Ефрейтор Петров по кличке Фидель – малограмотный человек с нарушенной психикой, спивается с катастрофической быстротой. Он тяжело ранил товарища по службе Алиханова и не испытывает ни малейших угрызений совести. В его молитве, обращенной к Богу, потрясает безысходность

Ситуации, в которую попал герой, и жестокость его саморазоблачения: “Милый Бог! Надеюсь, ты видишь этот бардак. Надеюсь, ты понял, что значит вохра. Распорядись, чтобы я не спился окончательно”. Фидель говорит о сослуживцах: “Публика у нас бесподобная. Ворюги да хулиганы”.

Накануне Нового года в казарме чекистов происходит безобразная пьянка. После этого главный герой цикла Борис Алиханов вспоминает, как еще в детстве и юности насилие постоянно вторгалось в его жизнь. У героя Довлатова – двойника автора хватает мужества для жесткого самоанализа. Он признается самому себе в том, что молчаливое соучастие в коллективном

Издевательстве над школьным ябедой, постыдный эпизод студенческих лет в спортивном лагере за Коктебелем свидетельствуют о его сходстве с насильниками из лагерной охраны, подтверждают, что насилие стало нормой жизни. Не менее буднично воспринимается в этом мире воровство, за которое отбывает срок летчик Мищук. Он попал в лагерь за кражу случайно – прежде ему удавалось воровать безнаказанно. Продолжают заниматься воровством оставшиеся на воле товарищи Мищука.

Люди в лагере и на воле не отличаются друг от друга, они совершают одинаковые поступки. Их пребывание по разные стороны колючей проволоки обусловлено чистой случайностью. У Довлатова воссоздана обобщенная картина общества, живущего по уголовным законам. В центре повествования – описание поселка Чебью, в котором селились освобожденные из заключения люди, старавшиеся остаться вблизи от лагеря, потому что они разучились жить на свободе. Лагерный опыт позволил Довлатову переосмыслить проблему соотношения добра и зла в человеке. Лагерь предстает в “Зоне” как пространственно-временная ситуация, располагающая ко злу тех, кто в других обстоятельствах способен проявить человечность. Лагерь изображен в “Зоне” как модель советского общества, учреждение советское по духу. Писатель обнажил лживость идеологии, не соответствующей подлинным мотивам поведения людей и опровергаемой самой действительностью. Он показал контраст лагерной жизни и декларируемых здесь идеологических схем. Беседа с солдатами охраны в ленинской комнате проходит под крик свиньи, которую пытаются затащить в грузовик, чтобы доставить на бойню. Метафора превращения человека в покорное и грязное животное разворачивается и реализуется в сюжете “Зоны”.

Характер восприятия человека в цикле “Зона” указывал на предшественников писателя: низведение человека до уровня биологического существования было предметом изображения в произведениях Достоевского (“Преступление и наказание”, “Бесы”), Чехова (“Дуэль”), Платонова (“Котлован”, “Мусорный ветер”), Солженицына (“Один день Ивана Денисовича”), Гроссмана (“Жизнь и судьба”), В. Шаламова (“Колымские рассказы”). Те выводы, к которым пришел Довлатов, во многом близки обобщениям Шаламова. В то же время писатель вступает в полемику с автором “Колымских рассказов”, считая, что в описании лагерной жизни невозможно обойтись только сгущением черных тонов. В ней, вопреки всему, сохраняются добро и бескорыстие. Довлатов рассказывает историю любви учительницы Изольды Щукиной и уголовника Макеева, которому в его шестьдесят лет оставалось сидеть еще четырнадцать. Их единственная встреча на глазах колонны заключенных показала, что эти люди сохранили веру в святость любви.

Двойник автора. который проходит через все рассказы-главы цикла “Зона”, складывающиеся в “своего рода дневник”, напоминает героя “Конармии” И. Бабеля с его “летописью будничных злодеяний”. Герой “Зоны” надзиратель Борис Алиханов – интеллигент. Подобно Лютову, которому не удалось стать “своим” для бойцов Первой Конной, “он был чужим для всех. Для зэков, солдат, офицеров и вольных работяг. Даже караульные псы считали его чужим. На его лице постоянно блуждала рассеянная и тревожная улыбка. Интеллигента можно узнать по ней даже в тайге”. Как и герой “Конармии”, он попадает в бесчеловечные обстоятельства: его окружают уголовники и военнослужащие лагерной охраны, одинаково способные на любое насилие. У Бабеля описания зверств поляков во время гражданской войны чередовались с эпизодами, говорящими о том, что бойцы Конармии проявляли не меньшую жестокость: грабили, убивали и мстили, не щадя даже родственников. У Довлатова жестокость, насилие и ложь царят по обе стороны колючей проволоки.

Героя “Зоны” спасает “защитная реакция”: “Я чувствовал себя лучше, нежели можно было предполагать. У меня началось раздвоение личности. Жизнь превратилась в сюжет.

Довлатов лукавит, называя рассказы “Зоны” “хаотическими записками”: образ главного героя превращает их в главы целостного произведения. Жанр “Зоны” генетически связан с жанром “Конармии”. Произведения близки тем, что в каждом из рассказов цикла действует новый персонаж, рассмотренный во взаимоотношениях с окружающими и в контексте своей эпохи. У Довлатова возникает целая система образов: Густав Пахапиль, пилот Мищук, ефрейтор Петров, зэк Купцов, замполит Хуриев, капитан Павел Егоров. Автор создал живые характеры, отказавшись от деления персонажей на “плохих” и “хороших”. Ефрейтор Петров, трус и ничтожество, противопоставлен Купцову, оставшемуся и в заключении свободной личностью. Капитан Егоров, “тупое и злобное животное”, влюбился в аспирантку Катю Лунину и обнаружил способность к заботе и состраданию.

Сочинения по темам:

1. Главный герой повести – 12-летний мальчик Ваня Солнцев. Он жил в одной из русских деревень. Отец Вани погиб на войне,...
2. Герой-рассказчик славится своим чувством юмора. Природная находчивость удачно сочетается с тренированностью, шутки носят, как правило, безобидный характер, и он становится...
3. Последние произведения Ивана Тургенева увидели свет в 1882 году. Это были короткие заметки, раздумья и наблюдения из записных книжек писателя....
4. В повести В. Быкова “Дожить до рассвета” перед читателем предстает образ героя, лейтенанта Ивановского. В произведении четко раскрывается человеческая ответственность...

Н.М. Малыгина

Творчество Сергея Довлатова имеет одну существенную особенность: все его произведения автобиографичны. Критики Петр Вайль и Александр Генис, хорошо знавшие Сергея Довлатова, считают, что вся проза этого писателя представляет собою его автопортрет.

Циклы его рассказов выстраиваются в хронологическом порядке: «Зона» - о службе в армии, «Компромисс» - о работе журналистом, «Заповедник» - о пребывании в Пушкиногорье, «Ремесло», «Чемодан», «Иностранка», «Филиал» - об отъезде за рубеж и жизни в эмиграции. Объединяет эти произведения в целостную книгу судьба их «лирического героя», как называет сам автор своего литературного двойника.

«Зона» сопровождается авторским комментарием - «Письма издателю». Здесь обозначен момент начала его «злополучного писательства» и трудный путь к изданию «Зоны». В письмах к издателю «тюремной повести» незаметно для читателя, тактично и ненавязчиво, но совершенно осознанно писатель создает свою творческую и духовную биографию.

«Зона», названная автором «тюремной повестью», родилась в результате резкого перелома в жизни благополучного студента-филолога. После третьего курса филологического факультета Ленинградского университета Сергей Довлатов был призван в армию. Он попал в конвойные войска и весь срок службы оставался надзирателем в лагере особого режима.

Оказавшись в лагерной охране, молодой человек из интеллигентной семьи был потрясен открывшейся ему правдой: «Я был ошеломлен глубиной и разнообразием жизни. Я увидел, как низко может пасть человек. И как высоко он способен парить. Впервые я понял, что такое свобода, жестокость, насилие. Я увидел свободу за решеткой. Жестокость, бессмысленную, как поэзия. Насилие, обыденное, как сырость. Я увидел человека, полностью низведенного до животного состояния. Я увидел, чему он способен радоваться. И мне кажется, я прозрел».

В этой авторской декларации точно определены нравственные и эстетические принципы прозы Довлатова: ее беспощадный реализм, правдивость и глубокий психологизм. Здесь обнаруживаются и явные связи творчества Довлатова с его литературными предшественниками.

Цикл «Зона» автоматически включал своего автора в традицию «лагерной» прозы. Довлатову пришлось отстаивать право работать над темой, которая казалась издателям исчерпанной после Солженицына: «Солженицын описывает политические лагеря. Я - уголовные. Солженицын был заключенным. Я - надзирателем. По Солженицыну, лагерь - это ад. Я же думаю, что ад - это мы сами...». Довлатов заметил, что до него в литературе о заключенных различали два потока. В «каторжной» литературе, классиком которой был Достоевский, заключенный изображался страдальцем, а полицейские мучителями. В «полицейской» литературе, наоборот, полицейский выглядел героем, а заключенный чудовищем. Уникальный опыт Довлатова свидетельствовал о том, что обе эти шкалы фальшивы. По его наблюдениям, любой заключенный годился на роль охранника, а охранник заслуживал тюрьмы.

Но литературная традиция, с которой связана проза Довлатова, не ограничивается лежащим на поверхности развитием «лагерной» темы.

Потрясение «лирического героя» Довлатова напоминает то состояние, которое пережил герой «Конармии» И. Бабеля Кирилл Лютов, когда он очутился в Первой Конной армии Буденного. У Бабеля описания зверств поляков во время гражданской войны чередовались с эпизодами, говорящими о том, что бойцы конармии проявляли не меньшую жестокость: грабили, убивали и мстили, не щадя даже родственников.

Как и герой «Конармии», Борис Алиханов попадает в бесчеловечные обстоятельства: его окружают уголовники и военнослужащие лагерной охраны, одинаково способные на любое насилие.

Ефрейтор Петров по кличке Фидель - малограмотный человек с нарушенной психикой, спивается с катастрофической быстротой. Его молитва потрясает выражением безысходности ситуации, в которую попал этот человек, и жестокостью его саморазоблачения: «Милый Бог! Надеюсь, ты видишь этот бардак?! Надеюсь, ты понял, что значит вохра?! <...> Распорядись, чтобы я не спился окончательно». Фидель говорит о сослуживцах: «Публика у нас бесподобная. Ворюги да хулиганы».

Накануне Нового года в казарме чекистов происходит безобразная пьянка. После этого главный герой цикла, Борис Алиханов, вспоминает о тех эпизодах детства и юности, которые подтверждают, что насилие постоянно вторгалось в его предыдущую «вольную» жизнь. У героя Довлатова - двойника автора - хватает мужества для жесткого самоанализа. Он признается самому себе в том, что молчаливое соучастие в коллективном издевательстве над школьным ябедой, постыдный эпизод студенческих лет в спортивном лагере за Коктебелем свидетельствуют о его сходстве с насильниками из лагерной охраны, подтверждают, что насилие стало нормой жизни и в лагере, и на воле. Не менее буднично воспринимается в этом мире воровство, за которое отбывает срок летчик Мишук. Он попал в лагерь за кражу случайно, так как прежде ему удавалось воровать безнаказанно. Продолжают заниматься воровством оставшиеся на воле товарищи Мишука. Люди в лагере и на воле не отличаются друг от друга, они совершают одинаковые поступки. Их пребывание по разные стороны колючей проволоки обусловлено чистой случайностью.

У Довлатова возникает обобщенная картина общества, живущего по уголовным законам. Довлатов показывает мир, в котором жестокость, насилие и ложь царят по обе стороны колючей проволоки. Центральный образ-символ цикла - описание поселка Чебью, в котором селились освобожденные из заключения люди, старавшиеся остаться вблизи от лагеря, потому что они разучились жить на свободе. Обобщение Довлатова напоминает те выводы, к которым привело исследование лагерной жизни автора «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. Еще более ранним предшественником Довлатова был, несомненно, автор «Сахалина» - А.П. Чехов, которого Довлатов всегда считал недосягаемым образцом.

Лагерный опыт позволил Довлатову переосмыслить проблему соотношения добра и зла в человеке. Лагерь предстает в «Зоне» как пространственно-временная ситуация, располагающая ко злу человека, способного в других обстоятельствах проявить человечность. Герой Довлатова замечает в себе самом черты, сформированные жизнью, построенной на лагерных законах.

И в то же время Довлатов вступает в полемику с Шаламовым, считая, что в жизни, вопреки всему, сохраняются добро и бескорыстие. Автор «Зоны» видит проявления человечности и в заключенных, и в их охранниках, отказываясь рисовать их только черной краской. Это качество тоже напоминает автора «Конармии»: у его героя, Лютова, казаки, воевавшие в армии Буденного, храбрецы и «барахольщики», вызывали одновременно и ужас, и восхищение.

С добрым чувством описывает Довлатов историю любви капитана Бориса Егорова и аспирантки Кати Лугиной. Катя, сравнивая Бориса со своими знакомыми «Мариками и Шуриками», понимает, что это сильный человек, с которым она чувствует себя маленькой и беспомощной. Автор же удивляется, почему в рассказе о любви Егорова капитан получился таким симпатичным, в то время как на службе он казался человеком, мягко говоря, малопривлекательным. Довлатов описывает историю любви учительницы Изольды Щукиной и уголовника Макеева, которому в его 60 лет оставалось сидеть еще 14 лет. Их единственная встреча произошла на глазах колонны заключенных и показала, что эти люди сохранили веру в святость любви.

Лагерная реальность остро ставила перед художником проблему свободы. «Письма издателю» перемежающие повествование, создают двуплановость произведения. Письма об отъезде довлатовского героя в эмиграцию связаны с описанием поселка Чебью, населенного бывшими заключенными, не умеющими жить на свободе.

Довлатов не ограничивается изображением бесчеловечности тоталитарного государства. Он показывает абсурдность человеческого бытия вообще. Его мучает отсутствие гармонии в отношениях человека и мира. В финале цикла «Заповедник» воспроизведена трагифарсовая беседа лирического героя прозы Довлатова с майором КГБ Беляевым, который советует: «...я бы на твоем месте рванул отсюда, пока выпускают... У меня-то шансов никаких». Телефонный разговор с женой, позвонившей из Австрии, приводит героя к обобщению бытийного уровня: «Я даже не спросил - где мы встретимся?.. Может быть, в раю. Потому что рай - это и есть место встречи... Камера общего типа, где можно встретить близкого че­ловека...» Герою открывается «мир как единое целое», он приобретает способность ощущать себя частью этого целого.

Выезд из страны соотносится с выходом из длительного заключения. Показано, что реальность, основанная на лагерных нормах жизни, выталкивает человека, не способного на компромиссы с «зоной».

Задолго до того как российское общество вступило в свое теперешнее состояние свободы и гласности, Довлатов с удивительной точностью показал издержки свободы. Его эмигранты напоминают жителей поселка Чебью, искалеченных лагерным миром, утративших нравственные ориентиры. А все они вместе позволяют понять причины тех процессов, которые мы наблюдаем в нашей жизни уже около десяти лет: свободу получили люди, не имеющие внутреннего нравственного самоограничения, не умеющие пользоваться ею без ущерба для окружающих.

Лагерь изображен у Довлатова как модель советского общества, учреждение, советское по духу. Писатель обнажил лживость идеологии, которая не соответствует подлинным мотивам поведения людей и опровергается состоянием реальной действительности. Довлатов показал контраст лагерной жизни и декларируемых здесь идеологических схем. Беседа с солдатами охраны в ленинской комнате проходит под крик свиньи, которую пытаются затащить в грузовик, чтобы доставить ее на бойню. Резкий контраст фальшивых и лицемерных слов идеологического работника с окружающей грязью и жестокостью усиливается образом-символом превращения человека в покорное и грязное животное. Эта метафора разворачивается и реализуется в сюжете «Зоны».

Характер восприятия человека в цикле «Зона» указывает на предшественников писателя: низведение человека до уровня биологического существования было предметом изображения в романах Достоевского «Преступление и наказание», «Бесы», в повести Чехова «Дуэль», а позднее - в повести Платонова «Котлован» и его же рассказе «Мусорный ветер», повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», романе «Жизнь и судьба» В. Гроссмана и «Колымских рассказах» В. Шаламова.

Двойник автора, который проходит через все рассказы - главы цикла «Зона», складывающиеся в «своего рода дневник», напоминает героя «Конармии» И. Бабеля - интеллигента Кирилла Лютова с его «летописью будничных злодеяний».

Герой «Зоны», надзиратель Борис Алиханов, - интеллигент. Подобно Лютову, которому не удалось стать «своим» для бойцов Первой Конной, лирический герой Довлатова «...был чужим для всех. Для зэков, солдат, офицеров и вольных лагерных работяг. Даже караульные псы считали его чужим. На его лице постоянно блуждала рассеянная и одновременно тревожная улыбка. Интеллигента можно узнать по ней даже в тайге». Таким же чужим для товарищей-бойцов покидал Лютов Первую Конную, обвиняемый в том, что он норовит прожить без насилия. В «Конармии» описано несколько случаев, когда Лютов чудом избегал расправы за то, что не мог убить человека, отправлялся в бой и не заряжал оружие.

Героя «Зоны» спасает «защитная реакция»: «Я чувствовал себя лучше, нежели можно было предполагать. У меня началось раздвоение личности. Жизнь превратилась в сюжет. Я хорошо помню, как это случилось. Мое сознание вышло из привычной оболочки. Я начал думать о себе в третьем лице. <...> Если мне предстояло жестокое испытание, сознание тихо радовалось. В его распоряжении оказывался новый материал. <...> Фактически я уже писал. Моя литература стала дополнением к жизни. Дополнением, без которого жизнь оказывалась совершенно непотребной».

Довлатов лукавит, называя рассказы «Зоны» «хаотическими записками». Они превращаются в главы целостного произведения, объединенного судьбой авторского двойника - героя «Зоны» Бориса Алиханова. Жанр «Зоны» генетически связан с жанром «Конармии»: «тюремная повесть» разбита на главы, каждая из которых может восприниматься как отдельный рассказ. Произведения близки тем, что в каждом из рассказов цикла действует новый персонаж, рассмотренный во взаимоотношениях с окружающими и в контексте своей эпохи. Возникает целая система образов персонажей: Густав Пахапиль, пилот Мишук, ефрейтор Петров, зэк Купцов, замполит Хуриев, капитан Павел Егоров. Автор создал живые образы современников, отказавшись от деления персонажей на «плохих» и «хороших». Капитан Егоров, «тупое и злобное животное», влюбился в аспирантку Катю Лугину и обнаружил способность к заботе и состраданию близкому человеку.

Довлатов создал своеобразный, точный, скупой и афористичный язык. Его стиль отличается изысканной простотой. Использование анекдотических ситуаций, обыденность и простота тем делают его прозу увлекательным чтением. Популярность Довлатова со временем возрастает. Объясняется это и нравственной ориентацией писателя, откровенно высказанной в цикле «Ремесло»: «Я люблю Америку, <...> благодарен Америке, но родина моя далеко. Нищая, голодная, безумная и спившаяся! Потерявшая, загубившая и отвергнувшая лучших своих сыновей! <...> Родина - это мы сами. <...> Все, что с нами было, - родина. И все, что было, - останется навсегда...».

Явная автобиографичность прозы Довлатова далеко не исчерпывает ее содержания.

В ней воссоздан портрет «эпохи застоя», поразительный по глубине и масштабам обобщения.

В критике высказывалось мнение, что Довлатов - художник мира, канувшего в прошлое. Но если наш мир - это мы сами, Довлатов навсегда останется летописцем нашего времени и нашим современником.

Ключевые слова: Сергей Довлатов,"Зона",критика на творчество Сергея Довлатова,критика на произведения Сергея Довлатова,анализ рассказов Сергея Довлатова,скачать критику,скачать анализ,скачать бесплатно,русская литература 20 в.,писатели-эмигранты

Сергей Довлатов

(записки надзирателя)

ПИСЬМО ИЗДАТЕЛЮ

Дорогой Игорь Маркович! Рискую обратиться к Вам с деликатным предложением. Суть его такова.

Вот уже три года я собираюсь издать мою лагерную книжку. И все три года – как можно быстрее.

Более того, именно «Зону» мне следовало напечатать ранее всего остального. Ведь с этого началось мое злополучное писательство.

Как выяснилось, найти издателя чрезвычайно трудно. Мне, например, отказали двое. И я не хотел бы этого скрывать.

Мотивы отказа почти стандартны. Вот, если хотите, основные доводы:

Лагерная тема исчерпана. Бесконечные тюремные мемуары надоели читателю. После Солженицына тема должна быть закрыта…

Эти соображения не выдерживают критики. Разумеется, я не Солженицын. Разве это лишает меня права на существование?

Да и книги наши совершенно разные. Солженицын описывает политические лагеря. Я – уголовные. Солженицын был заключенным. Я – надзирателем. По Солженицыну лагерь – это ад. Я же думаю, что ад – это мы сами…

Поверьте, я не сравниваю масштабы дарования. Солженицын – великий писатель и огромная личность. И хватит об этом.

Другое соображение гораздо убедительнее. Дело в том, что моя рукопись законченным произведением не является.

Это – своего рода дневник, хаотические записки, комплект неорганизованных материалов.

Мне казалось, что в этом беспорядке прослеживается общий художественный сюжет. Там действует один лирический герой. Соблюдено некоторое единство места и времени. Декларируется в общем-то единственная банальная идея – что мир абсурден…

Издателей смущала такая беспорядочная фактура. Они требовали более стандартных форм.

Тогда я попытался навязать им «Зону» в качестве сборника рассказов. Издатели сказали, что это нерентабельно. Что публика жаждет романов и эпопей.

Дело осложнялось тем, что «Зона» приходила частями. Перед отъездом я сфотографировал рукопись на микропленку. Куски ее мой душеприказчик раздал нескольким отважным француженкам. Им удалось провезти мои сочинения через таможенные кордоны. Оригинал находится в Союзе.

В течение нескольких лет я получаю крошечные бандероли из Франции. Пытаюсь составить из отдельных кусочков единое целое. Местами пленка испорчена. (Уж не знаю, где ее прятали мои благодетельницы.) Некоторые фрагменты утрачены полностью.

Восстановление рукописи с пленки на бумагу – дело кропотливое. Даже в Америке с ее технической мощью это нелегко. И, кстати, недешево.

На сегодняшний день восстановлено процентов тридцать.

С этим письмом я высылаю некоторую часть готового текста. Следующий отрывок вышлю через несколько дней. Остальное получите в ближайшие недели. Завтра же возьму напрокат фотоувеличитель.

Может быть, нам удастся соорудить из всего этого законченное целое. Кое-что я попытаюсь восполнить своими безответственными рассуждениями.

Главное – будьте снисходительны. И, как говорил зек Хамраев, отправляясь на мокрое дело, – с Богом!..

Старый Калью Пахапиль ненавидел оккупантов. А любил он, когда пели хором, горькая брага нравилась ему да маленькие толстые ребятишки.

– В здешних краях должны жить одни эстонцы, – говорил Пахапиль, – и больше никто. Чужим здесь нечего делать…

Мужики слушали его, одобрительно кивая головами. Затем пришли немцы. Они играли на гармошках, пели, угощали детей шоколадом. Старому Калью все это не понравилось. Он долго молчал, потом собрался и ушел в лес.

Это был темный лес, издали казавшийся непроходимым. Там Пахапиль охотился, глушил рыбу, спал на еловых ветках. Короче – жил, пока русские не выгнали оккупантов. А когда немцы ушли, Пахапиль вернулся. Он появился в Раквере, где советский капитан наградил его медалью. Медаль была украшена четырьмя непонятными словами, фигурой и восклицательным знаком.

«Зачем эстонцу медаль?» – долго раздумывал Пахапиль.

И все-таки бережно укрепил ее на лацкане шевиотового пиджака. Этот пиджак Калью надевал только раз – в магазине Лансмана.

Так он жил и работал стекольщиком. Но когда русские объявили мобилизацию, Пахапиль снова исчез.

– Здесь должны жить эстонцы, – сказал он, уходя, – а ванькам, фрицам и различным гренланам тут не место!..

Пахапиль снова ушел в лес, только издали казавшийся непроходимым. И снова охотился, думал, молчал. И все шло хорошо.

Но русские предприняли облаву. Лес огласился криком. Он стал тесным, и Пахапиля арестовали. Его судили как дезертира, били, плевали в лицо. Особенно старался капитан, подаривший ему медаль.

А затем Пахапиля сослали на юг, где живут казахи. Там он вскоре и умер. Наверное, от голода и чужой земли…

Его сын Густав окончил мореходную школу в Таллинне, на улице Луизе, и получил диплом радиста.

По вечерам он сидел в Мюнди-баре и говорил легкомысленным девушкам:

– Настоящий эстонец должен жить в Канаде! В Канаде, и больше нигде…

Летом его призвали в охрану. Учебный пункт был расположен на станции Иоссер. Все делалось по команде: сон, обед, разговоры. Говорили про водку, про хлеб, про коней, про шахтерские заработки. Все это Густав ненавидел и разговаривал только по-своему. Только по-эстонски. Даже с караульными псами.

Кроме того, в одиночестве – пил, если мешали – дрался. А также допускал – «инциденты женского порядка». (По выражению замполита Хуриева.)

– До чего вы эгоцентричный, Пахапиль! – осторожно корил его замполит.

Густав смущался, просил лист бумаги и коряво выводил: «Вчера, сего года, я злоупотребил алкогольный напиток. После чего уронил в грязь солдатское достоинство. Впредь обещаю. Рядовой Пахапиль».

После некоторого раздумья он всегда добавлял:

«Прошу не отказать».

Затем приходили деньги от тетушки Рээт. Пахапиль брал в магазине литр шартреза и отправлялся на кладбище. Там в зеленом полумраке белели кресты. Дальше, на краю водоема, была запущенная могила и рядом – фанерный обелиск. Пахапиль грузно садился на холмик, выпивал и курил.

– Эстонцы должны жить в Канаде, – тихо бормотал он под мерное гудение насекомых. Они его почему-то не кусали…

Ранним утром прибыл в часть невзрачный офицер. Судя по очкам – идеологический работник. Было объявлено собрание.

– Заходи в ленкомнату, – прокричал дневальный солдатам, курившим около гимнастических брусьев.

– Политику не хаваем! – ворчали солдаты.

Однако зашли и расселись.

– Я был тоненькой стрункой грохочущего концерта войны, – начал подполковник Мар.

– Стихи, – разочарованно протянул латыш Балодис…

За окном каптенармус и писарь ловили свинью. Друзья обвязали ей ноги ремнем и старались затащить по трапу в кузов грузового автомобиля. Свинья дурно кричала, от ее пронзительных воплей ныл затылок. Она падала на брюхо. Копыта ее скользили по испачканному навозом трапу. Мелкие глаза терялись в складках жира.

Через двор прошел старшина Евченко. Он пнул свинью ногой. Затем подобрал черенок лопаты, бесхозно валявшийся на траве…

… – В частях Советской Армии развивается благородная традиция, – говорил подполковник Мар.

– Солдаты и офицеры берут шефство над могилами павших воинов. Кропотливо воссоздают историю ратного подвига. Устанавливают контакты с родными и близкими героев. Всемерно развивать и укреплять подобную традицию – долг каждого. Пускай злопыхатели в мире чистогана трубят насчет конфликта отцов и детей. Пускай раздувают легенду о вымышленном антагонизме между ними… Наша молодежь свято чтит захоронения отцов. Утверждая таким образом неразрывную связь поколений…

В этом списке собраны лучшие и популярные книги про тюрьму и зону, которые вам стоит прочитать, если вы интересуетесь этой темой.

Сергей Довлатов. Зона. Записки надзирателя

Повесть Сергея Довлатова «Зона» описывает четырнадцать эпизодов из жизни зэков и их надзирателей. В книге повествуется о пребывании в тюрьме и о взаимодействии с другими заключенными. Язык Довлатова прост и понятен, полон жизненного юмора, за которым порой читается, что: «Ад – это мы сами». Дальше

В книге два главные героя. Во-первых, это общественный активист, который борется за права заключенных, а во-вторых, повествуется об учителе медитации, Флите Моуле, который описывает процесс своей трансформации и о службе в условиях недружелюбия, злобы и отчаяния в стенах федеральной тюрьмы строгого режима. Это сборник статей, некоторые из которых были опубликованы. Все они охватывают 14 лет пребывания в тюрьме. История Флита пронизана добротой, верой в лучшее и победой человеческой души. Идея книги по-настоящему показывает, что в природе каждого человека заложена внутренняя доброта. Дальше

«Зеленая миля» — знаменитый роман Стивена Кинга. Читатель окажется в стенах жуткого тюремного блока смертников, среди которых убийцы, маньяки и психопаты. Все они доживают здесь последние дни или даже часы. Работающие в тюрьме надзиратели не лучше: садисты или отчаявшиеся люди. Но неожиданно в этом пугающем месте оказывается наидобрейший Вождь, который способен творить настоящие чудеса и исцелять. Найдется ли в нашем безжалостном и беспощадном мире место для такого светлого человека? Дальше

В «Руси сидящей» рассказывается о заключенных российских тюрем, исправительных колониях и следственных изоляторах. Здесь отбывают наказание абсолютно разные люди: от умных до самых несообразных, люди состоятельные и бедняки, честные и слабодушные, виновные и невиновные. Они такие же, как свободные люди, как и в жизни на воле, тут есть законы и правила. «От сумы да от тюрьмы не зарекайся» – выражение журналистки Ольги Романовой, которое как нельзя кстати отражает прописную истину российской жизни. Столкнувшись с этим на собственном опыте, она организовала движение, борющееся за помощь осужденным и их семьям. Персонажи ее книги — живые люди, оказавшиеся перед палачом в лице российского правосудия. Их реальные истории способны тронуть до глубины души, заставить испытать целую палитру эмоций, в очередной раз удивляя тем, насколько реальная история может порой затмить даже самую великую выдумку. Дальше

В настоящее время пословица «от тюрьмы и сумы не зарекайся» стала животрепещущей, ведь за решеткой может оказаться кто угодно: и преступник, и миллионер, и самый обычный человек. Автор книги знает о тюрьмах на собственном опыте, ведь привычный распорядок дня адвоката таков: утром – Бутырка, днем – Матроска, вечером – Лефортово. В своей книге Валерий Карышев рассказывает читателю о самых секретных заговорах, раскрывает тайны, традиции и нравы российских тюрем, и том, как люди там живут и умирают. Дальше

В книге повествуется о стремительном повороте судьбы Тимофея Феоктистова. Герой не только ухитрился отбиться от двух парней с ножами, заставших его в парке, но и навалял одному из них так, что тот оказался в больнице. Кто-то скажет, что он просто защищался, а следствие заключило, что Тимофей – виновник драки, дав 3 года лишения свободы. Пришло время выходить на свободу, но Тимофею не дает покоя вопрос: кто же истинный виновник его несчастья? Тимофей начинает собственное расследование. Он узнает такие вещи, от которых мурашки по телу побегут. Дальше

Давно встречались бывший спецназовец Ролан Тихонов и бандит Волока. Спустя время Ролан стал киллером в банде авторитета. Но, как известно, жизнь наемного убийцы коротка, даже если тот не оставляет следов. Однажды Волок приказал своим корешам убить наемника. Но это оказалось не так просто — Ролан дал им отпор и оказался на зоне. Спустя время, вышел он на свободу уже опытным хищником. А закон хищника таков: если драка неизбежна, бей первым. Дальше

В книге детально описывается тюремные традиции, законы, правила и быт. Автор, медик по образованию, знает об этом из собственного опыта, ведь он побывал в 12 тюрьмах России. Он прошел огонь и воду, будучи смотрящим. В книге автор делится своим опытом о том, как не потерять себя при трудных обстоятельствах. Философия тюрьмы станет полезной информацией для тех, кто никогда там не был, тех, чьи близкие не попадали за решетку: о том, как себя вести в тюрьме, сохранив честь и здоровье, о воровских понятиях, как держать себя в камере, отстаивать свою точку зрения и что делать родственникам заключенных, чем лучше помочь арестанту. Дальше

Продолжение первой части книги, где рассказывается о шмонах, этапах заключения и нацболах (представителях тюрьмы, придерживающихся национал-большевистской идеологии). Описываются заповеди арестанта. Например, о том, что лучшее решение – воздержаться от татуировок. Как нужно взаимодействовать с гопниками. Как следить за здоровьем, используя то, что есть в камере. Лозовский раскрывает воровские, людские и гадские понятия, немного об их истории, философии и их парадоксальности. Отдельно представлены советы о том, как вести себя, если угодил за решетку, о первой встрече с правоохранительной системой. Дальше

Сборник Фимы Жиганца «Тюремные байки» давно уже считается раритетом, ведь даже при сегодняшней свободе слова издатели не могут решиться выпустить это книгу. Сборник полон ярким слэнгом, нецензурной лексики и тюремными байками. Несмотря на все это, в 2004 году рассказ «Рафик-диссидент» все же завоевал главную премию Русской Национальной литературной сети. Вы не пожалеете о потраченном на прочтение книги времени. Дальше

Сага в шести частях, повествующая о борьбе полковника Белова и опасного московского преступника Алекса Смолина по прозвищу «Черный Ферзь», имеющая совершенно другую трактовку. В книге от и до раскрыты не только характеры главных героев, но и в очередной раз демонстрируется сокрушительная победа добра над злом. Герой находится на пожизненном заключении в одной из закрытых тюрем России. Неожиданно, каким-то магическим образом, Алекс Смолин оказывается на воле. Дальше

Герой романа — неудачник и путаник — оказывается в лечебно-трудовом профилактории, через который в 1964 — 1994 годах прошли, даже по самым низким оценкам, около полутора миллионов людей, имеющих алкогольную зависимость. В этом месте их подвергали принудительному лечению и безжалостно использовали, чаще всего для работы на вредном производстве. Тем не менее, главная идея романа заключена не в этом. Основное внимание приковано ко внутреннему миру талантливого человека, к борьбе за собственное выживание и обретению потерянного счастья. Дальше

В последнее время популярными стали те истории, которые описывают нынешний российский бизнес, путь тихих заведующих лабораторией в кресла миллионеров. Но порой это доводит и до тюремной койки. Тем не менее, история тюремной России, которая далеко не всегда соответствует истории России уголовной, заботит жителей страны по каким-то причинам меньше. Амстиславский рассказывает во всех деталях, каково это попасть в современную тюремную среду. Также он повествует порой об абсурдных историях, связанных с судебной тяжбой и о бесчеловечных приговорах, напоминающих произведения Кафки и уносящих в страну, где сталинизм, если судить по тюрьмам, до сих пор жив и процветает. Прочитав его записки, читатель понимает, почему международные общества по правам человека с давних времен считают быт в тюрьмах России и следственных изоляторах настоящим мучением. Однако жители России, по-видимому, считают, что наша страна – это одна большая палата №6 в колонии строгого режима. И потому невозмутимы перед этим измывательством над человеческим достоинством под названием «камера». Дальше

Они верили, что попали в плен по ошибке, считая, что, будучи гражданскими, окажутся на воле. Но все обернулось иначе: они попали в одну из самых чудовищных тюрем Ирака баасовского режима. Четыре молодые девушки из Ирана в течении 40 месяцев бок о бок проходили нечеловеческие испытания, подвергаясь жестоким пыткам. Мечтая о свежем воздухе, они не знали ничего о своих родных. Все же им удалось все выдержать. Девушки вернулись домой, однако, даже спустя 30 лет, они помнят о том мучительном времени. В своей документальной книге Масуме Абад расскажет об этом всем. Дальше

Когда-то Михаил Ходорковский был одним из самых богатых людей России, но вдруг оказался ее арестантом. Его заключение в 2003 году и дальнейший обвинительный приговор имели решающее значение для судьбы России, которая двигалась в направлении подавления свободы слова и предпринимательства для создания полицейского государства. Власти желали устранить неподвластного им бизнесмена, но вместо этого получили символ свободы, железной воли и веры в ценности и взгляды демократии. Эта книга неповторима, поскольку ее автором является сам Михаил Ходорковский. Впервые за долгое время он решил честно рассказать о том, как все было в действительности. Как молодежный центр превратился в банк МЕНАТЕП, а затем – ЮКОС. Как проходили залоговые аукционы, и ЮКОС занял лидирующую позицию российского и мирового предпринимательства. И как в дальнейшем все это было разрушено – потому, что Ходорковский, по мнению власти, ей помешал. Почему он не уехал, хотя возможность была, почему не злится на тех, кто виновен в его страданиях. Какова жизнь в неволе? И каким он представляет будущее страны? Дальше

В книге «Фраер» повествование идет от первого лица. Описывается жизнь людей, оказавшихся за решеткой. О взаимодействии людей на зоне, принятых обычаях и законах. В одной камере сидят и убийцы, и люди, осужденные за экономические преступления, матерые преступники и те, кто попал в тюрьму по глупости, блатные и те, кто хочет исправиться. Каждый из них борется за выживание и свои взгляды. Книга освещает их истории. Иногда эту книгу трудно читать, но она вовсе не объясняет, как выжить в российской тюрьме. Она о том, как в ней остаться человеком. Рекомендуется молодым парням 16 — 20 лет, которые еще не определились с призванием и жизненным путем. Возможно, она послужит предостережением для тех, кто сомневается, что у человека лишь одна жизнь, которую надо прожить так, чтобы, вспоминая ее на смертном одре, тебе не было стыдно за все, что с тобой происходило. Дальше

Совершенно случайно Алекс Дорохов – картограф – попадает в «B.U.N.K.E.R.» — команду, созданную властной госструктурой. Их задачи сложно понять, а члены команды один подозрительнее другого. Когда пришло время вступать в должность, это событие ознаменовалось неожиданными приключениями, резко переходящими в боевые действия где-то в подземельях Москвы. Дальше

В старом монастыре еще во времена СССР сделали колонию строгого режима. В ней отбывают срок те, кому присвоили высшую меру наказания, — лидеры преступных группировок, киллеры за которыми стоят сотни преступлений. Но и в этом забытом Богом месте, есть немного от обычной жизни. Начальник тюремной церкви отец Павел изо всех сил старается убедить маньяков и чудовищных убийц измениться и раскаяться. В прошлом заслуженный военнослужащий сил специального назначения, испытавший себя в горячих точках, отец Павел пообещал не убивать людей. Но когда до него доходит информация о скором побеге опасного преступника, он вдруг осознает, что придется нарушить обещание. Дальше

В криминальном мире, следственный изолятор «Матросская тишина» знают все, но оказываются там только особо отличившиеся. Главаря московской ОПГ «зеленых» наемников Курдюмова отправили в спецблок — место с самой серьезной охраной в изоляторе. «Зеленые» ликвидировали лидеров группировок и воров в законе, неугодных влиятельным людям. Приговор Курдюмову еще не вынесли, но уже ясно, что за решеткой он окажется надолго, его ищут опасные люди, чьих друзей и товарищей убрали «зеленые». Курдюмов знает, что в спецблоке он под защитой стен и сотрудников изолятора, но у его врагов свои способы. Дальше

Автор этого документального романа не только умелый писатель, но и интересная личность. Он родился в Армении и однажды был приговорен к смертной казни, которая затем была пересмотрена в пользу пожизненного заключения. Писатель откровенно расскажет историю своей жизни, о том, как он, оказавшись в безвыходном положении, смог заняться духовным просвещением и даже вернуться к индуистской религии предков. Роман основан на реальных событиях. Это книга — единственная в своем роде, она раскроет для читателя особенности тюремного быта, о которых знают только заключенные. Дальше

Сочинение

Довлатов лукавит, называя рассказы “Зоны” “хаотическими записками”: образ главного героя превращает их в главы целостного произведения. Жанр “Зоны” генетически связан с жанром “Конармии”. Произведения близки тем, что в каждом из рассказов цикла действует новый персонаж, рассмотренный во взаимоотношениях с окружающими и в контексте своей эпохи. У Довлатова возникает целая система образов: Густав Пахапиль, пилот Мищук, ефрейтор Петров, зэк Купцов, замполит Хуриев, капитан Павел Егоров. Автор создал живые характеры, отказавшись от деления персонажей на “плохих” и “хороших”. Ефрейтор Петров, трус и ничтожество, противопоставлен Купцову, оставшемуся и в заключении свободной личностью. Капитан Егоров, “тупое и злобное животное”, влюбился в аспирантку Катю Лунину и обнаружил способность к заботе и состраданию.

В то же время отдельные фрагменты выделяются у Довлатова в самостоятельные микроновеллы и могут существовать обособленно от цикла. Некоторые из них представляют собой законченные анекдоты.

Цикл рассказов Довлатова “Компромисс” повествует о периоде работы героя в эстонской газете. Переключение на журналистские будни не сделало прозу Довлатова менее острой и увлекательной. Здесь снова описывается то обостренное ощущение несвободы, которое было предметом исследования в “Зоне”. Журналист вынужден идти на компромиссы ради публикации своих статей. Перебирая старые заметки, он вспоминает, что за каждой стояла ложь. “Летопись” журналистской деятельности раскрывает законы общества, в котором на каждом шагу человек натыкается на невидимые тюремные решетки. Драматическое соседствует здесь с комическим. Подлинным героем в этом мире оказывается “лишний человек” – “неудержимый русский деградант”, полубезумный безработный журналист Эрик Буш. Необходимость компромисса вызывает у него протест, Буш неспособен угождать начальству и потому лишается работы.

Будничность трагедии, пережитой журналисткой Лидой Агаповой, напоминает о прозе Чехова, на которого Довлатов, по собственному признанию, стремился быть похожим. Анекдотическая ситуация лежит в основе рассказа о поездке героя в колхоз с заданием написать письмо Брежневу за доярку Линду Пейпс. Гротесковость ситуации усугубляется тем, что ответ Брежнева получен раньше, чем отослано письмо. Обстоятельства, изображенные здесь, напоминают “Апофегей” Полякова и “Москву 2042 года” Войновича: сотрудницы райкома ВЛКСМ выполняют при журналистах функции эскорт-сервиса. Как и в “Зоне”, в цикле “Компромисс” действие разворачивается на фоне всеобщего беспробудного пьянства.

В поисках подходящего новорожденного для заметки “Человек родился” герой “Компромисса” наталкивается на многочисленные трудности: отец ребенка оказывается то эфиопом, то евреем, что в равной мере не устраивает редактора газеты. В конце концов родителей с трудом найденного младенца принуждают назвать ребенка замысловатым архаичным именем. При этом выясняется, что семья, в которой родился ребенок, неблагополучна: муж пьет и не собирается жить с нелюбимой матерью новорожденного. Реальность полностью расходится с ее пропагандистским образом, создаваемым прессой.

Герой прозы Довлатова мучается над традиционными для русской литературы вопросами о неустроенности жизни, неясности будущего, неопределенности своих помыслов и чувств.

Довлатов не ограничивается изображением бесчеловечности тоталитарного государства. Он показывает абсурдность человеческого бытия, отсутствие гармонии в отношениях человека и мира. В трагифарсовой беседе лирического героя цикла с майором КГБ Беляевым последний советует: “… Я бы на твоем месте рванул отсюда, пока выпускают… У меня-то шансов никаких”. Телефонный разговор с женой, позвонившей из Австрии, приводит героя к обобщению бытийного уровня: “Я даже не спросил – где мы встретимся?.. Может быть, в раю. Потому что рай – это и есть место встречи… Камера общего типа, где можно встретить близкого человека…” Герою открывается “мир как единое целое”, он приобретает способность ощущать себя частью этого целого, но это отнюдь не радует его.