Есть книги, которые легко читать. Они весьма сочные, аппетитные и ладно скроены. Их читают с интересом , восторгом, с дрожащими руками – но чаще всего только один раз. А потом забывают. И принимаются за новые, которые тоже потом забывают. О чем это я? Хороших и захватывающих книг на этой земле хватает. Но только немногие из них переживают свое время и становятся классикой. А причина здесь одна – не все книги одинаково глубоки и многогранны. Глубина – это то, что невозможно сделать красивым слогом, она происходит от глубины самого создателя, и подделать её невозможно. Именно такие книги – многогранные, сложные и неподатливые могут научить думать – это главная задача настоящей литературы.

Последняя драма Чехова

В 1903 году великий Чехов, уже неизлечимо больной, написал свою последнюю пьесу. Он назвал ее «Вишневый сад». Вскоре на сцене МХАТа ее поставил Станиславский, и она стала лейтмотивом своего времени – времени разрушения дворянской России.

Пьеса непростая . Сразу предупреждаю любителей литературных приключений – выключайте драйв, включайте аналитическое мышление. В этой пьесе не будет ни эпических противостояний, ни огненных страстей. Собственно, сюжет в произведении довольно скромный – некогда очень богатый дворянский род растратил все свои деньги, и их имение вскоре будет продано за долги. Главный помещик Гаев, пытается найти деньги, чтобы погасить долг. Его родная сестра, Раневская, беспомощно ждет приближения катастрофы и тихо, безнадежно плачет о своем любимом вишневом саде. При этом оба продолжают бессмысленно растрачивать свои последние деньги. Все заканчивается закономерно и очень символично. Казалось бы, ничего особенно, но в том-то и величие Чехова, что взяв маленький сюжет, вложил в него всю свою страну . Вишневый сад – это символ старой царской России, которая умирает. Вместе с ней умирают все те, кто был ею рожден – бывшие крепостники и рабовладельцы . Вчерашние хозяева оказываются беспомощны перед лицом социально-экономических перемен. И вдвойне символичным оказывается тот факт, что новым хозяином дворянского поместья становиться бывший крепостной.

Цитаты из книги «Вишневый сад» Чехова

• Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей.
• О природа, дивная, ты блещешь вечным сиянием, прекрасная и равнодушная, ты, которую мы называем матерью, сочетаешь в себе бытие и смерть, ты живёшь и разрушаешь…
• У нас, в России, работают пока очень немногие. Громадное количество той интеллигенции, какую я знаю, ничего не ищет, ничего не делает и к труду пока не способно. Называют себя интеллигенцией, а учатся плохо, серьезно ничего не читают, ровно ничего не делают, о науках только говорят, в искусстве понимают мало.
• Твой отец был мужик, мой - аптекарь, и из этого не следует решительно ничего.

Он все правильно увидел

Через год после написания пьесы началась Первая Русская Революция . И конец старой России, описанный в пьесе, стал фактом. Чехову удалось передать настроение эпохи. Кто хочет научиться думать – читайте «Вишневый сад». Читайте классику.

© «Клуб Доброй Литературы», при полном или частичном копировании материала ссылка на первоисточник обязательна.

Когда ищешь свое место в переполненном, как обычно, зале МДТ перед началом спектакля «Вишневый сад», не подозреваешь, какой фокус ожидает тебя через пять минут после начала действия. А можно бы догадаться. Потому что люстра укутана в белую ткань, ею же укрыт бильярдный стол, вытеснивший половину пятого ряда зрительских кресел, предметы мебели расставлены перед сценой вровень с партером, а не на подмостках, а темные двери боковых выходов из зала заменены на невесомые, белоснежные со стеклянными вставками.

Но в первое время внимание приковано к фигуре в сильно потертой красной бархатной ливрее, которая в пустоте сцены выглядит как привидение – дух театра костюмной эпохи, театра – пиршества для глаз. Фирс – Александр Завьялов, с челкой на глаза, с пушистой бородой и медленными движениями прямо-таки завораживает – как, наверное, во все времена завораживал театр, реанимирующий картины прошлого. Так что сначала даже не очень понятно, что за посторонние голоса проникают в зал и откуда они доносятся. «Воздух! Какой воздух!» – слышится уже совершенно отчетливый возглас – и зал, а не сцена наполняется людьми: Ксения Раппопорт – Раневская, Лиза Боярская – Варя, Игорь Черневич – Гаев, Катя Тарасова – Аня, Татьяна Шестакова – Шарлотта Ивановна, Епиходов – Сергей Курышев, Дуняша – Полина Приходько, Яша – Станислав Никольский. И зрители неожиданно оказываются в центре этой радостной суеты, беготни из одной двери в другую, ощущают себя гостями, а не посторонними. Причем, не гостями Любови Андреевны, а гостями Додина и Чехова, двух больших художников, которые встретились на узких перекрестках мирозданья, где время сжато в тугой клубок, так что начало прошлого века вплотную соседствует с началом нынешнего.

Каждый из персонажей на протяжении всего спектакля будет, как двуликий Янус, и смотреть в прошлое, и предвидеть будущее. Прошлое возникнет на огромном, во все зеркало сцены белом экране – в кадрах фильма, который Лопахин – Данила Козловский припас в качестве сюрприза бывшим хозяевам, фильма, где цветущий и бескрайний вишневый сад (съемки велись известным оператором Алишером Хамидходжаевым в самом большом вишневом саду Европы, под Гамбургом, куда выехало и большинство создателей спектакля) обступает, а точнее, окутывает со всех сторон еще очень молодых героев, защищая их от всех неурядиц. Будущее же будет мерещиться им в минуты отчаяния, когда вдруг посреди напускного веселья, скрытого от зрителей все тем же экраном, герои вдруг поднимут эту белую пелену и будут вглядываться в темноту зала, ожидая вестей о торгах. А финал Додин сочинил и вовсе безжалостный: белый экран упадет, накрыв, точно саваном, позабытого Фирса, за ним обнаружатся неотесанные доски, и уже они станут экраном для кино новейшего времени: гуськом в затылок пройдут перед публикой все герои в исподнем – только выстрелов не прозвучит, но ассоциации будут однозначными.

Собственно, весь почти трехчасовой спектакль с одним антрактом – это настоящее, зажатое в тисках между прошлым и будущим, которые сжимаются всё теснее. Так что ко всем личным бедам – точнее, к каждой личной драме примешивается неумолимо наступающая историческая катастрофа, которая превращает драмы в трагедии. И этот прессинг зрители, люди XXI века ощущают физически. Ее не чувствует только один герой нового додинского «Вишневого сада». Лопахин Данилы Козловского, в отличие от многих Лопахиных прошлого века, и в отличие от Лопахина – Игоря Иванова, который выходил на сцену МДТ в спектакле Льва Додина 1994 года по тому же «Вишневому саду», не испытывает трепета даже перед Раневской. Он единственный не попадает во всеобщую трагическую интонацию – просто потому, что не видит в потере вишневого сада никакой беды: узок круг доступных ему переживаний, сострадание в нём отсутствует начисто. В этом смысле он ничем не отличается от лакеев Дуняши и Яши – только они знают свое место, а Лопахин изо всех сил пыжится попасть «в князи» и уверен, что, как богатый человек, имеет на то все шансы. Но Любовь Андреевна, совершенно того не желая, чарующе женственно, как умеет одна на свете Ксения Раппопорт, ставит его на место: то имя в третий раз забудет и сама рассмеется своей забывчивости, то, вопрошая, «и перед кем!?», имея ввиду разглагольствования Гаева о декадентах перед половыми в трактире, вдруг махнет рукой в сторону сидящего поблизости Ермолая Алексеевича, смутится, поправится, но… А уж каким взглядом измерит она Лопахина, когда тот, в ответ на ее рекомендацию жениться, усядется на стул рядом с ней, наденет на голову ее шляпу и даже попробует ее приобнять. И надо отдать должное артисту Козловскому, который входит в профессию далеко не так легко, как со стороны может показаться: он более чем достойно играет своего опереточного персонажа, самоотверженно отказываясь геройствовать.

Вообще сюжет «Вишневого сада» Додина, объединяющий всех персонажей – их общая жизнь, которая некогда была высокой, а теперь норовит скатиться в оперетку. И самые мощные моменты спектакля – те, когда герои, оказавшись в откровенно пошлых, на взгляд извне, ситуациях, из последних сил человеческого духа выкарабкиваются в пространство трагедии. Надо видеть с каким нескрываемым восторгом умопомрачительно прекрасная Раневская – Ксения Раппопорт читает телеграммы из Парижа (в отличие от героини пьесы, которая рвет их, не прочитав) – и какая просвечивает сквозь эту радость мука подлинной любви, на алтарь которой брошено всё (а как иначе, если речь о подлинной любви). А позже она покажет целую пачку телеграмм Пете Трофимову – и он тут же простит ей ее невозможную фразу о любовнице, которую нельзя не иметь в его возрасте, приподнимет, закружит… И только руки разведешь от того, как, оказывается, можно обращаться с Чеховым – легко и отважно, как с живым, умным, ироничным автором, а не истуканом из пантеона. И от того, как эти вспышки несусветного счастья высвечивают неминуемую беду. Это восхищение режиссерским бесстрашием не только не отступает, но по ходу действия все усиливается.

Надо видеть, как Гаев – Игорь Черневич впервые за много лет играет не еще одного как всегда великолепного злодея, а вечного ребенка в трогательных коротких валенках, который – да, может, не подумав про Аню, вдруг заговорить о порочности своей сестры, но после даже не смутится, подтверждая тем самым, что руководило им не стремление посплетничать и, уж тем более, осудить, а привычка говорить, что думает – видимо, из 80-х годов (как уже не раз было замечено, даты периодов демократии в России совпадают с разницей ровно в век). Вера этого законсервированного Гаева в иллюзии сильна настолько, что обе его любимые девочки (а герой Черневича одинаково горячо привязан к обеим племянницам) сразу поверят в его сказку. Момент, когда он, изложив свой план, обнимает уже беззаботно смеющихся Катю Тарасову и Лизу Боярскую, – еще один всполох мгновенного счастья, освещающего тьму подступающей пропасти.

Есть в спектакле удивительная Шарлотта в исполнении Татьяны Шестаковой. Крошечного роста существо во фрачной паре, белом жилете и цилиндре она – опять-таки вопреки пьесе – не показывает фокусов, не высовывается и, по большей части, молчит, сидя где-то в зрительских рядах, но зато, когда подает голос, с ним не поспоришь. Отказ показать фокус Лопахину из уст Шарлотты Ивановны звучит не как прихоть, а как клеймо. В ней есть много от русских юродивых: не по внешнему плану, а по глубоко запрятанной сути она – родная сестра шестаковской Хромоножки из «Бесов». Вообще, именно думая о героине Шестаковой, понимаешь, как многое из прошлых работ Додина прямо или косвенно цитируется в «Вишневом саде»: ведь было же, было такое, что зал жил единой жизнью с героями и чувствовал себя не зрителем, а обитателем Пекашино – в «Братьях и сестрах». И так же, как Ирина Прозорова Елизаветы Боярской, с первой сцены предвидит финальную катастрофу ее же Варя (хотя в остальном новая героиня Лизы совсем иная). И как Соня с Еленой Андреевной в «Дяде Ване», отбросив всякое «актерство», выпустив на божий свет свою детскую непосредственность, откровенничают ночью Аня с Варей. И ровно в такую шеренгу смертников, как артисты на финальном видео, выстраиваются в конце «Жизни и судьбы» узники концлагеря-ГУЛАГа. Наберется и еще с десяток таких примеров – «Вишневый сад» МДТ 2014 года словно бы концентрирует самые острые и напряженные переживания, предложенные додинским театром зрителю. Видимо, поэтому он по стремительности действия смотрится как экшен, вопреки всем представлениям о тягучей чеховской бессобытийности.

И «фокусы» Шарлотты здесь совсем иного рода, они сокрушительны, невыносимы по уровню обнажения отчаяния и боли. В спектакле соло из области «легкого жанра» позволены двум героям – Шарлотте Ивановне и Лопахину. Лопахин, после неудачной попытки предложить себя Раневской в женихи, заваливается на диван и запевает арию Квазимодо из «Notre-Dame de Paris» – почти сразу истощив свой запас французского, переходит на жу-жу-жу. Шарлотта же, чтобы разрядить нестерпимо затянувшееся ожидания окончания торгов, вдруг заголосит по-французски с жутким немецким акцентом «Все хорошо, прекрасная маркиза» – и ползала зальется слезами, потому что стиль, в котором работает актриса и который частенько практиковал Мейерхольд, называется трагическая буффонада. А уж ее истошный крик в четвертом акте посреди всеобщих сборов иначе как предсмертный и не осмыслить.

Спектакль Додина построен так, что едва ли не в каждом эпизоде Лопахин сопоставляется с другими персонажами, что снова и снова подчеркивает его человеческую несостоятельность при всех его деньгах. Уверена, что, прежде всего, из-за этого персонажа Додин вернулся к однажды уже поставленной им пьесе. Буквально каждый выход этого Ермолая – комичен: в пьесе он, проспав, не успел к поезду на станцию, а здесь появляется заспанный из-под одеяла, когда все уже приехали. Потом с недопустимо-хамской интонацией бросает Гаеву, прежде чем начать излагать свой план спасения: «Преодолейте свою неприязнь». И сама по себе прекрасная затея с демонстрацией фильма, оказывается, была предпринята Лопахиным для презентации плана – слово «презентация» я употребила не случайно, большой экран, на котором еще парит волшебным облаком над землей вишневый сад, по мановению руки (а точнее, кия, который герой использует как указку) закрывается прямоугольниками с надписью «25 десятин». Хотя всякому человеку, который хоть сколько то смыслит в красоте, понятно, что этот сад и метры – две несопоставимые шкалы ценностей. Как несопоставимы, по Додину, театр – и купюры.

Найдутся, конечно, злые языки, которые укажут на то, что именно билеты на «Вишневый сад» достигли рекордной для этого театра стоимости – 10 тысяч рублей за штуку. Недоброжелателей сразу хочется просветить на тот счет, что в Германии, например, билеты в гостеатры не могут стоить более 39,99 евро. Это государственная политика. Но и финансируются театры в той мере, чтобы им не приходилось зарабатывать на публике. Так что это уже вопрос к Лопахиным во власти, не к Додину. За время спектакля Лопахин и в самом деле успевает стать именем нарицательным – слишком узнаваемы жесты, словечки, интонации. То как, например, он с азартом повторяет «Дачи! Дачи! Дачи!» – и они сливаются в нечто, по сути похожее на «жу-жу-жу». Или как спросит «Чё такое?», не поняв слов на редкость тонкого и трепетного Пети Трофимова – Олега Рязанцева о том, что Любовь Андреевну после известия о продаже сада надо бы оставить одну. Или как будет хлопать в ладоши, поторапливая старых хозяев выметаться побыстрей. Режиссер даже вложил в его уста слова: «Шкафик – мой! Столик – мой!» (это после оглушительного вопля: «Вишневый сад теперь мо-о-о-о-й!»), и они, конечно же, рифмуются с моментом из первого действия, где Раневская – Раппопорт среди дорогих образов прошлого превращается в девочку и шепчет: «Шкафик мой», – прикасаясь руками и даже щекой к предмету мебели как к атрибуту потерянного рая. Что-то более убийственное для Лопахина, чем эта пародия на бывшую хозяйку, придумать сложно.

Но и этого Додину недостаточно. На протяжении всего действия за Лопахиным следят пристальные, честные, умные глаза Вари – Лизы Боярской. Монашка-труженица Варя в исполнении Боярской не утратила строгости и скромности – вязаная серая жилетка поверх прямого платья, серый платок, которым все время покрыта ее голова, только подчеркивают неимоверно прекрасные глаза героини. Взгляд ее, не отпускающий Лопахина, не оставляет сомнений в тех чувствах, которые испытывает девушка к привлекательному внешне молодому человеку. Но эта Варя настолько безупречна, что каждая слеза в ее глазах воспринимается не иначе как приговор тому, кто ее вызвал. И это притом – повторю, – что Варя бросает на Лопахина исключительно любящие взгляды. Варя одна до самого финала отказывается поверить в убогость своего избранника, и Додин дает ей то доказательство, которого не дает своей героине Чехов: вместо предложения Лопахин увлекает Варю за экран, подальше от посторонних глаз. Возвращается пара довольно скоро, распущенные волосы Вари и характерная неопрятность костюма Лопахина прямо указывают на случившееся. И вот тут только Лопахин заговаривает. Не о женитьбе, конечно, хотя Варя в этот момент еще не сомневается в его благородстве. А о погоде. О тех самых минус трех градусах. Пять длящихся вечность секунд, пока героиня Лизы Боярской собирает силы, чтобы, не уронив себя, ответить про разбитый градусник, – одни из самых мощных, какие мне когда-либо доводилось видеть на сцене, тем более, в исполнении молодой актрисы.

Однако, последнее слово останется за Варей. И это не будет история со взмахом зонтиком, от которого притворно шарахнется Лопахин, а Варя ответит: «Что вы? Я и не думала». Варя – Боярская, вместо последнего прощания, бросится Лопахину на шею. И когда он поверит, что, наконец, победил, что хоть один из недосягаемых для него хозяев снизошел до просьбы о помощи – пусть не словом, жестом (Раневская в этой истории денег у Лопахина не просит, c"est incroyable) – и ответит порывом на ее порыв, Варвара немедленно отстранится, произнеся ледяным тоном фразу, предписанную Чеховым. В финале этого «Вишневого сада» никто не скажет, что вся Россия – наш сад, и нежная, любящая Аня Кати Тарасовой не найдет утешительных слов для мамы. В успешное будущее здесь верит один Лопахин. И нет сомнения, что он преуспеет – и до 1917-го еще накопит миллионы для безбедной жизни в Париже. А брат и сестра – герои Раппопорт и Черневича – унесут с собой в никуда только круглые металлические коробки с кинопленкой, которые им довольно грубо вручит Лопахин в ответ на их просьбу еще раз посмотреть фильм. И будут похожи разом и на тех, кто с одним чемоданом оставлял Россию, как Ольга Книппер-Чехова, и на тех, кто с одним узелком отправлялся в лагеря.

Лев Додин поставил спектакль про то, что в прошлое ушел не только нарядный костюмный театр, но и театр Чехова, доминировавший весь XX век – атмосферный, утонченный, где подлинные сюжеты спрятаны за очевидными, речь звучит как музыка, а люди балансируют каждый над своей пропастью с невероятной старомодной грациозностью. «Вишневый сад» Додина – это театр жестокости, который от начала к финалу всё чаще разрывает ткань чеховского текста, а актеры в нём – пророки-мученики, которые играют так, что строки поэта о полной гибели всерьез не кажутся метафорой.

История появления на сцене театра имени Пушкина спектакля «Вишневый сад», о котором все говорят (и говорят разное, надо признать), довольно занятна. Вот что рассказал об этом режиссер-постановщик Владимир Мирзоев в одном из интервью: «Мы переписывались с Викой Исаковой в фейсбуке, думали, что бы такое небанальное сделать вместе. И вот, поди ж ты — додумались до Чехова . После чего мы встретились с художественным руководителем театра Евгением Писаревым , обсудили правила игры: сроки, возможное распределение ролей и так далее».

Так Виктория Исакова, одна из ведущих актрис этого театра, стала Раневской. С именем Чехова она ее актерская судьба давно связана. Ей уже довелось побывать Ниной Заречной в «Чайке» на сцене МХТ, и даже стать лауреатом премии «Чайка» за роль Панночки в спектакле «Вий» . Вообще похоже, что этой актрисе любая роль по плечу — как на театральных подмостках, так и на экране. В ее багаже более 40 киноролей, но по-настоящему знаменитой она стала после телесериала «Оттепель» . Именно за эту роль Виктория Исакова в этом году получила «Золотого Орла» как лучшая актриса, но не смогла приехать на церемонию награждения — репетировала Раневскую. Режиссер был строг: никаких поблажек.

Надо признать, их совместный труд не пропал даром. Именно Раневская-Исакова стала самым запоминающимся персонажем пьесы, которую всякий любитель театра смотрел-пересмотрел множество раз, в самых именитых театрах столицы - и не только. Любовь Андреевна — это центр сюжета, к ней сходятся практически все линии. Тонкая, нервная «вечная странница», для которой попросту нигде нет места. Вопрос: а есть ли место в нынешнем мире другим героям чеховской пьесы? Будет жить, процветая, только Лопахин, но и он рано или поздно канет в вечность.

О временности человеческого бытия говорит и сценическое решение спектакля: минимум декораций, как это обычно бывает у Мирзоева, все зыбко — качели, чемоданы… И как крест распятия — массивные деревянные конструкции, на которых невольно фокусируешь внимание.

На вопрос, почему «Вишневый сад» звучит сегодня столь же современно, как и сто лет назад, когда Чеховым была написана пьеса, режиссер отвечает так: «Видимо, потому что это пьеса обвала, трагикомического финала, когда прошлая эпоха и сросшиеся с ней люди вынуждены сойти со сцены, торопливо сбежать на цыпочках. Я и мои соавторы-актеры прочитали «Вишневый сад» как пьесу катастроф. Только рушатся в ней не высотные здания, не транспортные средства, а судьбы людей, родившихся на переломе двух эпох».

Режиссер утверждает, что в его спектакле нет никакой игры в модернизм, даже костюмы героев — из той далекой эпохи. Но все-таки начинается спектакль именно с элементов постмодернизма. Молодой человек — как выяснится чуть позже, Лопахин (актер Александр Петров ) — засыпает с книжкой на лице. Будит его горничная Дуняша, берет книгу и читает на обложке: А. П. Чехов, «Вишневый сад» . Между ними происходит странная сексуальная игра, какой у Чехова не было и в помине. На этом преамбула заканчивается и начинается собственно «Вишневый сад» . На ряд главных ролей Мирзоев пригласил артистов «со стороны»: в роли Гаева на сцену выходит Максим Виторган , Лопахина сыграл Александр Петров из театра имени Ермоловой, в роли Ани, дочери Раневской, Таисия Вилкова , студентка Школы-студии МХАТ.

Режиссер всячески старался привнести в спектакль элементы комедийности: тут и «живая музыка» в виде притулившихся в уголке сцены трио музыкантов, и то и дело возникающие песни-пляски, в которые пускаются герои, и почти настоящие фокусы, которые демонстрирует гувернантка Шарлотта Михайловна… А то вдруг откуда-то сверху падают многочисленные пакеты-капельницы, и каждый из героев тотчас присоединяет к своим венам эту питательную жидкость красного цвета. Что это? То ли их общая кровь, символизирующая единство всех и вся, то ли вишневый сок из того самого сада, который их всех также объединял и который вот-вот будет уничтожен…

Все-таки «Вишневый сад» по Чехову — комедия. Но почему-то зрителям невесело. Впрочем, по замечанию режиссера пьеса «Вишневый сад» — «комедия» в том же возвышенном смысле, что и поэма Данте Алигьери . Наверное, и наш образованный зритель почувствовал это, потому и не веселится. Начиная со дня премьеры спектакль идет с полным аншлагом, но иногда смотреть на все происходящее на сцене откровенно скучно. Драмы человеческих катастроф, за исключением Раневской-Исаковой, то ли режиссеру, то ли актерам передать не удалось. Что ж, этой постановкой история «Вишневого сада» не заканчивается, а сколько их еще будет — при том, что уже целое столетие «вишни все рубят и рубят, а щепки летят и летят».

Рецензия на пьесу А.П.Чехова "Вишневый сад"

«Вишнёвый сад» - самое интересное произведение А.П. Чехова.

Войдя в зал, я сразу обратила внимание на сцену, которая была очень красиво оформлена. Особенно мне понравился такой подход к оформлению: в центре сцены стоял стул, на котором была посажена кукла, и белые прозрачные полотна, протянутые от потолка к полу. В дальнейшем на них показывали тени от деревьев, что создавало уютную обстановку на сцене.

Раньше я уже читала это произведение, но всё равно смотреть было очень увлекательно и интересно.

Пьеса рассказывает о прощании бывших хозяев, только что приехавших из-за границы, с их родным домом. Эти хозяева - Раневская Любовь Андреевна, её дочь Аня и гувернантка Шарлотта, причудливая и забавная. Они вспоминают прошлое время, например, старый шкаф, который особенно дорог брату Раневской Гаеву Леониду Андреевичу, тоже приехавшему с ними. Аня вспоминает детство. Но все они с радостью помнят и любят вишнёвый сад, который находится в их имении. На время отъезда Раневских там живут Лопахин Ермолай Алексеевич и приёмная дочь Любовь Андреевны Варя. Вдруг случается несчастье: приходит известие о том, что из-за неуплаты долгов имение нужно продать. Все в замешательстве. Лопахин предлагает сдать земли под дачи. Но отказ Раневской приводит к тому, что сад оказывается проданным. А покупает его Лопахин. Теперь он новый хозяин. Несмотря на то, что события заканчиваются так грустно для героев, они пытаются начать новую жизнь, уезжая снова за границу.

Мне кажется, актёрам великолепно удалось передать состояние действующих лиц. Меня поразило, что во время всего спектакля, необыкновенно войдя в образ, актеры присаживались на стулья, как это делали раньше и не забывались. Больше всего мне понравилась актрисы, которые играли роли Ани и Вари. Но особенно хочу отметить костюмы. Они очень подходили героям и чем-то даже помогали полнее раскрыть образ. Создавалось такое впечатление, что герои носили эти костюмы всю жизнь.

Спектакль мне очень понравился, и надеюсь, полученные впечатления останутся в моей памяти надолго. Я думаю, что произведение Чехова «Вишнёвый сад» актуально и в наши дни. Ведь у каждого из нас есть такое местечко, которое мы любим, помним и никогда не забудем.

Дикция актёров была настолько отчётливой, что приятно было слушать. Вообще весь спектакль я слушала, не отрываясь. Больше всех мне понравился голос актёра, который играл Лопахина.

Действие происходит весной в имении Любови Андреевны Раневской, которая, после нескольких лет проживания во Франции возвращается со своей семнадцатилетней дочерью Аней в Россию. На станции их уже ждут Гаев, брат Раневской, Варя, её приемная дочь.

Денег у Раневской практически не осталось, а имение с его прекрасным вишнёвым садом в скором времени может быть продано за долги. Знакомый купец Лопахин рассказывает помещице свой вариант решения проблемы: он предлагает разбить землю на участки и отдавать их в аренду дачникам. Любовь Андревна сильно удивлена таким предложением: она не может представить, как можно вырубить вишневый сад и отдать свое имение, где она выросла, где прошла её молодая жизнь и где погиб её сын Гриша, в аренду дачникам. Гаев и Варя также пытаются отыскать какие-либо выходы из сложившейся ситуации: Гаев обнадеживает всех, говоря, что он клянется, что имение не будет продано. В его планах занять немного денег у богатой ярославской тётушки, которая, впрочем, Раневскую недолюбливает.

Во второй части всё действие переносится на улицу. Лопахин продолжает настаивать на своем плане как на единственном верном, но его даже не слушают. В то же время в пьесе появляется и философская тематика и более полно раскрывается образ учителя Трофимова. Вступив в разговор с Раневской и Гаевым, Трофимов говорит о будущем России, о счастье, о новом человеке. Мечтательный Трофимов вступает в спор с материалистом Лопахиным, который не способен оценить его мысли, а оставшись наедине с Аней, которая одна из всех его понимает, Трофимов говорит ей, что надо быть «выше любви».

В третьем действии Гаев и Лопахин уезжают в город, где должны состояться торги, а тем временем в имении устраиваются танцы. Гувернантка Шарлотта Ивановна развлекает гостей своими фокусами с чревовещанием. Каждый из героев занят своими проблемами. Любовь Андреевна переживает, почему же её брат так долго не возвращается. Когда же Гаев всё-таки появляется, он сообщает полной безосновательных надежд сестре, что имение продано, а его покупателем стал Лопахин. Лопахин счастлив, он чувствует свою победу и просит музыкантов сыграть что-нибудь весёлое, ему нет никакого дела до грусти и отчаяния Раневских и Гаева.

Финальное действие посвящено отъезду Раневской, её брата, дочерей и прислуги из имения. Они расстаются с местом, которое так много для них значило и начинают новую жизнь. План Лопахина осуществился: теперь он, как и хотел, вырубит сад и отдаст землю в аренду дачникам. Все уезжают, и только старый лакей Фирс, брошенный всеми, произносит финальный монолог, после чего слышится звук стука топора по дереву.