных приходах и монастырях. Во второй половине XIX в. светская земская школа начинает теснить церковно-приходскую и по уровня обучения, и по материальному обеспечению.

Новым в системе интеллектуальной крестьянской культуры в XIX в. стало семейное чтение вслух, что было связано со становлением сельской школы и распространением грамотности. Читали азбуки и буквари, календари, псалтири, часословы, молитвословы, сонники, духовные стихи. На севере в чести была старообрядческая старопечатная книга. Большим почетом в деревне стали пользоваться грамотеи - особенно после реформы 1861 г., когда появилась потребность в составлении и толковании уставных грамот, ведении судебных тяжб, заседаниях в земствах и т. д.

Из художественной литературы в крестьянской среде имели хождение сказки Пушкина, Ершова, «Тарас Бульба» Гоголя, книжки Толстого, басни Крылова и др.

Художественный язык и образы крестьянской культуры. В новое время под влиянием расширявшихся рыночных отношений прежние крестьянские ремесла дополнились «промыслами». Само название новой сферы хозяйственной деятельности указывало на ее изначально рыночный характер. С 30-40 гг. XIX в. крестьянские «промыслы» приобретают массовый характер. Прядение и ткачество на дому, плотницкое, столярное, гончарное и другие ремесла стали частью хозяйства, поскольку в нечерноземных губерниях только земледелие не могло обеспечить семейный достаток.

Предметы быта, которые стали изготавливаться для продажи, невольно должны были учитывать вкус не только самого крестьянина, но и абстрактного городского покупателя. Ориентация на «покупаемость» внесла изменения в художественный облик изделий народных «промыслов». Изменились старинные ремесла: финифть, эмаль, иконопись, фаянс, вышивка. Вскоре стали появляться новые виды ремесел, которые по своей рыночной ориентированности получили название «промыслов». Вдело пошли все привычные и доступные в крестьянском мире материалы, которые не требовали дорогостоящей обработки: дерево, солома, глина, металл, пряжа. Технология и предназначение промыслов перенесли акценте «полезности» вещи на ее «ук- рашательную» функцию. Техника вырезания, раскрашивания, расцвечивания приобретает наиболее динамичный и разнообразный характер в художественном творчестве крестьян XIX в.

Появление «промыслов» внесло небывалую прежде черту в художественную культуру крестьянства. Сами они не слишком серьезно относились к «игрушкам», которые изготовлялись для продажи городским жителям. Однако у покупателей уже сложилось собственное представление о «народном» искусстве, и этот стереотип диктовал покупательский спрос. Чтобы изделие продавалось, крестьяне должны были следовать не столько своим действительным эстетическим вкусам, сколько представлениям городских покупателей о «народности». Этот парадокс можно видеть и в наши дни, наблюдая костюмы многочисленных «фольклорных» ансамблей.

Дело в том, что в действительности для деревни и для по- все-дневного крестьянского быта были характерны неяркие цвета. «Общество изучения русской усадьбы» в 20-е г. XX в. приводило данные по подмосковным деревням о цветовой гамме крестьянской одежды. Обычные цвета: белый, серый, черный и «смурый». Последний соответствовал оттенку коровьей рыжеватой шерсти. Это натуральные цвета. Часто встречался синий (поскольку его получение было доступно в крестьянском хозяйстве).

Яркие цвета появлялись в деревне исключительно в праздники. Это была одежда фабричного производства. Красный кумачовый цвет ткани был доступен только фабричной технологии крашения. И если деревенский житель имел возможность купить кумачовую рубашку, яркую кофту или платье - это свидетельствовало о его денежном достатке, который следовало демонстрировать в праздники, а не в повседневной жизни. Так что смысл известной песни «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан » заключается именно в том, что красный цвет мог быть только у праздничной, дорогой одежды.

Те изделия, что крестьянские умельцы изготавливали для продажи, должны были привлечь покупателя своей нарядностью. Отсюда и исключительная яркость, языческая пестрота изделий народных промыслов. Среди них те, что восприняли красочную палитру настоящей традиционной культуры (иконопись), отличаются более умеренной, некричащей яркостью.

Художественные лаки Палеха - это вариант иконописного мастерства нового времени. Палех XIX в. - почти исключительно икона, но икона массовая, рассчитанная на рынок. Уже в 70- 80 гг. XIX в. мастерская Сафонова расписывала Грановитую палату в Кремле, реставрировала древние фрески в Киеве, работала в Болгарских храмах. А не менее знаменитая Палехская мастерская Коровайкина делали замечательные «массовые» иконы исключительно для продажи. Сочетание черного и красного с иконописным золотым - цветовые предпочтения Палеха. Лаковая миниатюра Федоскина - своего рода «светский» вариант Палеха, более романтический и свободный в тематике, образах и в цветовом решении. Изделия Федоскина часто изображают повседневную крестьянскую жизнь, картины природы, сказочные сюжеты.

А рядом с ними стоит целая группа изделий в технике «роспись по дереву», предельно простой способ их изготовления был доступен почти каждой крестьянской семье. В разных областях России эти изделия имели свои особенности, но единой была техника изготовления и пристрастие мастеров к цветочным мотивам и ярким краскам, подчеркнутая «простонародность». Самые известные в этой группе «промыслов» - это Хохлома, Майдан, Городецкая роспись. Изделия этой группы и сейчас воспринимаются как подлинно народные, благодаря им стал знаменитым «русский народный стиль». Майданский тип росписи украсил знаменитую русскую «матрешку», которую «изобрели» в конце XIX в. московские художники в поисках « национального стиля».

Крестьяне, что везли на ярмарку в Нижний Новгород огромные возы, доверху нагруженные домашней утварью с «золотой Кудриной», невольно создавали ложное впечатление о том, что сами-то они всю жизнь только этой посудой и пользовались. Городецкая «мещанская» роспись с ее «розанами», фигурой черного коня с пышным хвостом и нарядными парочками, тоже отражала потребности новых покупателей, но отнюдь не самих крестьян.

Кроме дерева в крестьянских промыслах часто использовали другой доступный и дешевый материал - глину. В новое время преобразилось старое, полузаброшенное производство майоликовой посуды. Мало кому известная мануфактура в Гжели, выпускавшая глиняную посуду, изобрела новую технику росписи и обжига и начала завоевывать рынок. В XIX в. в Гжели возникли новые заводы по производству фарфоро-фаянсовой посуды для средних слоев населения. Все предприниматели, основавшие новую отрасль промышленности, были крестьянского происхождения (заводы Храпунова, Новых, Гумных, Жадиных, Дунашева).

Основные народные промыслы ДЕРЕВО

Название промысла	Материал, особенности и техника изготовления	Предметы
	Лаковая миниатюра на дереве. Черный фон, обилие золотых красок, богатая цветовая гамма.	Икона для церквей и для массового покупателя.
Федоскино	Лаковая миниатюра, папье-маше. Роспись яркими красками по черному фону. Светские сюжеты.	Шкатулки, броши, панно.
Мстера, Холуй	Лаковая миниатюра. Пейзажный фон. темперная роспись.
	Декоративная роспись по дереву. Роспись по золотому фону или фоновая роспись.	предметы быта.
Майданская	Роспись очень яркими красками по белому дереву. Изображения стилизованных цветов.	предметы быта.
	«Мещанская» роспись контрастными красками с использованием сюжетных образов. Роспись иногда производилась в сочетании с резьбой по дереву.	Прялки, мебель, игрушка, ворота.
Богородская (Сергиев Посад)	Резьба по мягкому дереву (липа) с раскрашиванием или без него.	предметы.
Шемогодская (Великий Устюг)	Роспись, ажурная резьба и тиснение на бересте.	Табакерки, декоративная посуда, шкатулки.

ГЛИНА

МЕТАЛЛ

К концу XIX в. гжельская посуда была вытеснена из сердца обывателя кузнецовским фарфором. Но и гжель, и затем фарфор заводов Кузнецова обладали одним общим свойством: это было массовое производство недорогой посуды для среднего покупателя.

Развивались ткацкие, жестяные, плотницкие, литейные и прочие промыслы. Крестьянская ручная промышленность использовала все подручные материалы: пряжу, дерево, солому, жесть, глину, ткань. Появились целые губернии с «фабричными селами»: Иваново, Павлово, Кимры. В конце XIX в. из сотни фабрично-заводских центров менее половины относились собственно к городам, а остальные были кустарными селами.

В XIX в. традиционная крестьянская культура включала два понимания «народности». Одно было наполнено реальным меняющимся содержанием и учитывало происходящие изменения. Другое питалось во многом мифом о народе, созданным в том числе и самим народом. Если первое понятие было ближе к жизни, то второе - несравненно более художественно.

На протяжении веков ярославское крестьянство составляло основной массив населения края. Многие базисные черты всесословной культуры последовательно реализуются и на крестьянской почве. С другой стороны, крестьянская культура хранит и воспроизводит стародавние традиции, нередко трансформированные или вовсе утраченные в других общественных группах.

Крестьянская культура, духовно ориентированная на присутствие вечности и связанная с извечными природными ритмами, имела огромный запас прочности. В крестьянской культуре надолго задерживаются элементы натуралистической мифообрядности, связанные с языческими воспоминаниями. Это представления о нечистой силе, магическая практика в повседневном быту. Обычно эти представления получают христианизированную интерпретацию, так что духи природы приобретают статус бесов, а магия интерпретируется как запретная, «черная».

Культурный быт крестьянства опирался на строгие устои патриархальной морали. Они упорядочивали весь строй жизни на основе четких правил, с одной стороны, и подчинения старшему в семье, с другой. Почитание младшими старших, подчинение женщины мужчине имело характер неписаного закона. Прочными узами человек был связан с другими членами своего семейства, с соседями и со всей своей общиной. Семейная и общинная солидарность, предпочтение коллективного интереса личному являлись нормой крестьянской жизни. С этим была связана практика взаимопомощи, взаимозамены, общинной поддержки старых и увечных.

Характерное явление крестьянской жизни - помочи (толока): добровольная и бескорыстная помощь поселян в срочной и большой работе односельчанину (вывоз навоза на поле, жатва, покос, вывоз леса, постройка дома и т.п.). Вечером, после завершения работы, хозяин угощал всю деревню обедом из двенадцати блюд (чтобы каждый месяц в году был сытным), крестьяне веселились и обливали друг друга водой.

По церковным праздникам, до четырех раз в год, проводились мольбы, называемые по имени святого, на день памяти которого выпадало действо. Это был обычай коллективного общественного угощения: варили пиво и устраивали общественное застолье. Так, в Пошехонье 1 ноября устраивали три братчины: для детей, девушек и стариков.

В крестьянской среде считалось нормой выполнение взятых на себя обязательств, умение держать слово. В статистическом описании Ярославской губернии фиксировалось: «Поселяне и до сего времени имеют еще веру и уважение к честному слову; все расчеты их, даже и денежные, делаются без расписок и свидетелей; клятва, произнесенная перед образом, единственным посредником их, имеет всю силу и важность для самого даже лживого человека».

Одним из ярчайших моментов жизни были у крестьян молодые годы до вступления в брак. Это время совместных игрищ девок и парней, посиделок, хороводов, колядования на святках; время, когда ослабевают многие моральные ограничения. В XIX веке сельское духовенство с осуждением отзывалось о практике бесед, когда деревенская молодежь собиралась вечерами в какой-нибудь избе, с ребятишками на печи и полатях, и засиживалась заполночь, проводя время в веселых развлечениях, «бесшабашном разгуле, пьянстве и произволе, буйном и диком своеволии» (А.Ливанов). Впрочем, А.Титовсвидетельствует, что в Ростовском уезде даже и в практике домовничества (когда в отсутствие старых родителей парни с девками спят вместе) соблюдалась некая мера: «ночевки вообще сохраняют целомудренный характер».

В дальнейшей жизни часы такого праздного времяпрепровождения сокращаются. Светских ритуалов в жизни крестьянина становится меньше. Так, в XVIII веке наблюдатель писал о переславской деревне: «Веселостей у них иных нет, как только что бабы, собравшись на улице, поют песни».

Свадьба являлась основным ритуалом в жизни крестьянина. Вступление в брак означало важнейшую перемену общественного положения, обретение статуса полноценного и полноправного члена сообщества. В ритуале участвовало все поселение, причем у каждого из участников имелась роль, освященная традицией.

Установлено было венчать девушку не ранее достижения ею 15 лет. Сына же родители женили лет в 16-18 и далеко с этим не откладывали, стремясь получить в дом работницу-невестку. Инициатива в деле принадлежала именно родителям молодого человека, которые в старые времена выбирали невесту сыну, часто не спрашивая его желания. Так, под Ростовом молодые «знакомились на беседах или родители выдавали за незнакомых». Если даже женились и выходили замуж по своей воле, то обязательно с согласия родителей и по их благословению. Если девушка родителям парня не нравилась, искали другую. Так же обстояло дело, по М.Смирнову, и в Переславском уезде.

Повсеместно заведено было засылать к невесте сватов (сваху) - иногда тайно, а иногда открыто. Во всяком случае, сватовство обставлялось собственной обрядностью, включавшей полусекретный характер миссии, окольные выражения, в которых формулировалось предложение. В случае согласия сторон на брак устраивались смотрины: какая-нибудь родственница жениха отправлялась к невесте, чтоб оценить ее внешность и определить, каков ее характер. Если все было в порядке, составлялся брачный сговор с обязательствами сторон по срокам женитьбы, расходам на свадьбу, размером приданого от родителей невесты (старинный обычай давать за невесту выкуп ушел из культурной практики очень рано) и др.

В случае необходимости (если жених был незнакомый) родители невесты ехали осматривать его жилище, знакомиться с ним самим, а обратно с ними шел их жених с гостинцем. В Пошехонском уезде иногда еще устраивалось пропиванье-просватанье, а рукобитье проводилось отдельно; то и другое сопровождалось пирами, причитаньями невесты, отцы жениха и невесты ломали пополам пирог и хранили эти половины до свадьбы, когда на пиру именно с этого пирога начинали трапезу молодожены. Просватанная невеста (сговоренка) ходила с заплетенной косой, в низко («внахмурочку») повязанном черном (или белом) платке, который впоследствии оставался, по пошехонским сведениям, у родителей невесты, чтобы она в замужестве не плакала. На улицу сговоренка почти не показывалась.

В XIX веке, хотя сватовство сохраняло свою роль, молодые люди под влиянием приходящих из города новшеств получили гораздо большую свободу в выборе спутника ж, считалось полезным в храме, перекрестясь, тихонько шепнуть: «Я, раб Божий, венчаюсь, а мои болезни не венчаются». Здесь, как и в других ритуальных правилах, просматривается схема инициации, нового рождения в ином культурном статусе, когда все прошлое человек оставляет безвозвратно позади.

После завершения церковной части ритуала свадебный поезд направлялся в дом жениха. Здесь родители жениха встречали молодых иконой Спаса или Святого Николая, хлебом и солью. Их осыпали зерном и хмелем (род магии плодородия) и т.п. Иногда в тот же день начинался праздничный свадебный пир, где полагалось уже не плакать, но веселиться и желанным гостем становился в старину скоморох - музыкант, игрец и балагур. Повсеместно в крае новобрачных после венца за столом садили на шубу, вывернутую вверх шерстью. Это считалось средством от порчи, способствовало богатой жизни, чтоб водился скот.

Предельно ритуализирована была и первая брачная ночь молодых супругов. Утренние ритуалы следующего дня были своего рода испытанием для молодой жены. Она, в частности, должна была вымести избу обрубленным веником и т.п. Праздничное гулянье с песнями, плясками и разными затеями длилось еще день-другой-третий. Об обычаях села Нагорье в Переславском уезде М.Смирнов пишет: «Молодая должна звать свекра со свекровью батюшка и матушка. Ей из семьи мужа ничего не делают, только покупают башмаки, детям только обувь и теплую одежду, а фартуки, платья, белье она себе, детям и мужу должна делать все на свои деньги... Молодые в течение трех лет после венца на каждый праздник Пасху, Рождество, масленицу и заговенье уходят к тестю с тещей».

С целым рядом ритуалов связаны были также смерть и погребение. Храмовое действо сочеталось здесь с причитаниями и поминанием, в которых боль утраты соединялась с упованием на невечность расставания.

С XVII века консервативная крестьянская культура приходит во взаимодействие с веяниями европеизации. На первых порах образовался огромный разрыв между европеизированной культурой дворян и традициями простонародной жизни. К тому же волей социальных обстоятельств крестьянство было отлучено от активного участия в авангардном культурном движении. Однако уже в XIX веке в Ярославском крае сложилась устойчивая ориентация крестьянства на усвоение новейших культурных форм и ценностей. Благодаря практике отходничества под влиянием городской культуры существенно меняется культура деревни. Широкое распространение отходничества во многом означало революцию в крестьянском быту. Это становится особенно явным с середины XIX века. С этого момента уже невозможно говорить о замкнутости крестьянской культуры, следовательно - и об ее внутренней цельности, завершенности. Она вся приходит в движение под воздействием культурных импульсов извне. Новый опыт и новые ценности постепенно вводятся в контекст традиции, а затем и модифицируют ее.

В деревню приходят новые манеры, платье, танцы и песни, чай и табак, посуда, мебель и обои... Причем новизна зачастую воспринимается позитивно. А.Балов и другие наблюдатели свидетельствуют, что под влиянием городских правил в крестьянской жизни делается больше внешнего приличия, входит благопристойность, «во многих местах парни говорят уже девушкам на «вы», в обращении парней с девушками стало больше сдержанности, заигрывания уже почти неизвестны, меньше стало нескромных шуток и песен и т.п. Вообще отход существенно повлиял на положение женщины в крестьянском обществе. В отсутствие мужа жена исполняет всю домашнюю работу и имеет, поэтому почти равные права с мужчиной в принятии решений. Север губернии и вообще называли иногда «бабьей стороной», «бабьим царством»: здесь многое решали женщины.

Вышедший из крепостных крестьян села Великого московский купец Н.Щербань в своей автобиографии рассказывал, что в доме его отца имелись книги Карамзина, Фонвизина, театральные пьесы и романы, сказки, Четье Минеи и Священная История. Отец учил его: «Будь важен без гордости, а низок без подлости». Из крепостных Ярославской губернии вышли стихотворец и живописец Федор Слепушкин, поэт Иван Суриков, прозаик Алексей Иванов-Классик, поэт и этнограф Савва Дерунов, литератор И.Майков (Розов) и др. Были и уникальные случаи. В 1861 году крестьянин села Давыдкова Романов-Борисоглебского уезда Шелохов поручает разрешение открыть здесь частную типографию «в один станок».

С другой стороны, наблюдатели сокрушенно фиксируют оскудение фольклора, огрубление нравов. Гусли и свирель сменяются тальянкой (гармоникой), серьезные, печальные и возвышенные песни - частушкой - «потявкушкой», бульварным городским романсом (свидетельство М.Смирнова). Земец М.Шмелев регистрировал «чрезвычайно» широкое распространение сифилиса как следствие отхода.

Разрушается традиционный патриархальный строй семейной жизни, когда младшие беспрекословно подчиняются старшим. Во второй половине XIX века авторитет старшинства в общине заменяется авторитетом богатства. Богатых крестьян уважают, оказывают им почет, но им же и завидуют. В начале ХХ века в ярославской деревне были и трудолюбивые, глубоко нравственные крестьяне - и пропойцы, бессовестные мерзавцы. Остатки традиционного крестьянского миросозерцания активно разрушались нигилистическими идеями, потоком хлынувшими из города. Распадаются основы традиционной веры, уходят в прошлое старые социальные представления. С этого момента крестьянская культура как целостное явление перестает существовать в традиционных ее рамках. От былого остаются отдельные фрагменты, осколки, хотя на протяжении нескольких десятилетий сказывается инерция прежних навыков, обычаев, морали

государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

российский государственный гуманитарный университет

Факультет истории искусства

Кафедра истории и теории культуры

глошкина мария сергеевна

КРЕСТЬЯНСКАЯ КУЛЬТУРА В РОССИИ ХХ ВЕКА:

ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ БИОГРАФИЧЕСКИХ НАРРАТИВОВ

Дипломная работа по специальности 020600

«Культурология»

студентки пятого курса очной формы обучения

ВВЕДЕНИЕ... 3

ГЛАВА I. ПРОБЛЕМА САМОРЕПРЕЗЕНТАЦИИ КРЕСТЬЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ В РОССИЙСКОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ.... 16

I.1. Проблема определения крестьянства и крестьянской культуры 16

I.2. Крестьянская культура в зеркале разных историографических подходов.. 21

I.3. Методологические проблемы изучения крестьянских биографических нарративов.. 41

ГЛАВА II. РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ ДЕТСТВА В КРЕСТЬЯНСКОМ БИОГРАФИЧЕСКОМ НАРРАТИВЕ... 51

II.1. Изучение биографических нарративов крестьян Вологодской, Ленинградской и Новгородской областей: программа исследования , методика сбора и обработки полученных материалов.. 51

II.2. Особенности устного биографического нарратива о детстве крестьян Вологодской, Ленинградской и Новгородской областей 58

II.3. Коллективная память и стратегии меморизации.. 69

II.4. Субкультура детства в современном крестьянском биографическом нарративе. 83

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ 113

ПРИЛОЖЕНИЕ

ПРИЛОЖЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

В спектре изучения крестьянской культуры в современной культурологии большой интерес представляют такие источники как рассказы о себе. Замкнутость крестьянской культуры для научного изучения определяет актуальность использования в ее исследовании именно устных источников личного происхождения. На основе биографических нарративов крестьянскую культуру изучают в аспекте экономики, социальной истории, политической истории, этнографии, истории детства. Однако тема самопонимания крестьянином себя, в частности репрезентации крестьянином периодов своей жизни нечасто привлекает внимание ученых как представителей парадигмы научного знания, сформировавшего в рамках урбанистической культуры. В понимании считающейся малорефлексивной культуры крестьянства весьма значимой становится проблема изучения того, как крестьянин сам себя понимает и репрезентирует в своем и не своем круге. В таком аспекте крестьянская культура исследовалась недостаточно, хотя такие исследования необходимы по многим причинам, например, в том числе для решения таких культурологических проблем как понимание межпоколенной трансмиссии культуры, соотношения в ней локального и глобального. Мы видим, что в историографии крестьянской культуры внимание в основном уделялось верованиям, обрядам, быту в рамках преимущественного внимания к архаической культуре, анализу ритуальных действий и т. п.. Для культурологического исследования, как нам кажется, интерес представляет изучение не только архаического в крестьянской культуре, но и повседневного, и того, как крестьянин видит и репрезентирует окружающую себя действительность и себя в этой картине мира. Особый интерес представляет исследование восприятия крестьянином разных возрастов. В частности, как он видит детство, свой первый период в жизни, как представляется в крестьянстве становление человека, социализация в пространстве сельского сообщества. Таким образом, существует нерешенная на данный период развития исследований крестьянской культуры проблема изучения репрезентации возрастных периодов в крестьянском рассказе о себе. В данной работе мы постарались подойти к ее решению на примере рассмотрения репрезентации в крестьянском биографическом нарративе периода детства.

Объект исследования : крестьянская культура в России в ХХ веке.

Предмет исследования: крестьянские рассказы о детстве как источник по изучению крестьянской культуры.

Цель исследования: рассмотреть особенности репрезентации возрастных периодов в крестьянских рассказах о себе на примере репрезентации периода детства в биографических рассказах крестьян Вологодской, Ленинградской и Новгородской областей 1920х – начала 1960х годов рождения.

Задачи исследования

· Рассмотреть основные дефиниции крестьянства, крестьянской культуры, подходы к изучению крестьянской культуры в целом и к изучению крестьянских биографических нарративов.

· Разработать и применить методику сбора устных биографических нарративов о детстве в крестьянской среде.

· Выявить особенности собранных крестьянских рассказов о детстве, рассмотреть их жанровые, стилевые особенности.

· Рассмотреть репрезентируемые стратегии меморизации и соотношение коллективной и персональной памяти в крестьянском рассказе о детстве.

· Рассмотреть особенности репрезентации субкультуры детства в крестьянском рассказе о детстве.

Обзор литературы

В исследованиях крестьянской культуры на основе биографических нарративов можно выделить несколько подходов. Среди основных, наиболее распространенных подходов к крестьянской культуре в первую очередь следует назвать изучение крестьянской культуры с точки зрения этнографии и ее методов. Такие исследования включают в себя реконструкцию верований, обрядов, фольклора, быта и т. д., получаемую, правда, с помощью, по преимуществу, внешних описаний крестьянства людьми, не принадлежащими к нему.

этнографию детства . Мир детства изучается в разных предметных контекстах – в связи с семейными отношениями, обрядами жизненного цикла, межпоколенной трансмиссии культуры и др., а также в различных теоретических контекстах – в рамках культурного символизма, реконструкции социальных институтов, стереотипов массового сознания. Но ребенок здесь по преимуществу рассматривается как объект изучения, а не как субъект. Для историко-культурных исследований крестьянских самоописаний важны также этнографические исследования возрастного символизма. Но, к сожалению, исследования самоописания носителями культуры своего возраста и его характеристик пока редко встречаются.

Особенности воспитания крестьянских детей изучает этнопедагогика , предметом которой является так называемая «народная педагогика» как совокупность педагогических сведений и воспитательного опыта, сохранившихся в обычаях, обрядах, детских играх, игрушках и т. п. Но исследователи, работающие в этом направлении редко обращаются к рассказам о себе.

Важными для изучения крестьянской культуры являются исследования языковой картины мира крестьянина, проводящиеся в рамках этнолингвистики . Среди них прежде всего стоит отметить работу, которая с помощью лингвистического анализа фольклорных текстов и анализа их функционирования исследует особенности народного языкового сознания. Лингвистические исследования биографических нарративов проводятся редко. Можно отметить работу.

В последнее время усилилось внимание к коллективным проектам по созданию междисциплинарных энциклопедических трудов по народной культуре. Но в этих энциклопедиях чаще представлена крестьянская культура конца ХIХ – начала ХХ века, и рассматривается она в большинстве своем с внешней позиции исследователей, стремящихся представить «объективные», позитивистски реконструированные исторические, этнографические и др. сведения, извлеченные, в том числе, и из анализа эго-документов.

Важными для нашего исследования являются работы, рассматривающие крестьянскую культуру в рамках истории детства . Особо интересны исследования, совмещающие историю школы и проблемы семьи и детства в крестьянской культуре. Среди них можно отметить работы Б. Эклофа и. Но внимания к биографическим нарративам в них уделяется мало. Так как нас в изучении крестьянства интересует не только архаическое, но и влияние общей политики и городской культуры, для нас важными стали исследования по истории детства в России ХХ века. Особо ценными оказались исследования истории детства в России ХХ века, выполненные на основе письменных мемуаров и устных воспоминаний о детстве.

Наша работа опирается и на микроисторические исследования, посвященные деревням, отдельным людям, семьям. Образцовыми работами по данному направлению могут служить публикации К. Гинсбурга, Х. Медика, Д. Сэбиана, Э. Ле Руа Ладюри, Ю. Шлюмбома, К. Ульбрих и др.

Крестьянская культура исследуется в культурологии и на основе редких письменных источников личного происхождения. Среди крестьянских биографических текстов выделяют т. н. «наивное письмо». Важные для нас выводы в своих публикациях делают и. Многие особенности «наивного письма» прослеживаются и в устных текстах, в частности, оба жанра схожи особенностями построения текста. Но стоит учитывать и отличные от устного интервью черты «наивного письма»: создание теста мотивировано самим автором, текст адресован определенному читателю – обычно представителю своей культуры.

Ценны для исследований саморепрезентации крестьянской культуры работы. Ее интересует связь советского и крестьянского, поскольку, с ее точки зрения, советский человек – прежде всего бывший крестьянин. Опираясь на эго-документы, показала, как поколение бывших крестьян участвовало в формировании советской системы («изобретало советское общество»). также рассмотрела отдельную биографию в контексте процессов советской модернизации на основе дневника «крестьянского сына», выбившегося в «советские люди». На примере одной судьбы в исследовании рассматриваются процессы, происходящие во всем обществе. Прослеживаются также условия возникновения у крестьян мотивировки уйти из деревни. Взятые нами воспоминания у жителей Вологодских сел показывают вторую сторону этого же процесса, дают взгляд на то же время со стороны тех, кто не ушел, кто по тем или иным причинам остался жить в деревне.

Внимание к необходимости реконструкции понимания крестьянами себя и своей культуры прослеживается в работах И. Е Козновой. Она рассматривает крестьянскую культуру через изучение социальной памяти крестьянства. Ее работы интересны тем, что в них анализируется не только то, что вспоминается, но также и как оно вспоминается и как помнится, каковы особенности крестьянской памяти.

Важны для нас также исследования семейных историй , проводящиеся в рамках крестьяноведения («школа Т. Шанина»). Данный подход учитывает понимание самим крестьянином своих действий, способы их осмысливания и означивания личностью крестьянина. В рамках крестьяноведения преимущественно исследуются источники личного происхождения, однако на настоящий момент методология двойной рефлексивности применена лишь к реконструкции внешних обстоятельств жизнедеятельности носителей крестьянской культуры, их социально-экономического поведения. На основе семейных историй также проводятся комплексные исследования отдельного села.

также использует метод семейных историй, но в отличие от шанинской школы, уделяющей преимущественное внимание на систему «двор-деревня-регион», обращается к проблеме семейно-группового самосознания и анализу репрезентаций форм внутрисемейного взаимодействия (система «двор-семья»). Мы берем в качестве источников рассказы не о семье, а об индивидуальной жизни, но проведенный Разумовой анализ семейных историй очень ценен для нашей работы, так как крестьянские рассказы о своей жизни и тексты, репрезентирующие историю семьи, во многом схожи по стилистике и жанровой специфике, к описанию которой также обращается Разумова. Для нас важны рассмотренные автором проблемы соотношения в нарративах этапов персонального жизненного цикла, фаз семейного цикла и периодов отечественной истории.

Как мы видим, в историографии различные направления по-разному относятся к биографическим нарративам крестьян, к их возможностям как историко-культурному источнику. Сравнительно немного внимания уделено взглядам крестьян на самих себя. Среди исследований понимания крестьянством себя и своей культуры нет работ по восприятию и репрезентации современным крестьянством своего детства и его субкультуры. Это обусловило выбор хронологических и территориальных рамок исследования, источников для решения поставленных в дипломе задач. Мы решили взять в качестве источников устные биграфические интервью, так как они нам видятся наиболее выгодными для исследования саморепрезентации крестьянской культуры и выявления самотематизации в крестьянских биографических повествованиях.

Отсутствие внимания в историографии к изучению понимания крестьянином самого себя обусловило и хронологические рамки исследования . Так как для сравнения нет исследований по репрезентации крестьянином своего детства, для того, чтобы была возможность сравнительного анализа текстов разных возрастных когорт, мы решили рассмотреть три группы респондентов: 1920х г. р., 1930х г. р., г. р. Во время начальной стадии исследования мы заметили, что рассказы респондентов г. р. во многом отличаются от рассказов первых двух возрастных групп. Уже в 1950-е заметно сильное влияние городской культуры. Поэтому мы решили, что для понимания специфики крестьянской культуры будет важно сравнить воспоминания о детстве людей х г. р. с поколением, в котором уже произошли сильные изменения крестьянской культуры. Таким образом можно будет увидеть и общее для крестьянской культуры ХХ века, и особенное для указанных периодов в ее развитии. Для изучения крестьянской культуры гг. перед исследованием необходимо ставить уже другие задачи, в первую очередь проблему сильного влияния города на деревню. В этом случае исследование нужно проводить в более широком контексте всей советской культуры. Изучение этого периода не входило в задачи данной дипломной работы .

Ситуация с изученностью нашей проблемы обусловила и территориальные границы работы . Так как в историографии уже имеются исследования биографических нарративов крестьян, переехавших в город, нам важно было взять интервью у тех, кто не уезжал из сельской местности, и в тех районах, в которых сохранялась некоторая стабильность и преемственность культуры. В целях получения валидных выводов на основе более или менее достаточного количества источников мы решили рассмотреть три региона: Вологодская, Ленинградская и Новгородская области. Нашей целью было собрать материал в компактных локусах, который бы не сильно отличался друг от друга, но в то же время охватом этих локусов репрезентировал некоторый исторически сложившийся регион.

Характеристика источников

Для того, чтобы рассмотреть проблему изучения крестьянской культуры на основе крестьянских биографических нарративов, мы решили взять в качестве источников устные биографические рассказы о детстве, собранные нами в этнологических экспедициях в 2006, 2007 и 2008 гг. в поселениях Вытегорского района Вологодской области . Было собрано 30 интервью с респондентами 1919 – 1964 г. р. Опрос велся с помощью заранее подготовленного вопросника по воспоминаниям о детстве в крестьянской культуре. При составлении вопросника использовались уже разработанные анкеты, также учитывались материалы исследований по истории и этнографии детства в традиционных и современных культурах. Для сопоставления было взято такое же количество интервью с респондентами г. р., проведенное коллегами из Европейского университета (Санкт-Петербург) в Ленинградской и Новгородской областях по аналогичному вопроснику. Выбор именно таких источников обусловлен тем, что устная форма наиболее выгодна для исследований саморепрезентации крестьянской культуры. Крестьянская культура оставляет мало письменных источников и закрыта для городской академической культуры. В то же время устная традиция для крестьянской культуры наиболее естественна. Выбор используемых источников обусловлен и тем, что такие материалы в контексте изучения нашей проблемы еще не использовались.

Устные биографические воспоминания о детстве имеют свои особенности, которые позволяют делать обоснованные выводы относительно проблемы саморепрезентации крестьянской культуры. С одной стороны, они позволяют выявить представление крестьянина о самом себе. Но с другой стороны дают и ограничения. Автобиографический рассказ – это не просто информация, напрямую переданная из памяти, а текст, в котором сложно переплетаются персональная и коллективная память, стратегии ценностного означивания различных событий. Что именно берется из памяти и вербализуется в рассказе – обусловлено культурой и зависит от многих факторов. В первую очередь – это ресурсы языка, репертуар возможных «жанров», бытующих в культурном пространстве. Влияют существующие в культуре стереотипы (в том числе идеологические) о той теме, о которой повествуется. Специфика источников определила методологию сбора источников, их обработки и работы с ними.

Методологические основы работы

Особенности источников и задачи исследования обусловили методологию сбора и их анализа. Мы опирались на методологию устной истории, представленную в работах П. Томпсона, Р. Грила, Г. Розенталь и др., на работы, , С. Квале, , , написанные в рамках биографического метода, разработанного в «качественной социологии» и примененного в истории, культурологи и других гуманитарных дисциплинах. Немаловажными для разработки методики сбора были для нас работы, описывающие методику сбора материла в рамках крестьяноведения. Основой для разработки программы исследования послужил вопросник для сбора воспоминаний о детстве, разработанный в рамках историко-педагогической антропологии, .

Для того, чтобы источники наилучшим образом отражали самотематизацию периода детства, мы проводили интервью следующим образом. Первая часть интервью предполагала запись продолжительного рассказа о детстве, построенного самим респондентом без вопросов интервьюера. Первоначальный вопрос, который задавался всем респондентам и с которого начиналась запись на диктофон, звучал следующим образом: «Расскажите, пожалуйста, о Вашем детстве, все, что Вы помните, с самых первых воспоминаний». После завершения начального биографического нарратива в форме свободного лейтмотивного интервью проводился опрос по типу беседы. Первоначально мы стремились задавать вопросы, не содержащие в себе прямого указания на ту или иную тему. В последующих вопросах мы стремились отталкиваться от тем, уже затронутых в начальном автобиографическом рассказе. Дальнейшее использование программы-вопросника имело главной целью скорее поиск значимого в памяти респондентов, поиск тем и формулировок вопросов, которые вызвали бы эмоциональные и продолжительные нарративы, отражающие содержание автобиографической памяти. При транскрипции текстов нашей целью было наиболее полное отражение особенностей речи респондентов.

Для решения нашей задачи реконструировать образ детства, каким он видится самим крестьянам, основное внимание мы уделили собранным нами нарративам, которые содержали самостоятельный начальный автобиографический нарратив. Вторая группа источников (лейтмотивные части интервью, связанные с ответами респондентов на вопросы) выступала больше в качестве сравнительного материала.

Поставленные задачи и особенности источников обусловили выбор методологии работы с ними. Базовым для исследования стал нарративный анализ текстов . При анализе источников мы опирались прежде всего на методологию устной истории. Теоретической основой для исследования послужили также работы по философии нарратива и нарратологии. Мы опирались также на работы, Д. Берто, В. Голофаста, Е. Мещеркиной, выполненные в рамках биографического метода.

К текстам были применены методы выделения эпизодов и тем , которые подробно описаны на примере воспоминаний о детстве в работах в рамках педагогической антропологии.

В работе используются также терминология и методы анализа автобиографической памяти , описанные в монографии.

В нашей работе проводился также анализ повествовательной структуры текстов, их жанровой специфики , в чем нам помогли работы , в которых проводится анализ лейтмотивов, сюжетов, мотивов в биографическом нарративе, а также работа, в которой подробно описываются типы повествования в меморатах о войне. Исследования помогли нам также в анализе стратегий меморизации.

Важными для нас были также теоретические работы по коллективной, социальной, персональной памяти в автобиографиях .

Мы использовали также частично дискурсный анализ текстов. Теоретической основой для нас были работы Т. Ван Дейка и французских авторов. Мы опирались также на работы, анализирующие с помощью дискурсного анализа биографические нарративы советского периода.

Учтенные методологические подходы и методические приемы позволили, как нам кажется, использовать собранные источники для решения поставленных в дипломе задач и достижения его целей. Применение этих методов к материалам устных нарративов о детстве жителей севернорусских поселений позволяет считать результаты работы достаточно обоснованными и валидными, по крайней мере, для данного региона.

Структура работы

Дипломная работа состоит из введения, двух глав, заключения, списка используемых источников и литературы, списка респондентов и приложений с фрагментами интервью.

Во введении обосновывается актуальность темы, ставятся цель и задачи работы, проводится анализ историографии, определяются хронологические и территориальные рамки, дается характеристика источников, аргументируется методологическая основа исследования.

В первой главе «Проблема саморепрезентации крестьянской культуры в российской и зарубежной историографии» рассматриваются основные дефиниции крестьянства и крестьянской культуры, дается обзор подходов к изучению крестьянской культуры, а также рассматриваются методологические проблемы изучения крестьянских биографических нарративов.

Во второй главе «Репрезентация детства в крестьянском биографическом нарративе» описывается программа исследования, методика сбора и обработки используемых в работе источников; рассматриваются жанровые и стилевые особенности крестьянских рассказов о детстве; анализируются особенности стратегий меморизации и совмещения в крестьянском рассказе о детстве персональной и коллективной памяти; анализируются особенности репрезентации субкультуры детства в крестьянском биографическом нарративе.

В заключении описываются выводы и перспективы работы.

В приложении представлены некоторые тексты начальных автобиографических нарративов, исследуемых в работе.

ГЛАВА I. ПРОБЛЕМА САМОРЕПРЕЗЕНТАЦИИ КРЕСТЬЯНСКОЙ КУЛЬТУРЫ В РОССИЙСКОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИОГРАФИИ

I.1. Проблема определения крестьянства и крестьянской культуры

С задачей историко-культурной реконструкции способов саморепрезентации крестьянства тесно связана необходимость конвенционального согласия относительно того, что понимать под термином «крестьянство», «крестьянская культура». По мнению Т. Шанина, все определения, предложенные теми, кто считал проблему крестьянства автономным и первостепенным предметом исследования, имели две общие черты. Признавали, что современное крестьянство представляет социальную систему, вмонтированную в более широкие системы, но структурированную особо. Также признавали и выявляли некоторые институционные характеристики крестьянства, объяснявшие феномен его социального и культурного воспроизводства. Предложенное в 1971 году Т. Шаниным определение называет крестьянами «мелких сельскохозяйственных производителей, которые, используя простой инвентарь и труд членов своей семьи, работают - прямо или косвенно - на удовлетворение своих собственных потребительских нужд, на выполнение обязательств по отношению к обладателям политической и экономической власти». В этом определении крестьян рассматриваются характеристики четырех взаимосвязанных аспектов крестьянской жизни: семейный двор, сельскохозяйственное производство, деревня и ее традиционная локальная культура, зависимое положение по отношению к доминирующим общественным силам.

К таким же параметрам дефиниции крестьянской культуры обращается. Она подчеркивает сущностную зависимость крестьянина от всего окружения, буквальную связанность его природными и социальными силами. «Крестьянство изначально - в зависимом положении. Вначале это - зависимость от природы, впоследствии к ней добавляется социальная зависимость. При этом крестьянству свойственно осознание и определенности (низшее место в системе социальной иерархии), и особенности (кормилец) своего положения в обществе». Эта зависимость крестьянства «ото всех» определила многие особенности повествования крестьян о себе лицу другого сословия, к которым мы обратимся в следующей главе.

В других сущностных определениях крестьянства выделяется какой-либо из вышеуказанных аспектов общих определений как наиболее важный и ведущий в конструировании крестьянского мировидения и самопознания. Например, как основную характеристику крестьянства выделяет «хозяйствование на земле». делает в определении крестьянства акцент на соседство как на главный признак крестьянской жизни, утверждая, что аграрное соседство есть нечто принципиально иное, нежели соседство в городе. Тремя главными характеристиками деревенской жизни М. Левин называет следующие: «сельскохозяйственный труд, семья как производственный коллектив, и самодостаточность, самообеспеченность этого коллектива».

Отмечая особенностью антропологической характеристики крестьян «единство природного, хозяйственного и социального», говорит о «подчинении хозяйственно-трудовой деятельности природным ритмам, тесном переплетении хозяйствования с отношениями в семье и с соседями, отсутствии ярко выраженной индивидуальности, преобладании социальных связей личного типа», в результате чего индивидуальное самосознание рассказчика растворено в сознании крестьянской группы, питается ее коллективной памятью. Направление, в котором работает, опирается на тезис о мифологизированности этой памяти: «Крестьянству свойственно мифологическое восприятие мира. Крестьянин воспринимал себя с землей архетипично, как единое целое. Подчеркивание же значения этой связи [с землей, связи, объединяющей духовную и материальную сферу, человеческий мир и природу - М. Г.] при определении своего места в мире и обществе характерно для работающего на земле человека новейшего времени». подчеркивает, что «крестьянскому образу жизни свойственна нераздельность социального и культурного, а сама крестьянская культура ритмична и ритуальна. Слитность с природой находит свое проявление в восприятии времени».

Споры относительно понятия «крестьянство» и «крестьянская культура», особенно применительно к ХХ столетию, в крестьяноведениии как дисциплине идут до сих пор. Споры вызывает уже само представление о целостности всех сторон жизни крестьянского общества. Сторонники сохранения крестьяноведения как особого направления в науке подчеркивают, что подход крестьяноведения не предполагает полного разделения по жесткой схеме «крестьяне-некрестьяне». Возможны также и смешанные формы, окрестьянивание и раскрестьянивание как постоянный процесс. Крестьянскую культуру не следует, согласно данной позиции, воспринимать как замкнутую на самой себе. Современное крестьянство представляет социокультурную систему, вмонтированную в более широкие системы, но структурированную особо. Крестьянская культура, обладая своими специфическими характеристиками, вписана в более широкую культуру.

Такие общеметодологические аспекты очень важны для нашего исследования, так как в российской историографической традиции «крестьянское» чаще всего воспринимается как предшествующее «советскому» и во многом явившееся его истоком, прототипом. Превращение «крестьянина» в «советского человека» видится в таком ракурсе как резкий переход от сельской жизни к преимущественно городской при сохранении основного – традиционалистского – типа ментальности. Одна из важных характеристик «советского человека»: житель города, перенесший с собой в город многие аспекты «крестьянского». Видение крестьянского как досоветского пришло в постсоветскую историографию еще из советского периода. Тогда аграрному обществу не придавались характеристики «крестьянского», говорили о сельском жителе как сколке с городского, о приближении образа жизни на селе к городу, о сельском образовании как равном городскому и т. п. В данной работе хотелось бы показать, какие могут быть методологические, исследовательские выгоды от прослеживания степени совмещения «крестьянских» и «советских» аспектов в биографических нарративах сельских жителей.

Среди основных, наиболее распространенных подходов к крестьянской культуре в первую очередь следует назвать изучение крестьянской культуры с точки зрения этнографии и ее методов. Такие исследования противопоставляются социально-политическим и социально-экономическим и включают в себя реконструкцию верований, обрядов, фольклора, быта и т. д., получаемую с помощью, по преимуществу, внешних описаний крестьянства людьми, не принадлежащими к нему. Другой ракурс понимания крестьянской культуры представлен в социально-исторических исследованиях. В них культура аграрного мира рассматривается в связи с более широким историческим и культурным контекстом, но отделяется от политической, экономической, истории государственного строительства и управления. Такой подход больше направлен на нахождение своего рода «объективных» фактов крестьянской культуры. Культура понимается в традиции разделения ее на материальные и духовные достижения. Категориальный аппарат исследователя в этом случае накладывается на изучаемый объект, а не возникает в процессе самого исследования.

Противоположными такому подходу видятся культурологические работы, в которых внимание уделяется особенностям категориального аппарата, понятийной сетке, порождаемой и применяемой человеком исследуемой культуры. В данном случае исследователь, изучая крестьянскую культуру, занимается не поиском информации по уже заданным категориям, а стремится понять смысловой континуум, создавшийся в культуре, смыслы и значения, с помощью которых человек сам воспринимает окружающий мир и себя. Для данных исследований характерно использование так называемых качественных, а не количественных подходов.

Можно сказать, что крестьянская культура ХХ века изучается чаще всего с позиции, занимаемой исследователем вне исследуемого объекта. И хотя в последние 30-40 лет появился специальный интерес к ментальности, к особому крестьянскому мировоззрению, однако изучение крестьянского мировоззрения пока еще редко включает собственные взгляды крестьянина на самого себя и свою культуру.

I.2. Крестьянская культура в зеркале разных историографических подходов

Как мы уже сказали, крестьянская культура полномасштабно изучается в этнографических работах. В этих исследованиях культура рассматривается с внешней стороны исследователя, находящегося в позиции стороннего наблюдателя. Эта историографическая традиция сложилась еще в XIX веке, когда крестьянство воспринималось больше как «пережиток» прошлого. Исследования строились на основе наблюдений и материалов, собранных с помощью анкетного опроса. Анкеты же составлялись во многом под влиянием позитивистской парадигмы. И сегодня многие этнографические работы строятся на основе архивных документов, собранных в XIX и начале ХХ века.

В качестве особого направления в исследованиях крестьянской культуры стоит выделить этнографию детства . Она преимущественно изучает народную педагогику, обычаи воспитания и символические образы детства, представленные в культуре взрослых. Ребенок здесь рассматривается как объект изучения, а не как субъект. Однако авторы стремятся проникнуть и во внутренний мир детского фольклора, игр, особенностей общения детей и взрослых с детьми. Мир детства изучается в разных предметных контекстах – в связи с семейными отношениями, обрядами жизненного цикла, межпоколенной трансмиссии культуры и др., а также в различных теоретических контекстах – в рамках культурного символизма, реконструкции социальных институтов, стереотипов массового сознания.

обратил внимание на то, что необходимо разграничивать реальное положение и символизацию детей в культуре. В его работе «Ребенок и общество» рассматриваются вопросы детства в архаических аграрных обществах. Автор отдает предпочтение изучению детства на основе наблюдений и исторических документов. Рассказы людей о собственном детстве в меньшей степени попали в сферу его внимания, хотя, с другой стороны, он одним из первых провел также исследования в области исторического развития личностного самосознания в автобиографических текстах.

Для историко-культурных исследований крестьянских самоописаний важны этнографические исследования возрастного символизма, то есть систем представлений и образов, в которых культура воспринимает, осмысливает и легитимирует жизненный опыт индивида и возрастную стратификацию общества. , анализируя особенности восприятия разных возрастов в культурах мира, выделяет в качестве элементов рассмотрения возрастную терминологию, возрастные стереотипы, символизацию возрастных процессов, возрастные обряды, возрастную субкультуру (признаки, по которым человека относят к «своему» возрасту). К сожалению, исследования самоописания носителями культуры своего возраста и его характеристик пока редко встречаются. Они более характерны для филологов (лингвистов), нежели для историков культуры (см. ниже).

Средневековье — это тысячелетие, условными историчес­кими рамками которого являются V и XV века. Культура ев­ропейского средневековья возникла в руинах Римской импе­рии. В грозовой атмосфере всеобщей неразберихи решалась судьба европейской культуры. Три силы столкнулись в борь­бе, от исхода которой зависело будущее.

Первая из них - это традиции дряхлеющей греко-римс­кой культуры . Они сохранялись в немногих культурных центрах, но новых идей дать уже не могли. Если бы эта сила смог­ла выстоять и вновь утвердиться в обществе, то вектор даль­нейшей культурной жизни Европы был бы обращен в про­шлое. Культура Европы застыла бы в античных формах, по­добно индийской или китайской культуре.

Второй силой был дух варварства . Носителями его были различные народы, населявшие провинции Римской империи и вторгавшиеся в нее извне. Если бы им удалось укоренить в Рим­ском государстве свой образ жизни, то Европа стала бы местом обитания диких орд полукочевников. Античная культура исчез­ла бы с лица земли, и культурное развитие Европы пошло бы по какому-то совсем иному пути, как бы начавшись заново.

Христианство было третьей и самой могущественной из сил, определявших путь культурного развития Европы. Оно опиралось на традиции, сложившиеся вне античного мира и ввело в сознание людей принципиально новые гуманистичес­кие установки. Христианство являло собою свежую струю, способную вдохнуть новую жизнь в культуру Европы. К тому времени, когда рухнула Римская империя, христианское дви­жение уже имело централизованную церковную организа­цию, объединяющую всех христиан. Это позволило ему стать главной политической силой и одержать победу над греко-римским многобожием и варварством.

В этой борьбе культурных влияний и традиций средневе­ковое христианство претерпело некоторые изменения. Про­стые люди, новообращенные варвары, принимали Христа просто как более могучего , сохраняя при этом язычес­кое сознание: верили в леших, русалок, домовых, колдунов и т.п. Вытесняя язычество, христианская церковь пошла на трансформацию некоторых языческих персонажей, включив их в свою обрядность или объявив дьявольской нечистью.

Церковь отвергла античный культ разума, античный культ тела, заменив его принижением разума и постулатом греховно­сти чувственных наслаждений, здоровья и телесной красоты.

Одной из характерных черт средневекового мировоззре­ния, в духе которого воспитывались народные массы, был аскетизм . Согласно аскетизму, земной шар и сам человек в его телесной природе представлялись воплощением греха и зла. Обязанностью верующего человека было постепенное освобождение души от земных оков, непрерывная борьба со «страстями», чтобы подготовиться к переходу в лучший, заг­робный мир. Для этого церковь рекомендовала посты, молит­вы, покаяния, умерщвление плоти и т.п. Наивысшим подви­гом считался полный уход от мира в монастырь.

Аскетизм был официальным учением, пропагандируемым с церковной кафедры, преподаваемым юношеству в школе, входившим как необходимый элемент во многие виды средне­вековой литературы. Аскетизм был наиболее ярким выраже­нием господства религии в средние века, когда точные науки были еще в зародыше, власть человека над силами природы крайне несовершенна, а общественные отношения обрекали народные массы на постоянное терпение, воздержание, ожи­дание возмездия и блаженства в потустороннем мире.

Материальной основой средневековой культуры были фе­одальные отношения: крупный землевладелец (феодал) рас­поряжался землей с крестьянами, которую он получал от вы­шестоящего феодала (сеньора) на правах аренды. Крестьяне были в полной экономической и личной зависимости от «дер­жателя» земли, в результате чего возникло крепостное пра­во. Хозяйство было натуральным : с замкнутым циклом поме­стья и неразвитостью торгово-денежных отношений. Это ста­ло следствием того, что в период раннего Средневековья, ког­да набеги варваров были почти непрерывными, пришли в убы­ток города, разрушилась система торговли, замерла сеть до­рог, построенных во время расцвета Римской империи. Про­изошла так называемая «аграризация населения» , ведущая к распаду единого римского мира на отдельные герцогства, княжества, королевства.

Такой характер хозяйственной жизни привел к формиро­ванию новой социальной культуры . Отношения сеньора и вас­сала, вассала и феодала строились на основе личных и семей­ных связей, договоров, покровительства и т.п. Это привело к формированию сословий - духовенства, дворянства (рыцар­ства) и остальных жителей, называемых «третьим сословием» (народом). Возникло также монашество, которое олицет­воряло процесс перехода от земной, «грешной» жизни к дос­тижению индивидуального спасения путем аскетической «со­причастности» к Иисусу Христу.

Если духовенство в средневековом обществе заботилось о душе человека, то другая сословная группа - дворянство - имело иные представления о человеке. На его основе возник­ла так называемая рыцарская культура , со своим идеалом че­ловека. Этот идеал предполагал знатность происхождения, храбрость, заботу о славе, чести, стремление к подвигам, вер­ность своему сеньору и богу, благородство, поклонение пре­красной даме.

Крестьянская культура средних веков была представле­на главным образом в виде фольклора. Некоторые исследо­ватели называют ее «смеховой» или карнавальной культурой.

Средневековье знало три вида школ . Низшие школы , об­разовавшиеся при церквях и монастырях, ставили целью под­готовить элементарно грамотных духовных лиц - клириков. Главное внимание обращалось в них на изучение латинского языка, молитв и самого порядка богослужения. В средней школе , возникавшей чаще всего при епископских кафедрах, практиковалось изучение семи «свободных искусств» (грам­матика, риторика, диалектика или логика, арифметика, гео­метрия, куда входила и география, астрономия, музыка). Пер­вые три науки составляли так называемый тривиум, после­дние четыре - квадривиум. Позднее изучение «свободных искусств» стало производиться в высшей школе , получившей позже название университета .

Первые университеты возникли в XII веке частью из епис­копских школ, имевших наиболее крупных профессоров в об­ласти богословия и философии, частью из объединений час­тных преподавателей-специалистов по философии, римско­му праву и медицине. Наиболее древним университетом в Европе считается Парижский университет, существовавший в качестве «вольной школы» еще в первой половине XII века.

Наиболее распространенными направлениями средневе­ковой науки были схоластика и мистика . Схоластика наиболее яркое выражение нашла в богословии. Основной чертой ее было не открытие чего-либо нового, а лишь толкование и систематизация того, что являлось содержанием христианс­кой веры. Священное писание и священное предание - эти главные источники христианского учения, которые схолас­ты стремились подтвердить соответствующими местами из древних философов, главным образом, Аристотеля. От Ари­стотеля средневековое учение заимствовало самую форму логического изложения в виде различных сложных суждений и умозаключений. В работах по географии, например, авто­ритет Аристотеля и других древних авторов в средние века считался бесспорным.

Схоласты возобновили изучение античного наследства, разрабатывали некоторые важнейшие проблемы познания, наконец, многие из схоластов были универсальными учены­ми, занимавшимися изучением всех доступных тогда для них наук. Крупнейшими средневековыми схоластами были па­рижские профессора Пьер Абеляр, Альберт Великий, Фома Аквинский, английский ученый, монах Роджер Бэкон , уделяв­ший наибольшее внимание вопросам естествознания.

Кроме схоластики, в средние века существовало еще дру­гое направление, ведшее со схоластами горячую борьбу. Это была мистика . Так, с Абеляром упорно боролся его современ­ник Бернард Клервосский , бывший организатор 11-го крес­тового похода. В ХIV-ХV веках наибольшей известностью пользовались немецкие мистики Иоганн Таулер и Фома Кемпийский . Мистики отвергали необходимость изучения Арис­тотеля и логического доказательства основ веры. Они счита­ли, что религиозные положения усваиваются исключитель­но путем «созерцания», то есть молитв и благочестивых раз­мышлений. Выступая в такой форме, мистики занимали явно реакционные позиции.

Официальное и светское искусство Средневековья

Безусловно, что официальное искусство носило черты христианской идеологии и было направлено на религиозные церковные нужды. Живопись превратилась в иконопись . В скульптуре, как и в живописи, господствовали библейские сюжеты. Вообще скульптура как вид изобразительного искус­ства в средние века не получила самостоятельного развития. Ведь ее объектом было тело человека в его динамике, эмоци­ях, красоте. А христианское мировоззрение считало телесную красоту греховной. Но статуи святых украшали готические храмы и внутри и снаружи. Возник своеобразный синтез цер­ковной архитектуры и скульптуры.

Музыка обслуживала интересы церкви. Высокого совер­шенства достигли такие жанры духовной музыки, как хорал, месса, реквием . Музыкальная культура средневековья осо­бенно проявилась в профессиональном многоголосии - дис­канте . Сложились каноны торжественного церковного пения. Следует отметить, что зависимость изобразительного искус­ства от религиозного мировоззрения придала ему символи­ческий характер, способствовала развитию условных приемов и стилизации форм. Фигуры святых разномасштабные, об­разы лишены реалистичности, схематичны.

Рыцарская культура

Признавая духовное руководство церкви, каждый класс феодального общества, тем не менее, развивал и свою осо­бую культуру, в которой отражал свои настроения и идеалы. Господствующий класс светских феодалов - рыцарство в широком смысле слова - выработал к XIII веку сложный ритуал обычаев, манер, светских, придворных и военно-ры­царских развлечений. Из последних особенно большое распространение получили рыцарские турниры - публичное состязание рыцарей в умении владеть оружием. В рыцарской среде создавались военные песни, прославлявшие подвиги рыцарей. Позже они превращались в поэмы, широкое рас­пространение получили романы, излагавшие различные ры­царские приключения. Большое место в рыцарской литера­туре занимала любовная лирика. Миннезингеры в Германии, трубадуры в южной Франции и труверы в Северной, воспевавшие любовь рыцарей к их дамам, были непременной при­надлежностью королевских дворов и замков крупнейших феодалов.

Городская культура и народное творчество Средневековья

Средневековый город, сыгравший важную политическую роль в средние века, сделал много и для развития культуры. В городе, прежде всего, делала быстрые успехи светская лите­ратура, рано обнаружившая свои антифеодальные черты. В городах в ХII-ХIII веках начали появляться так называемые фаблио , в которых содержались остроумные нападки на фе­одалов. Много сатирических моментов, направленных про­тив феодалов, содержали и итальянские городские повести - новеллы .

Дело в том, что религиозность простых людей была свое­образной, и сочетание скабрезности и богохульства было не проявлением развращенности простых людей, а варварской детскости их представлений и восприятий. Во время мисте­рий, народных праздников распевались непристойные пес­ни о евангельских персонажах, осмеивалось все высокое и серьезное в христианской культуре.

Народные праздники, карнавалы , занимали в жизни на­рода Западной Европы в средние века довольно много време­ни. Они были выражением своеобразной смеховой культу­ры , к созданию которой имел доступ простой человек.

Наиболее ярким проявлением смеховой культуры был карнавал. Карнавалы имели языческое происхождение (само слово по-латыни означает буквально «мясо, прощай») - тут очевидная связь с жертвоприношениями. Карнавал не знал разделения на зрителей и исполнителей. Все люди, выходив­шие на улицы средневековых городов в Европе, становились участниками карнавального действия. Это было беззаботное веселье после тяжелых трудов, пародийное осмеяние всего высшего в официальной жизни. Шут на карнавале становил­ся королем, гротескное мироощущение проявлялось в «праз­днике дураков», пародировалось самое святое - христианская литургия, богослужение и другие обряды. В моде были песенки, высмеивающие монахов и священников. Так, напри­мер, молодежь в Кельне в XI веке распевала шутовскую пе­сенку, которая начиналась словами:

Я желал бы умереть
Не в своей квартире,
А за кружкою вина
Где-нибудь в трактире.

Особой фривольностью отличалась лирика вагантов (бро­дячие певцы). Даже в официальное христианской культуре, к созданию которой имел доступ простой человек, гротеск­ное мироощущение проявлялось в мистериях (театрализован­ное жизнеописание Христа), в дьявольских буффонадах, в са­тирических жанровых сценках (фарс), в фольклорных обра­зах вурдалаков, чудовищ и т.п.

Средневековая архитектура

Средние века оставили после себя много грандиозных па­мятников архитектурного искусства.

За время ІХ-ХІІІ веков в Европе сменились два основных архитектурных стиля - романский и готический . Первый по­лучил свое название от того, что он является подражанием древним римским постройкам. В действительности романс­кий стиль был гораздо грубее и несовершеннее, чем антич­ный римский. Толстые стены, сравнительно невысокий ку­пол, толстые и приземистые колонны, узкие и небольшие окна романских соборов явно отражали и слабую в этот период строительную технику, и саму политическую обстановку по­стоянных феодальных войн и усобиц, когда те же церкви лег­ко превращались в крепости, где отсиживалось от набегов рыцарей местное население.

Гораздо интереснее и совершеннее в техническом отно­шении готическая архитектура . Ее характерной чертой явля­ется стремление архитектора построить здание как можно выше. Место полукруглой сводчатой арки заняла острая стрельчатая арка. Готические соборы имели внутри много высоких и изящных колонн. Их окна были больше, с множе­ством цветных разрисованных стекол. Обилие статуй, баре­льефов, причудливая резьба богато украшали здания изнут­ри и снаружи. Одна или несколько высоких башен и величе­ственные двери придавали соборам торжественность.

Из памятников римской архитектуры наиболее известны соборы в Пуатье и Орли (Франция), в Шпейере, Вормсе, Майнце (Германия). Лучшими памятниками готического искус­ства является собор Парижской Богоматери (Париж), Линкольнский собор (Англия), Миланский (Италия).

Несмотря на сословно-корпоративный характер, который носила культура Средних веков, она отличается определенной целостностью. Эту целостность придавали ей два опре­деляющих фактора: феодализм и христианство .

Отличительные черты культуры Средневековья

Подводя итоги, можно сказать, что отличительными чер­тами культуры средневековья были:

христианский, религиозный характер , через который просвечиваются идеи свободы и ценности земной жизни че­ловека;

традиционализм , который выразился в приверженнос­ти к иконам, архетипам, в ограничении свободы творчества рамками теологического мировоззрения, в безличности про­изведений;

символизм , нашедший свое выражение в семантичес­ком, широком толковании и анализе текстов из Библии;

историзм и дидактизм духовной жизни средневековья: праведники и преподаватели богословия стремились в ходе дискуссий, споров, поучений передать уникальность явления Христа и величие божественного замысла;

универсальность духовной культуры, сущность которой заключалась в создании общей картины мира, созданных ком­пиляцией теоретических знаний.

Вместе с тем культура средневековья противоречива , в ней заметны и страдальческое отречение от мира, и тяга к его насильственному преобразованию , которая нашла выра­жение в крестовых походах. Напряжение и сложные поиски новой мировоззренческой картины мира, в ходе которых мыслители пытались примирить веру и разум, создали новые художественные стили, подготовили сознание людей к при­менению механических приспособлений и техники. Считать Средние века неким «перерывом» в развитии человеческой культуры, «темным пятном», «провалом», как это считали мыслители итальянского Возрождения, неправомерно. Чело­век в ходе этого противоречивого процесса постепенно об­ращается к самому себе, а не к Богу.

Творчество народов средневековой Европы заложило ос­новы дальнейшего развития культуры. Следует согласиться с теми культурологами, которые считают, что главным дости­жением этой культуры следует считать открытие духовных сил человека, открытие источников гуманистического миро­воззрения. По отношению к нашей, современной культуре она сыграла, по сравнению М.К.Петрова, роль строительных лесов: без них постройку здания вести невозможно.

Русская крестьянская культура

На протяжении долгого времени крестьянство составляло основу населения нашего края. В русской культуре надолго задержались элементы славянской мифологии, связанные с языческими воспоминаниями, с верой в силы природы. Но постепенно крестьянское мировоззрение подстраивается под новую религию – христианство: Перун (бог громовержец) – Илья-пророк, Макошь (богиня плодородия) – Дева Мария…

Значительная роль в этом принадлежала русской православной церкви. Христианское начало сформировало особое русское «правдоискательство», искание царства божия, милосердие и сострадание к страждущим. Все эти качества формировались в народе через общение с церковнослужителями, через восприятие мира в свете христианства. В связи с этим личность священника, его поведение, уровень его образования, мудрость становились общественно значимыми.

Между священнослужителями и прихожанами нередко складывались теплые отношения: отеческие с одной стороны, почтительные и уважительные – с другой. Случалось, что сельские священники собственными руками обрабатывали землю, трудились на пасеке. Этому соответствовал и их внешний облик вне церкви, и их поведение. Крестьяне с участием относились к труду священников, помогали им в крестьянских работах (чаще во время жатвы). Расставание со священником, вынужденным по какой-либо причине покидать свой приход, часто трогало прихожан до глубины души. Контакт усиливался, если священник не только сближался с крестьянами в силу общности быта и хозяйства и доброго расположения к своей пастве, но и по духовной сути своей становился истинным наставником.

Но были и конфликты крестьян со священниками, далеко не все служители церкви отвечали необходимым нравственным и профессиональным требованиям. Отношение крестьянства к приходскому духовенству зависело от нравственного уровня и поведения самого духовенства. Крестьян возмущало недостойное поведение священно и церковнослужителей в быту, безответственность, формальное их отношение к своим пастырским обязанностям, вымогательство. Но проявления неприязненного отношения носили не принципиальный, а личностный характер: настаивая на удалении одного священника, они просили заменить его другим.

Крестьянская община

Культурный быт крестьянства опирался на строгие устои, они упорядочивали всю жизнь на основе четких правил. С одной стороны, подчинения старшему в семье, с другой почитание младшими старших, подчинение женщины мужчине имело характер неписаного закона. Прочными узами человек был связан с другими членами своего семейства, с соседями и со всей общиной. Семейная и общинная солидарность, предпочтение коллективного интереса личному являлись нормой крестьянской жизни. С этим была связана практика взаимопомощи, взаимозамены, общинной поддержки старых и увечных.

Русская крестьянская община была составной частью известной «теории официальной народности» - «православие, самодержавие, народность», где народ любит своего царя, а он беспокоится о своих подданных как о своих детях, царь и народ православные, и чтут традиции. Народность же понималась как необходимость придерживаться собственных русских традиций и отвергать иностранное влияние. Веками общинный строй был основой государственной власти России.

Характерное явление крестьянской жизни - помочи: добровольная и бескорыстная помощь поселян в срочной и большой работе односельчанину (вывоз навоза на поле, жатва, покос, вывоз леса, постройка дома и т.п.). Вечером, после завершения работы, хозяин угощал всех помогавших обедом. Типично русское «свои люди - сочтемся» значительно увеличивало жизнестойкость русских семей.

По церковным праздникам, до четырех раз в год, проводились мольбы, называемые по имени святого, на день памяти которого выпадало действо. На Николу резали откормленного бычка. Накануне Ильи – ягнёнка. Лучшую часть мяса несли в церковь. Из остального готовили кушанья для братчины. Это был обычай коллективного общественного угощения: варили пиво и устраивали общественное застолье.

На православные и народные праздники ходили обычно в разные деревни. На Масленицу обязательно катались, лошадей и сани украшали, усаживали девушек, а парни с гармонями. Все плясали и пили, веселились, но большого пьянства старались не допускать. Все ходили пьяненькие и весёлые. Воодушевление достигало такого накала, что исключало традиционные побоища между различными «кустами» деревень.

Хотя редко на гуляньях обходилось без драк, из-за девушек одиночные, а иногда и деревня на деревню, с использованием кольев. Особая роль отводилась подросткам, которых «биться» не пускали, но в случае необходимости они подносили колья мужикам и парням постарше. Кто побеждает, тот и гуляет. Но до смертоубийства не доводили.

Особое внимание уделяли крестьяне своей домашней скотине и прежде всего – к «коровушке», кормилице, «Животу красному». Закреплённое в ритуалах общение с домашней скотиной помогало установить тонкую душевную связь между человеком и животным. А это обеспечивало хорошее самочувствие скотинки и лучшее качество молока.

В случае эпидемии, животных окуривали «целебным живым» можжевеловым дымом. Рано утром мужики собирались около чьей-нибудь вереи (столба, на котором держатся ворота). Брали можжевеловый кол и, упёршись им в верею, вертели его до появления «самородного», «святого» огня. Часто вставляли кол между двух столбов и вращали его с помощью верёвки. Кострище обычно устраивали в прогоне, ведущем на луга. На костёр накидывали сверху можжевеловых лап, дающих густой дым. Люди и скот проходили «через огонь» в этих своеобразных воротах. Считалось, что закопчёные дымом священного дерева они непременно исцелятся. А к ещё не заразился, останется здоровым.

Семья

Одним из ярчайших моментов жизни у крестьян были молодые годы до вступления в брак. Это время совместных игрищ девок и парней, посиделок, хороводов, колядования на святках; время, когда ослабевают многие моральные ограничения.

В каждой деревне устраивали вечёрки, иногда ходили и в соседние деревни, но для девушек это было опасно, можно было получить тумаков от деревенских парней. На вечёрках просто так не сидели, девушки обычно ткали полотно, а парни играли на гармони. Играли в избе в игры, водили хоровод, танцевали, иногда и попивали винцо, либо бражку. За любую ошибку или оплошность выдавали фанты: парней заставляли за полученные фанты что-либо сделать, девушек заставляли целоваться, целующихся обычно прикрывали платком. Местное духовенство с осуждением отзывалось о вечерках, но фактически священники ничего сделать с этим не могли.

Вечёрки и посиделки были разделены по возрастам на три группы: дети 6-10 лет, подростки 10-14 лет, и юноши и девушки старше 15 лет.

Самые младшие играли в лапту, «попа», «зубаря»…; гоняли самодельные, набитые тряпками мячи. Зимой вставали на коньки из осины, играли со снежной бабой, возились с салазками. Игрушки мастерили собственными руками из того что было под рукой.

У старших дело шло иначе: выбирали избу, где жила одинокая старушка, и договаривались с ней об оплате. В счет ее приносили продукты, кто что мог - кар¬тофель, сало, капусту. Приходили на посиделки или «беседки» обязательно с работой, кто вышивал, кто прял куделю. На взрослые беседки собирались девушки с 15 до 22 лет. Чуть позже приходили парни с гармошкой, угощением и начиналось веселье. Это было время, когда девушка должна была показать, что умеет не только работать, но и петь, и плясать, и слово меткое сказать. Беседки давали возможность молодым еще до свадьбы хорошенько узнать друг друга, выбрать себе жениха или невесту. Этому помо¬гали и игры на посиделках.

Так например интересна была такая игра как выход к «стол¬бику», то есть в другую комнату или завешенную «клеть», где пара могла на несколько минут уединиться. Если за вечер парень вызывал девушку несколько раз, это значит он «предлагает дружбу». Иногда заполночь продолжались игры и смех, но случались и драки, причиной которых были девушки, понравившиеся сразу нескольким парням. Дрались и в избе, и на следующее утро парни приходили и всем миром ремонтировали поломанное.

После посиделок пары шли провожаться, а те девушки, которые остались без ухажера, должны были ночевать в этой избе и утром привести все в порядок. Избу для посиделок выбирали каждый раз новую, встречались обычно раз в две недели, и только зимой, так как летом было много работы.

Продолжительность жизни была не велика, в ХIХ веке она не превышала 30-35 лет, редко когда мужчины достигали возраста 50 лет, женщины жили в среднем на два-четыре года дольше.

Поэтому и браки старались заключить раньше: юношей женили в возрасте 15-18 лет, девушек выдавали замуж в 14-17 лет. Нередки были случаи, когда жена была старше мужа на 2-3 года, что было обусловлено человеческой физиологией. Девушка, оставшаяся в «девках до 20-22 лет» считали уже старой. Во конце ХIХ века с ростом продолжительности жизни населения, примерно на год-два сместился возраст вступающих в брак.

По русским вековым традициям семьи создавались сыновьями. Причем старший сын после женитьбы вместе со своей женой и нарождающимися детьми – как правило, оставался жить в семье отца. А следующие сыновья, по мере создания своей семьи, выделялись из хозяйства родительской семьи и начинали жить самостоятельно.

Если же в семье родителей были только дочери, то, как правило, одна из дочерей (чаще всего младшая), выходя замуж, оставалась вместе с мужем в семье своих родителей. Но для мужчины было не очень престижно быть «примаком», то есть принятым в другую семью. В любом случае, стареющие родители при живых детях не оказывались вне семьи.

Сына родители женили рано, далеко с этим не откладывали, стремясь получить в дом работницу-невестку. Инициатива в деле принадлежала именно родителям молодого человека, которые выбирали невесту сыну, часто не спрашивая его желания. Если даже женились и выходили замуж по своей воле, то обязательно с согласия родителей и по их благословению. Если девушка родителям парня не нравилась, искали другую невестку.

Повсеместно было заведено засылать к невесте сватов (сваху) - иногда тайно, а иногда открыто. Во всяком случае, сватовство обставлялось собственной обрядностью, включавшей полусекретный характер миссии, образные выражения, в которых формулировалось предложение. В случае согласия сторон на брак устраивались смотрины: какая-нибудь родственница жениха отправлялась к невесте, чтоб оценить ее внешность и определить, каков ее характер. Если все было в порядке, составлялся брачный сговор с обязательствами сторон по срокам женитьбы, расходам на свадьбу, размером приданого от родителей невесты.

В случае необходимости (если жених был незнакомый) родители невесты ехали осматривать его жилище, знакомиться с ним самим, а обратно с ними шел их жених с гостинцем. Иногда еще устраивалось пропиванье-просватанье, а рукобитье проводилось отдельно; то и другое сопровождалось пирами, причитаньями невесты. По воспоминаниям старожилов сваты ели – пили за столом, а просватанная «выла» в клети; «сама рада, радёшенька, а воет». Просватанная невеста ходила с заплетенной косой, в низко повязанном платке, на улицу почти не показывалась.

Во второй половине XIX веке, хотя сватовство сохраняло свою роль, молодые люди под влиянием приходящих из города новшеств получили гораздо большую свободу в выборе спутника. Но православная Церковь однозначно установила нерасторжимость брака. Закон требовал: сначала брак, потом любовь. То есть молодые люди должны были сначала обвенчаться - стать мужем и женой, потом уже заводит детей.

После завершения церковной части ритуала свадебный поезд направлялся в дом жениха. Здесь родители жениха встречали молодых иконой Спаса или Святого Николая, хлебом и солью. Их осыпали зерном и хмелем, означавший плодородие и богатство в семье, обряд сохранившийся с языческих времён (как и многие другие обряды). Новобрачных, после приёма и родительского благословления садили за стол. Усаживали «молодых» на шубу, вывернутую вверх шерстью, что считалось средством от порчи, способствовало богатой жизни, чтоб водился скот. Начинался праздничный свадебный пир, где полагалось уже не плакать, а веселиться, желанным гостем всегда становился музыкант, игрец и балагур.

Предельно ритуализирована была и первая брачная ночь молодых супругов и утренние ритуалы следующего дня, что были своего рода испытанием для молодой жены. Она, в частности, должна была вымести избу обрубленным веником дом, а гости ей при этом мешали, либо подвали мусора; проверяя не только хозяйственность молодой жены, но и её терпение. Праздничное гулянье с песнями, плясками и разными затеями длилось еще день-другой-третий, что зависело от материального состояния, времени года и родительского терпения.

Хотя дочь и оставалась в доме мужа, родители молодых обычно налаживали «свояковые связи». Родители помогали, по возможности, своим детям. Когда молодая семья нуждалась в помощи, то муж и жена в два голоса просили родителей: «Тятя, помоги!» Два отца этой молодой семьи садились вместе и как «свояки» обсуждали - как «помочь своим детям».

Создание любой русской семьи всегда было направлено на рождение детей. У большинства русских крестьянок к 18-19 годам уже рождался первый ребенок. За весь ее детородный период вырастало в среднем 5-6 детей. Причем период вырастания всех детей в семьях растягивался до 20-25 лет. Так что нередко бывало, когда женщина рожала последнего ребенка, у ее старшего сына или дочери уже появлялись ребенок, то есть ее внук или внучка. Ничего удивительного не было, когда старший внук, качал на руках своего малолетнего дядю.

Частота рождений в русских семьях была обусловлена климатическими условиями, трудностями сельхозпроизводства и достаточно грубой пищей. Поэтому русские матери кормили детей грудью несколько лет, пока детский организм не приобретал способность самостоятельно усваивать грубую пищу. Интервал между рождениями детей русских семьях составлял до 3 – 4 лет. Несмотря на заботы матерей, детская смертность была большой, но трагедии из смерти младенцев в общине не устраивали. Матери плакали, а родственники и соседи утешали: «Бог дал, Бог взял».

Выживали и росли самые сильные, здоровые дети. В среднем в семье росло 6-7 детей, вырастало меньше – 5-6. Семей, где было меньше трёх детей было очень мало, то же и с семьями, где больше 8 детей. Именно эти выросшие здоровые дети и обеспечивали удвоение населения России в среднем за 50-60 лет.

В условиях России растить женщине в одиночку несколько детей очень трудно. Поэтому давным-давно Православная Церковь установила нерушимость брака между матерью и отцом рожденных детей. Действовало правило: «Создавай свою семью. Зарождайте и растите детей своих. Воспитывайте их так, чтобы они позаботились о вашей старости».

Именно в семье ребенок узнавал, «что такое хорошо и что такое плохо». В семье детей с малых лет приучали к их будущей роли в семье - роли мужа-отца, либо жены-матери. Как только ребенок начинал ходить и лепетать, ему вручали: девочке – куклу, мальчику – игрушечные орудия защиты и хозяйствования. Дети, подрастая, мало-помалу разучивали будущие обязанности. Семья была школой, где дети получали навыки и знания.

В простейшем процессе смены поколений ребёнок вырастал, превращаясь в отца (мать), а когда он переходил в период стареющий дед (бабушка), то ему на смену подрастали внук и внучка. Действовало правило: «расту сам - ращу детей - воспитываю внуков».

Наши предки считали себя несчастными людьми, если у них было мало внуков. Находясь на смертном ложе, бабушки говаривали: «Жизнь я прожила не зря. Эвон у меня скоко внуков выросло». И лица их при этом светились радостью от счастья.

Испокон веков на Руси воспитание из мальчика работника было делом дедушек, воспитание будущей жены и матери лежало на бабушках..

В середины – конце XIX века ситуация в деревне начала меняться, на село проникали элементы городской культуры. В деревню приходят новые манеры, платье, танцы и песни, чай и табак, посуда, мебель и обои... Причем новизна зачастую воспринимается позитивно, так под влиянием городских правил в крестьянской жизни делается больше внешнего приличия, входит благопристойность, парни говорят уже девушкам «вы», в обращении с девушками стало больше сдержанности, меньше стало нескромных шуток и песен и т.п.

Гусли и свирель сменяются тальянкой (гармоникой), серьезные, печальные и возвышенные песни - частушкой, бульварным городским романсом.

Постепенно стал разрушаться традиционный патриархальный строй семейной жизни, когда младшие беспрекословно подчинялись старшим. Во второй половине XIX века авторитет старшинства в общине заменяется авторитетом богатства. Богатых крестьян уважают, оказывают им почет, но им же и завидуют.

Дом русского крестьянина

Наши предки всегда имели свои взгляды на то место, где им предстояло жить, растить детей, праздновать, любить, принимать гостей.

Прежде всего выбирали место постройки. Обычно русское поселение ставили на возвышенности на берегу реки, озера, на ключах и ручьях, где делали запруды.

Крестьянин ставил избу там, где лучи солнца давали больше тепла и света, где из окон, с площадки крыльца, с территории двора открывался наиболее широкий вид на обрабатываемые им угодья, где был хороший подход и подъезд к дому. Дома старались ориентировать на юг, «на солнышко»; если это было невозможно, то «лицом» к востоку или юго-западу. Рядом с домом ставили овин и гумно, перед окнами амбар. На возвышенности ставили ветряную мельницу, внизу у воды, сооружали баню.

Дома однорядных поселений были ориентированы только на юг. Естественная нехватка мест на солнечной стороне при росте поселения приводила к возникновению второго ряда домов, с фасадами, обращенными на север.

Нельзя было строить жилье, где раньше проходила дорога, «всё добро из дома уйдёт». Также неблагоприятным для строительства считалось, место, где были найдены человеческие кости, или кто-нибудь поранился топором или ножом до крови, или произошли другие, памятные деревне неприятные, неожиданные события. Это грозило несчастьем для жителей будущего дома. Нельзя было строить дом на месте, где стояла баня. В бане человек не просто смывал с себя грязь, а как бы погружался в сосуд с живой и мертвой водой, рождался каждый раз заново, подвергая себя испытанию огнем и водой, парясь при высокой температуре, и затем окунался в прорубь или реку, или просто обливался ледяной водой. Баня была и родильным домом, и местом обитания духа банника. Баня – место неосвященное – там нет икон. Баня – место, где много всего может произойти, если не соблюдать правила. Так сохранялось правило не ходить в баню после полуночи и в четвёртую очередь, всегда оставлять горячей и холодной воды. После людей в бане моется банник с друзьями и соседями «своими», когда домового или овинника позовёт, когда лешего или кикимору. Если правила не соблюдать банник может наказать: человек отравиться угарным газом, либо ошпариться, про таких иногда говаривали «запарился до смерти».

Благоприятным для строительства считалось то место, где ложится на отдых рогатый скот. Ему в народе приписывалась сила плодородия, что было связано со старыми языческими верованиями в Велеса (Волоса).

Весь процесс домостроительства сопровождался ритуалами. Один из обязательных обычаев – принесение жертвы, чтобы дом хорошо стоял. Обычно приносили в жертву красно-чёрного петуха, чтобы он предохранял от пожара, такого опасного для крестьянской усадьбы. «Вор придёт – стены оставит, пожар придёт – ничего не оставит».

Рядом со строившимся домом садили дерево, оно несло тайный смысл: человек, посадивший дерево, показывал, что пространство вокруг дома – не дикое, а культурное, освоенное им. Специально посаженные деревья запрещалось рубить на дрова или для иных хозяйственных нужд. Чаще всего сажали яблоню или рябину, плоды рябины и листья схожи с крестом, а значит являются естественным оберегом православных крестьян.

Крестьянская изба – деревянный сруб, над которым возвышается двускатная крыша. Вход в избу предварялся сенями, вход в дом – крыльцом.

Крыльцо – это несколько ступенек вверх, потом дверь, ведущая в сени, сени, и дверь, ведущая в избу. Никогда двери не располагались на одной прямой. Поток воздуха и всего, что он нес, как бы завихрялся, ослабевал и в саму избу попадал уже «очищенный», наполненным добрым ароматом сушившихся в сенях трав.

Входы в дом – крыльцо и окна старались украсить резными резьбой. Фактически это было языческим обрядом, предохранявшим дом от всего плохого.

Перед выходом на улицу хозяева обычно говорили: «Господи благослови на хороший день, убереги от плохих, злых людей!». Перед тем, как войти в чужой дом, тоже читалась молитва. Эти обычаи связаны с тем, что человек на подсознательном уровне различал пространство дома, где ему ничего не угрожало и пространство внешнее, где могло произойти всякое.

Обстановка русского дома как бы «оживала», участвуя в проведении семейных обрядов, связанных с взрослением детей, свадьбой, приемом гостей…

Самая крупная в интерьере дома – русская печь, она занимала площадь 2,5 – 3 кв. м. Печь обеспечивала равномерный обогрев избы в течение круглых суток, позволяя долго держать в горячем состоянии пищу и воду, сушить одежду, в сырую и холодную погоду спать на ней.

Печь, это фактически домашний алтарь. Она согревает дом, огнем преображает продукты, принесенные в дом. Печь – место, возле которого происходят различные ритуалы. Например, если в дом пришла нарядно одетая женщина и почти без слов подходит к печи и греет у огня руки, значит – сваха, пришла сватать. А человек, переночевавший на печи, становится «своим».

Дело здесь не в печи как таковой, а в огне. Ни один из языческих праздников не обходился без возжигания ритуальных костров. Затем огонь перекочевал в православный храм: огоньки лампад, зажженные с молитвой свечи. В традиционной культуре русских помещение, не имеющее печки, считалось не жилым.

У каждого члена семьи в доме было свое пространство. Место хозяйки- матери семейства – у печи, поэтому оно так и называлось – «бабий кут». Место хозяина – отца – у самого входа. Это место стража, защитника. Старики часто полеживали на печи – теплое, комфортное место. Дети, как горох были рассыпаны по всей избе, или сидели на полатях – настиле, поднятом на уровень печи, где им во время длинной русской зимы не страшны были сквозняки.

Грудной ребенок качался в зыбке, прикрепленной к концу шеста, который крепился к потолку через кольцо, укрепленное в нем. Это давало возможность перемещать зыбку в любой конец избы.

Обязательной принадлежностью крестьянского жилища была божница, которая располагалась в переднем углу над обеденным столом.

Место это называлось «красный угол». Это был домашний алтарь. Человек начинал свой день с молитвы, и молитва, со взором, обращенным в красный угол, на иконы, сопровождала все его жизнь в доме.

Именно в передней части избы располагалась красная скамья, стол, перед печкой готовилась еда. Входящий в дом гость сразу видел иконы красного угла и крестился, приветствуя хозяев, но останавливался у порога, не смея без приглашения пройти дальше, в это обжитое, хранимое Богом и Огнем, пространство.

Из передвижной мебели можем назвать только стол и одну или две переметные скамьи. Пространство избы не предполагало излишеств, да они в крестьянской жизни и не были возможны.

Отстроенный полностью дом – еще не жилое пространство. Его надо было правильно заселить и обжить. Дом считался обжитым семьей, если в нем произошло какое-либо событие, важное для домочадцев: рождение ребенка, свадьба и т.д.

До наших дней даже в городах сохранился обычай впускать вперед себя кошку. В деревнях иногда кроме кошки дом “обживали” оставленные на ночь петух и курица. Переходу на новое жительство предшествовали обряды, связанные с “переселением” домового (заметали мусор на совок из четырёх углов и под печки старого дома, затем переносили всё это в новый дом).

Домового в деревнях почитали как хозяина жилища, и, заселяясь в новый дом, спрашивают у него позволения: «Хозяин домовой, пусти нас пожить». Считалось, что домовой невидим, обнаруживает себя только звуками, хотя при определенных условиях можно с ним и встретиться. Например, рассказывали, что он принимает вид домашних животных редко – умершего хозяина дома. Живет он обычно под печкой, и не потому, что там тепло. Печка в картине мира язычника – домашний алтарь. Домовой как домашний добрый дух, хранитель дома, соединяется с центральным сакральным местом – печкой – живым пылающим огнем. Домовой считается покровителем семьи. Он и домашний оракул: о событиях он «предупреждает» различными звуками – стонами, оханьем, плачем, смехом. Плач – к горю, смех – к гостям.

Домовой был своеобразным блюстителем нравственности в доме. Того или иного нельзя было делать, так как «Он» может рассердиться. Например, женщине ходить простоволосой, без платка было строго запрещено, и «следил» за этим именно домовой. Дух мог мешать тайным грехам супругов, разнообразно наказывая виновника.

При переезде в новый дом важны были и первые предметы, которые хозяин в него вносил. Это мог быть огонь в виде горшка с углями, икона, хлеб и соль, миска с кашей или тестом. Эти вещи символизировали богатство, плодородие, изобилие и несли идею освоения нового пространства. Мы видим, что кроме иконы, тайный смысл вносимого определяется языческой картиной мира.

Мебель крестьянства

Неотъемлемой частью русской культуры было убранство крестьянской избы, основные формы которого складывались на протяжении столетий. Кустарная деревенская мебель изготовлялась самими крестьянами, а секреты мастерства передавались от отца к сыну. Крестьянская мебель выполнялась из местных недорогих пород дерева. Её производили из сосны, ели, осины, березы, липы, дуба и лиственницы. Именно из лиственницы делали удивительные сундуки, в которых никогда не заводилась моль.

Развитие основных форм крестьянской мебели неразрывно связано с изменениями, происходившими в городском жилище. Мебельные формы, бытовавшие в городах, будь то столы, лавки, сундуки, поставцы или шкафы постепенно перетекали и на село.

Излюбленными формами мебели были: сундуки, столы, поставцы, позднее буфеты и шкапы (шкафы).

Сундук стоял практически в каждом русском доме и являлся своеобразным хранителем семейного быта. Были распространены два вида сундуков - с плоской откидной крышкой и выпуклой. Они различались также по размерам: от маленьких, близких к шкатулкам, предназначенных для хранения ценных украшений, бытовых мелочей, денег, а также теремков, сундучков для приданого, до огромных, предназначенных для одежды или продуктов. Для прочности сундук оковывали железными полосами, иногда гладкими, иногда с просеченным узором. На большие сундуки навешивали большие замки. Часто стенки покрывали росписью. Обычно это были сказочные сюжеты - богатыри, травы, «жар-птицы».... Украшенные подобным образом изделия привносили ощущение праздника в небогатое жилище. Сундук стал прообразом многих народных мебельных форм.

Прочно вошел в интерьер русского крестьянского жилища и стол. В русском крестьянском быту имело хождение несколько вариантов столов.

Существовали маленькие кухонные столы на четырех ножках, с одним или двумя выдвижными ящиками, и столы-тумбы. Обеденные столы отличались большими размерами, устанавливались на четырех ножках с мощными балясинами. Как правило, их ставили в центре помещения.

Своеобразным тайником, который, однако, никогда не прятали, а наоборот, использовали как украшение, был поставец.

Поставец крестьянского дома - это низкий шкаф, который устанавливался в избе на скамью. Он получил повсеместное распространение. Народные мастера расписывали орнаментом их верхние и нижние «слепые» дверцы, филенки украшали различными орнаментами. За этими дверцами хранили самое ценное, без чего не мыслили своей жизни - чаще всего, предметы религиозного культа. Туда же ставили покупную керамическую и металлическую посуду.

Продолжением и развитием формы поставца стал буфет, правда его могли позволить себе только зажиточные крестьяне. Буфеты были как одноярусными, так и двухъярусными. В крестьянской среде этот предмет мебели получил большое распространение лишь в начале ХХ века. В деревнях встречались вытянутые по горизонтали низкие столовые буфеты, угловые буфеты, получившие в название горок, буфеты-комоды. Наиболее распространен был высокий двухъярусный буфет.

При типовом единстве буфеты отличались пропорциями, чередованием и соотношением глухих и остекленных частей, наличием и размерами среднего и верхнего карнизов, декоративных элементов, плинта или опорных ножек, выдвижных ящиков, характером филенок, рифления, покраской. Нижняя часть буфета обычно имела тяжелый плинт, реже - ножки, две «слепые» дверцы с разнообразными филенками. Над нижними створками мог располагаться выдвижной ящик - один или два, значительно реже - три. Затем следовал профильный средний карниз, над которым возвышался второй ярус, глухой или остекленный. Если использовали полное или частичное остекление, то часто прибегали к переплету. Простой переплет зрительно разбивал стекло на прямоугольники, в то время как сложный, орнаментальный напоминал голландские окна или витраж. Иногда над нижней тумбой буфета помещали поднимающиеся цилиндрические крышки, напоминающие те, что делались для бюро. Фасад буфетов часто декорировали накладными резными элементами. Буфеты красили темными и яркими масляными красками, иногда обращались к светлым оттенкам.

Гардеробы появляются достаточно поздно, в начале ХХ века. Эта подвижная мебельная форма, представлявшая собой шкаф для спального и столового белья и одежды, также пришла в деревню из городского быта. Эта мебельная форма имела две дверцы во всю высоту, внизу, на цоколе, часто располагались один или два выдвижных ящика. Мебель покрывали красной или кирпичной краской, имитировавшей столичную мебель из красного дерева или ореха.

На рубеже ХIХ – ХХ веков от прежней крестьянской обстановки остаётся только икона в красном углу. Зажиточные жители выписывают мебель из города, либо местные мастера изготовляют мебель по городским образцам. В интерьере крестьянского дома появляются кровати и кушетки, подставцы и буфеты, зеркала, простой грубо сколоченный стол заменяется столом на балясинах либо резных ножках с ящиками внутри стола. В богатых семьях появляются обои на стенах, ковры на полу и даже невиданные ранее книжные шкафы. Постепенно лучина заменятся стеариновыми свечами и керосиновой лампой, а на столе появляется самовар.

Во второй половине XIX в. в жизни русского крестьянства произошли существенные перемены. Проникновение в деревню капиталистических отношений, усиление миграционных процессов, уход крестьян на заработки в города и другие губернии значительно изменил крестьянское мировоззрение, контроль поведения сельчан со стороны семьи, общины и церкви стал слабее. Длительное отсутствие крестьян отрывало их и от повседневной жизни семьи и общины, исключая таким образом из активной социальной жизни и разрывая единство с родной общиной. Находясь на заработках крестьянин не участвовал в жизни православной церкви и не принимал участия в культурной деятельности, а значит и в ритуальных действиях, которые сопровождали повседневные занятия деревенских жителей.

Влияние русской православной церкви

На протяжении веков православная церковь играла значительную роль в политической и общественной жизни русского государства, хотя на разных этапах истории статус церкви неоднократно менялся.

Государством на церковь возлагались большие функции: фиксирование актов гражданского состояния (рождение, крещение, бракосочетание, смерть), просвещение, контроль и идеологическая работа («За веру, царя и отечества»).

При Петре I церковь становится частью государственного аппарата, фактически одним из министерств. Священнослужители рассматривались как чиновники, их должности соответствовали табели о рангах, им, как военным чинам и гражданским лицам, давали ордена, квартиры, землю, платили жалованье.

Указами Петра Великого вводились: трехлетнее освобождение от податей, повинностей и возврат рекрутов всем крестившимся иноверцам. Однако проповеди отдельных священников среди языческого населения почти не находили отклика. Немногие крестившиеся из-за льгот мари по-прежнему продолжали придерживаться традиционных языческих верований, но политика властей оставалась прежней – снижение налогов и податей на короткий срок, при перекладывании налогов на не крестившихся.

В поселениях новокрещенов старостами деревень выбирались местные жители, «которые поумнее». Они получали право вести суд по небольшим делам. Началось большое строительство церквей, на каждые 250 дворов предписывалось построить по одной деревянной церкви.

Массовая христианизация середины XVIII века почти не затронула жителей Армачинской (Ромачинской) волости. Формально они являлись православными уже с начала века. Ближайшие церкви находились за 60-80 верст в Яранске и на Какше, поэтому священники довольно редко посещали наши места. Но в конце XVIII века был поднят вопрос о строительстве церкви в Армачинской волости, но ситуация усложнилась переводом волости в Костромскую губернию, так как церковное управление оставалось на Вятке. После долгих переговоров между епархиями в начале ХIХ века началось строительство церкви в Тоншаево, а не в административном центре волости Ромачях. В 1807 году церковь святого Николая в селе Тоншаево уже значилась как действующая. Постепенно приток русского населения увеличивался, поэтому Костромской епархией было принято решение о строительстве ещё одной церкви. В 1851 году в Ошминском было начато строительство каменной церкви Михаила Архангела.

Чтобы обслуживать всё увеличивающееся количество прихожан, требовалось больше объектов культа. В 1861 году уже действовали два молитвенных дома Никольской церкви – в Больших Ашкатах и Одошнуре. Через год молитвенный дом в Ашкатах закрылся, вероятно, в связи с началом строительства церкви в Письменере. Молитвенный дом в Одошнуре закрылся в 1866 году, скорее всего, по той же причине. Больше молитвенных домов в приходе не было, зато в 1866 году открывается первая часовня Никольской церкви в деревне Сухом Овраге. В 1969 году построена Васильевская церковь в селе Одошнур.

Позже открываются часовни в Березятах, Большом Лому, Ромачах, в Мухачах, в Ошарах. В 1895-1901 годах была проводена реконструкция каменного здания Никольской церкви в Тоншаеве, оно было перестроено и расширено. Были открыты новые церкви: в 1896 году Александровская в Щербаже, в 1903 году Троицкая в Питере (село Куверба в документах Костромской епархии, современная д.Куверба стала называться Кувербой на горе), в 1914 году Иоанно-Златоустовская в Больших Селках.