Дверью от кабинета Л. Н. Толстого отделяется еще одна комната в его доме – спальня писателя. Эта комната также отличается чрезвычайной скромностью интерьера. Простая железная кровать писателя. Столь же скромное ее убранство. Походный умывальник отца писателя Н. И. Толстого, бывший с ним на войне 1812 года и затем перешедший к его великому сыну. Небольшие гири. Раскладная палка-стул, полотенце старика Толстого. На стенах несколько портретов дорогих писателю людей – портрет отца, любимой из дочерей – Марии, жены С. А. Толстой. На тумбочке ручной звонок, круглые часы с подставкой, спичечница, желтая коробочка из картона, в которую Толстой клал перед сном карандаши для записывания важных мыслей, возникших у него ночью, подсвечник со свечой.

Эту свечу последний раз зажег Толстой в ночь на 28 октября 1910 года, в ту ночь, когда он решил тайно от семьи навсегда покинуть Ясную Поляну.

В последнем письме жене Толстой писал: «Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не могу поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста – уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни».

Уход Толстого из Ясной Поляны явился выражением его давнего стремления полностью порвать с дворянским укладом жизни и жить так, как живет трудовой народ.

Подтверждением тому являются его многочисленные письма, записи в дневнике об этом. Вот только одно из таких свидетельств: «Сейчас вышел: одна – Афанасьева дочь с просьбой денег, потом в саду поймала Анисья Копылова о лесе и о сыне, потом другая Копылова, у которой муж в тюрьме. И я стал опять думать о том, как обо мне судят – «Отдал, будто бы, все семье, а сам живет в свое удовольствие и никому не помогает,» - и стало обидно, и стал думать как бы уехать…»

Решение свое покинуть Ясную Поляну Толстой исполнил. Жизненный пусть его оборвался 7 ноября 1910 года на станции Астапово, ныне станция Лев Толстой Липецкой области.

Старший сын писателя С. Л. Толстой вспоминал: «Около семи часов утра 9 ноября поезд тихо подошел к станции Засека, ныне Ясная Поляна. На платформе вокруг нее стояла большая толпа, необыкновенная для этой маленькой станции. Это были приехавшие из Москвы знакомые и незнакомые, друзья, депутации от разных учреждений, учащиеся высших учебных заведений и крестьяне Ясной Поляны. Особенно много было студентов. Говорили, что из Москвы должны были приехать еще многие, но администрация запретила управлению железной дороги дать потребные для этого поезда.

Когда открыли вагон с гробом, головы обнажились и раздалось пение «Вечной памяти». Опять мы, четыре брата, вынесли гроб; затем нас сменили крестьяне Ясной Поляны, и траурная процессия двинулась по широкой старой дороге, по которой столько раз проходил и проезжал отец. Погода была тихая, пасмурная; после бывшего перед тем зазимка и последующей оттепели местами лежал снежок. Было два-три градуса ниже нуля.

Впереди яснополянские крестьяне несли на палках белое полотнище с надписью: «Дорогой Лев Николаевич! Память о твоем добре не умрет среди нас, осиротевших крестьян Ясной Поляны». За ними несли гроб и ехали подводы с венками, вокруг и позади по широкой дороге врассыпную шла толпа; за ней ехали несколько экипажей и следовали стражники. Сколько человек было в похоронной процессии? По моему впечатлению, было от трех до четырех тысяч.

Процессия подошла к дому.

… Мы выставили двойную раму в стеклянной двери, ведущей из так называемой «комнаты с бюстом», на каменную террасу. Эта комната была одно время кабинетом отца, и в ней стоял бюст его любимого брата Николая. Здесь я решил поставить гроб так, чтобы все могли проститься с покойным, входя в одни двери и выходя в другие…

Гроб открыли, и около 11 часов началось прощание с покойным. Оно продолжалось до половины третьего.

Установилась длинная очередь, растянувшаяся вокруг дома и в липовых аллеях. Какой-то полицейский стал в комнате рядом с гробом. Я его попросил выйти, но он упорно продолжал стоять. Тогда я резко сказал ему: «Здесь мы хозяева, семья Льва Николаевича, и требуем, чтобы вышли». И он вышел.

Хоронить покойного было решено, согласно его желанию, в лесу, в указанном им месте.

Мы вынесли гроб. Как только он показался в дверях, вся толпа опустилась на колени. Затем процессия с пением «Вечной памяти» тихо двинулась в лес. Уже смеркалось, когда гроб стали опускать в могилу.

… Опять запели «Вечную память». Резко стукнул кем-то брошенный в могилу комок мерзлой земли, затем посыпались другие комки, и крестьяне, копавшие могилу, Тарас Фоканыч и другие, ее засыпали…

Наступила темная, облачная, безлунная осенняя ночь, и понемногу все разошлись».

100 лет прошло со времени ухода Льва Николаевича Толстого из родного дома и его смерти.
Вчера посмотрел фильм «Последнее воскресенье» о последнем годе жизни Толстого в Ясной Поляне. Сценарий фильма написан Майклом Хоффманом (он же режиссёр фильма) по мотивам романа Джея Парини «The Last Station», основанного на дневниках самого Толстого, членов его семьи и близких друзей.
В фильме показан самый драматичный период жизни Льва Николаевича Толстого.
Что же заставило великого писателя сбежать из своего поместья Ясная Поляна от жены и детей, закончив жизнь в доме начальника железнодорожной станции Астапово?

В прошлом году, когда я был в Париже, то с удивлением обнаружил, что ещё сохраняется интерес к любовной драме Софьи Андреевны Берс и Льва Николаевича Толстого. Об этом до сих пор пишут в журналах.

Немецкий фильм «Последнее воскресенье» о Льве Толстом я смотрел в кинотеатре «Родина» в почти пустом зале. Молодёжь ломилась на японский мультик.
Хелен Миррен в роли Софьи Андреевны показалась мне более убедительной, нежели Кристофер Пламмер в роли Льва Толстого.
Конечно, заграничные фильмы о Толстом столь же далеки от реальности, как и наши фильмы про индейцев. Я прочувствовал это, когда участвовал в съёмках фильма «Анна Каренина» с Софи Марсо и Шоном Бином в главных ролях.

Жаль, что иностранцы снимают фильмы про великих русских людей, а у нас на это денег сейчас не находится.
О трагическом уходе Льва Толстого хотел снять фильм Андрей Тарковский. А снял Сергей Герасимов, в котором сам режиссёр и сыграл главную роль.

Конец жизни Толстого это настоящая трагедия. Его единомышленник Чертков и его жена Софья Андреевна дрались из-за любви к Толстому, а фактически за его наследие.

Драма Толстого в конфликте его убеждений и реального поведения, личной любви Толстого и его вселенской любви ко всему человечеству.
Толстой хотел, но признавался, что не в силах любить всё человечество.
Он любил жену. Но и её любовь в конце жизни вынести не мог.

Наиболее достоверным источником я считаю книгу Тихона Полнера «Лев Толстой и его жена». А также книгу пианиста Александра Гольденвейзера, поскольку он был непосредственным свидетелем происходившей в Ясной Поляне драмы.

Лев Толстой познакомился со своей будущей женой Соней Берс, когда ей было семнадцать, а ему тридцать четыре года. Вместе они прожили 48 лет, родили 13 детей. Софья Андреевна была не только женой, но и верным преданным другом, помощницей во всех делах, в том числе и литературных.
Первые двадцать лет они были счастливы. Однако потом часто ссорились, в основном из-за убеждений и образа жизни, которые Толстой определил для себя.

Лев Толстой был человеком влюбчивым. Ещё до женитьбы у него случались многочисленные связи блудного свойства. Сходился он и с женской прислугой в доме, и с крестьянками из подвластных деревень, и с цыганками. Даже горничную его тётушки невинную крестьянскую девушку Глашу соблазнил. Когда девушка забеременела, хозяйка её выгнала, а родственники не захотели принять. И, наверное, Глаша бы погибла, если бы её не взяла к себе сестра Толстого. (Возможно, именно этот случай лёг в основу романа «Воскресенье»).

Толстой после этого дал себе обещание: «У себя в деревне не иметь ни одной женщины, исключая некоторых случаев, которые не буду искать, но не буду и упускать».
Но преодолеть искушение плоти он не мог. Однако после сексуальных утех всегда возникало чувство вины и горечь раскаяния.

Особенно долгой и сильной была связь Льва Николаевича с крестьянкой Аксиньей Базыкиной. Отношения их продолжались три года, хотя Аксинья была женщиной замужней. Толстой описал это в повести «Дьявол». В юности, читая повесть «Дьявол», я был поражён искренностью рассказчика, и обещал себе не повторять его ошибок.

Когда Лев Николаевич сватался к своей будущей жене Софье Берс, он ещё сохранял связь с Аксиньей, которая забеременела.
Перед женитьбой Толстой дал прочитать невесте свои дневники, в которых откровенно описывал все свои любовные увлечения, чем вызвал у неискушённой девушки шок. Она помнила об этом всю жизнь.

Восемнадцатилетняя жена Соня в интимных отношениях была неопытна и холодна, чем огорчала своего опытного тридцатичетырёхлетнего мужа. Во время брачной ночи ему даже показалось, что он обнимает не жену, а фарфоровую куклу.

Со школьной скамьи нам внушают, будто классики отечественной литературы были чуть ли не ангелами. Лев Толстой не был ангелом. Он изменял жене даже во время её беременности.
Оправдывая себя устами Стивы в романе «Анна Каренина», Лев Толстой признаётся: «Что ж делать, ты мне скажи, что делать? Жена стареется, а ты полон жизни. Ты не успеешь оглянуться, как ты уже чувствуешь, что ты не можешь любить любовью жену, как бы ты ни уважал её. А тут вдруг подвернётся любовь, и ты пропал, пропал!»

В конце 1899 года Толстой писал в дневнике: «Главная причина семейных несчастий – та, что люди воспитаны в мысли, что брак даёт счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература; но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворённое половое желание».

Непосредственный свидетель Александр Гольденвейзер писал: «С годами Толстой всё чаще и чаще высказывает свои мнения о женщинах. Мнения эти ужасны».
– Уж если нужно сравнение, то брак следует сравнивать с похоронами, а не с именинами, – говорил Лев Толстой. – Человек шёл один – ему привязали за плечи пять пудов, а он радуется. Что тут и говорить, что если я иду один, то мне свободно, а если мою ногу свяжут с ногою бабы, то она будет тащиться за мной и мешать мне.
– Зачем же ты женился? – спросила графиня.
– А не знал тогда этого.
– Ты, значит, постоянно меняешь свои убеждения.
– Сходятся два чужих между собою человека, и они на всю жизнь остаются чужими. … Конечно, кто хочет жениться, пусть женится. Может быть, ему удастся устроить свою жизнь хорошо. Но пусть только он смотрит на этот шаг, как на падение, и всю заботу приложит лишь к тому, чтобы сделать совместное существование возможно счастливым».

Лично я считаю, что никто другой не смог бы выносить Льва Николаевича столь долго, как его жена Софья Андреевна. Прожить всю жизнь с таким человеком, это настоящий подвиг!
Когда жена не могла делить с мужем супружеское ложе, Толстой увлекался либо очередной горничной, либо кухаркой, или посылал в деревню за солдаткой.

За 48 лет супружеской жизни Софья Андреевна родила тринадцать детей, пятеро из них умерли. В сорок четыре года Софья Андреевна родила своего последнего ребёнка, который через шесть лет умер.
Вынести она этого не смогла. Ей казалось, что муж разлюбил её. И она влюбилась. Объектом её страсти стал друг семьи композитор Александр Сергеевич Танеев. Ей было 52 года!

Все догадывались о влюблённости Софьи Андреевны, кроме самого Танеева. Любовниками они так и не стали.
В дневнике Софья Андреевна писала: «Знаю я это именно болезненное чувство, когда от любви не освещается, а меркнет божий мир, когда это дурно, нельзя – а изменить нет сил».
Перед смертью она сказала дочери Татьяне: «Любила я одного твоего отца».

Софья Андреевна боялась остаться в памяти потомков не достойной своего гениального мужа. И потому старалась вычёркивать из дневников Толстого все нелестные упоминания о ней.
Зная, что жена Софья Андреевна читает его дневники, Толстой завёл «тайный» дневник, а потом «дневник для одного себя», который хранил в банковском сейфе.

В конце жизни Толстой пережил крах. Рухнули его представления о семейном счастье. Лев Толстой не смог изменить жизнь своей семьи сообразно со своими взглядами.
«Крейцерову сонату», «Семейное счастье» и «Анну Каренину» Лев Николаевич писал на основе опыта своей семейной жизни.

В соответствии со своим учением, Толстой старался избавиться от привязанности к близким, пытался быть ровным доброжелательным ко всем.
Софья Андреевна, напротив, сохраняла тёплое отношение к мужу, но учение Толстого ненавидела всеми силами души.

– Ты дождёшься, что тебя на верёвке поведут в тюрьму! – пугала Софья Андреевна.
– Этого мне только и надо, – невозмутимо отвечал Лев Николаевич.

Последние пятнадцать лет своей жизни Толстой думал о том, чтобы стать странником. Но он не решался оставить семью, ценность которой проповедовал в своей жизни и в творчестве.
Страстное желание бросить всё и стать странником Толстой выразил в последнем, не опубликованном при жизни рассказе, «Отец Сергий».

Под влиянием единомышленников Лев Толстой отказался от авторских прав на произведения, созданные им после 1891 года. В 1895 году Толстой сформулировал в дневнике свою волю на случай смерти. Он советовал наследникам отказаться от авторского права на его сочинения. "Сделаете это, - писал Толстой, - хорошо. Хорошо это будет и для вас; не сделаете - это ваше дело. Значит вы не готовы это сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжёлым для меня делом жизни".

Все свои права на имущество Толстой передал жене. Но ей этого было мало. Софья Андреевна хотела стать наследницей всего созданного её великим мужем. А это были большие деньги по тем временам. За монопольное право издания всех сочинений Толстого некоторые фирмы предлагали миллион золотых рублей!

В дневнике 10 октября 1902 года Софья Андреевна писала: "Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю и дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, - мы наградили бы богатые фирмы издательские... Я сказала Льву Николаевичу, что если он умрёт раньше меня, я не исполню его желания и не откажусь от прав на его сочинения".

Именно из-за этого и разгорелся семейный конфликт. Душевной близости и взаимопонимания между супругами уже не было. Интересы и ценности семьи были для Софьи Андреевны на первом месте. Она заботилась о материальном обеспечении своих детей.
А Толстой мечтал всё раздать и стать странником.
Непрекращающиеся конфликты угнетали Толстого и лишали психического равновесия его жену.

«В июне 1910 года двое приглашённых в Ясную врачей – психиатр профессор Россолимо и хороший врач Никитин, знавший Софью Андреевну давно, после двухдневных исследований и наблюдений, установили диагноз «дегенеративной двойной конституции: паранойяльной и истерической, с преобладанием первой».

«Начался ад. Несчастная женщина потеряла над собой всякую власть. Она подслушивала, подглядывала, старалась не выпускать мужа ни на минуту из виду, рылась в его бумагах, разыскивая завещание или записи о себе… Она каталась в истериках, стреляла, бегала с банкой опиума, угрожая каждую минуту покончить с собою, если тот или иной каприз её не будет исполнен немедленно…»

«Толстой думал о том, чтобы уйти из этого «дома сумасшедших», заражённых ненавистью и борьбою. Ему стало неудержимо хотеться умереть в спокойной обстановке, вдали от людей, «разменявших его на рубли».

В третьем часу ночи с 27 на 28 октября 1910 года Толстой проснулся, услышав как Софья Андреевна роется в его бумагах, видимо, разыскивая текст тайного завещания, в котором писатель отказывался от авторских прав на свои произведения.

Чаша терпения переполнилась. Толстой понял, что «для него настал момент спасать не себя, Льва Николаевича, а то человеческое достоинство и искру Божию, которые были в конец унижены его положением в Ясной Поляне».
Восьмидесятидвухлетний Лев Николаевич был вынужден ночью тайно бежать из собственного дома. Помогали ему в этом его дочь Александра и врач Маковицкий.

Софья Андреевна давно уже обещала мужу покончить с собой, если он уйдёт. Когда она узнала о бегстве Толстого, графиня не переставая плакала, била себя в грудь то тяжёлым пресс-папье, то молотком, колола себя ножами, ножницами, хотела выброситься в окно, бросалась в пруд.

Для Софьи Андреевны уход мужа это был позор. Своим уходом он растоптал 48 лет их совместной жизни, которые была наполнены её самопожертвованием ради любимого.

Толстой хотел уехать на Кавказ, но простудился и вынужден был сойти на станции Астапово.
Умирающий Лев Толстой лежал в квартире начальника станции и попросил не пускать к нему жену. В бреду ему чудилось, что жена его преследует и хочет забрать домой, куда Толстому ужасно не хотелось возвращаться.

Умер Лев Толстой 7 ноября 1910 года.
29 ноября Софья Андреевна записала в дневнике: «Невыносимая тоска, угрызения совести, слабость, жалость до страданий к покойному мужу… Жить не могу».
Она хотела покончить с собой.
В конце жизни Софья Андреевна призналась дочери: «Да, сорок восемь лет прожила я со Львом Николаевичем, а так и не узнала, что он за человек...»

Она была идеальная «языческая жена», как писал Толстой, но «христианским другом» так и не стала. В одном из последних писем Толстой написал: «Ты дала мне и миру то, что могла дать, дала много материнской любви и самоотвержения, и нельзя не ценить тебя за это…. Благодарю и с любовью вспоминаю и буду вспоминать за то, что ты дала мне».

Я прочитал все романы Льва Толстого не один раз, многие повести и публицистические статьи.
Всю религию Толстого можно свести к немногим положениям:
– твори волю Бога, пославшего тебя на землю;
– слиться с Ним предстоит тебе после плотской смерти;
– воля Бога состоит в том, чтобы люди любили друг друга и вследствие этого поступали с другими так, как они хотят, чтобы поступали с ними.

Его теория о непротивлении злу насилием стала основой деятельности Махатма Ганди. И эта теория реально изменила мир!

В последние годы жизни Толстой признавал, что ещё только ищет истину, что ему предстоит ещё много работы над внутренней переменой своей жизни. Всякая догма, всякие окончательные теории становились для него ненавистными. Он решительно протестовал против «толстовства» и даже говорил иногда о своих последователях: «Это – «толстовец», то есть человек самого чуждого мне миросозерцания».

Одни считают, что главный итог жизни Льва Толстого это его литературное творчество. Другие (к ним принадлежу и я) убеждены, что главное в жизни Льва Толстого это его духовное возрастание, познание себя и самосовершенствование.
Сам Лев Николаевич считал свои литературные произведения «побочным продуктом» своего духовного развития. Он не просто сочинял романы и писал статьи, он старался жить в соответствии со своими убеждениями.
И этим Толстой мне ближе, чем Достоевский.

Многие видели упадок нашей церкви в конце 19 века. Но только Лев Толстой смог сказать об этом честно, выступил против лицемерия некоторых церковников, превративших сообщество единомышленников в контору на службе государства.

Толстой считал себя последователем Христа, однако не принимал церковного христианства. Толстой не полагал Христа Богочеловеком, а видел в Нём лишь одного из величайших пророков человечества. В 1879-85 годах Толстой перевёл заново с древнегреческого языка четыре Евангелия и свёл их в один текст, оставив, по его мнению, самое необходимое.
Лев Толстой это наш Лютер!

Для меня Толстой это прежде всего мыслитель. Да, его превратили в икону, в классика литературы. Но по духу это был настоящий революционер!
Возможно, столетие со дня смерти Толстого официально не празднуют потому, что не хотят вспоминать, что Лев Толстой был противником частной собственности и выступал против русской православной церкви.
Но революция Толстого актуальна и сегодня!

Помню, как в юности в библиотеке прочитал «Исповедь» Толстого. Тогда и решил построить свою жизнь на основе опыта жизни Льва Николаевича.
«Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, – ну и что ж!». И я ничего не мог ответить…»

Я направился по пути, которым шёл Толстой. Когда посетил Оптину пустынь, в хибарке, где ночевал, я нашёл книгу «Лев Толстой «Божественное и человеческое» из дневниковых записей последних лет».

«Есть один несомненный признак, разделяющий поступки людей на добрые и злые: увеличивает поступок любовь и единение людей – он хороший; производит вражду и разъединение – он дурной».

Толстой всю жизнь стремился к истине, искал идеал. Он поступил на философский факультет – перевёлся на юридический – бросил университет – решил стать образцовым помещиком – поступил на военную службу – пытался создать идеальную семью – стал литератором – развенчивал старую религию, чтобы создать новую – всю жизнь искал «зелёную палочку», способную осчастливить людей – и умер со словами «Искать, всё время искать...»

Это был искатель Истины, хотя и шёл методом проб и ошибок.
По сути своей Лев Толстой был странником – человеком на пути к Богу!
И потому, следуя по пути Толстого, я назвал свой роман-быль «Странник».

Данте Алигьери в книге «Новая жизнь» пишет: «странники» могут пониматься в двояком смысле – в широком и в узком: в широком – поскольку странником является тот, кто пребывает вдали от отчизны своей; в узком же смысле странником почитается лишь тот, кто идёт к дому святого Иакова или же возвращается оттуда».

Толстой фактически отказался от присуждения ему Нобелевской премии по литературе за 1906 год.
Ныне учреждена литературная премия «Ясная поляна», которая вручается потомками Льва Николаевича Толстого в день его рождения 9 сентября.

В 2008 году в день рождения Льва Толстого я посетил Ясную Поляну и подарил музею свой роман-быль «Странник»(мистерия), в котором описал общение с Львом Толстым.
Меня поразила скромность убранства дома. Я бродил по тропинкам, где когда-то ходил Лев Николаевич, и мне казалось, словно я беседую с ним.
- «Такая мания – это писательство. За деньги писать. Это как есть, когда не хочется, или как проституция, когда не хочется предаваться разврату. … Я чувствую, что совершаю грех большой, поощряя писательство, которое самое пустое занятие».
- Мне кажется, поступок писателя важнее, чем созданные им произведения.
- «Я очень понимаю, что суждение о том, что писателя нужно судить по его писаниям, а не по делам, не нравится вам. Мне такое суждение тоже противно».
- Как же жить?
- «Пусть пока вокруг тебя люди злобные и бесчувственные, - найди в себе силы светить светом добра и истины во тьме жизни, и светом своим озари путь и другим. Никогда не теряй надежды, если даже все оставят тебя и изгонят тебя силой, и ты останешься совсем один, пади на землю, омочи её слезами, и даст плод от слёз твоих земля. Может быть, тебе не дано будет узреть уже плоды эти - не умрёт свет твой, хотя бы ты уже умер».
- Но ради чего жить?
- «Праведник отходит, а свет его останется. Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле. Не бойся ни знатных, ни сильных...»
- А что вы хотели, но не смогли или не успели написать?
- «Хотел написать всё, что думается человеком на протяжении нескольких часов. Всё!»
- Но зачем?
- «Только опомнитесь на часок, и вам ясно будет, что важное, одно важное в жизни – не то, что вне, а только одно то, что в нас, что нам нужно. Только поймите то, что вам ничего, ничего не нужно, кроме одного: спасти свою душу, что только этим мы спасём мир. Аминь».
(из моего романа-быль «Странник»(мистерия) на сайте Новая Русская Литература

ЛЮБОВЬ ТВОРИТЬ НЕОБХОДИМОСТЬ!

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература – http://www.nikolaykofyrin.ru

ОБРАЩАЮ ВНИМАНИЕ МОИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
НА НОВУЮ КНИГУ:

РЕМИЗОВ Виталий Борисович.
Уход Толстого. Как это было. - Москва: Проспект, 2017. - 704 с.

Https://cloud.mail.ru/public/6sn5/x4Q5twEfw

(Это в Облаке или на моём сайте "Лев Толстой. Голос Истины из Ясной Поляны". Также можно скачать книгу пользователям СС «ВКонтакте». Должна отыскиваться через общий поиск по документам, ибо я там её тоже закачал.)

Автор-составитель данной книги – один из тех НЕМНОГИХ в изовравшейся путинской России, кому ещё можно и НУЖНО доверять в разработках «горячих», общественно-актуальных тем толстоведческой мысли. Он – НЕ подпутинский коньюктурщик, как поганец Паша Басинский. Ремизов старик, ему скоро умирать, и СОЗНАТЕЛЬНО он уже ни под какой идеологический ангажемент спину не подставит!

К тому же Виталий Ремизов – один из ведущих ещё с эпохи СССР, мирового значения и влияния, специалистов по Л. Н. Толстому, скрупулёзнейший знаток всего, что касается Л.Н. Толстого и практик не только научной, но и просветительской и педагогической работы. Его «Школа Льва Толстого» - педагогический суперпроект, нашумевший в России 1990-х и даже получивший некоторые признание и поддержку в цивилизованном мире.

В данной книге Ремизов поработал, прежде всего, как дотошнейший составитель. Здесь впервые представлена развёрнутая хроника последних месяцев жизни Льва Толстого: с 19 июня по 7 ноября 1910 г. Построенная на подлинных материалах - дневниках, письмах, документах, мемуарах участников событий, - она передаёт неповторимость каждого дня, создаёт условия для объективного и правдивого восприятия смысла происходящего. Читателю предоставлена возможность, минуя многочисленные трактовки и интерпретации, ощутить себя свободным в поисках ответов на сложные вопросы разыгравшейся драмы.

Ряд документов публикуется впервые, по архивам ГМТ. Многие другие – цитированы по единичным изданиям, давно ставшим библиографической редкостью

Повествовательный ряд обогащён огромным количеством фотографий из фондов Государственного музея Л. Н. Толстого. Некоторые из них тоже публикуются ВПЕРВЫЕ.

[ ВНИМАНИЕ!
В предложенном по ссылке файле PDF данных фотоматериалов НЕТ! Там только текст – для тех, кому затруднительно добраться до книжных магазинов, научных библиотек – т.е. до бумажного экземпляра данной книги.
Думается, настоящих фанатичных библиофилов трудности не остановят. А что касается остальных… При тираже книги в 1 000 (Одну Тысячу!) экземпляров – вам, гг. Остальные, книжка не достанется вовсе, так что – читайте хоть текст, без картинок. Он всё таки важнее… ]

В данном случае я не могу, как это часто делал прежде, в качестве Приложения к обзору добавить сюда полный текст презентуемой книги. Причина – техническая: при копировании на данный сайт пропадут все ВЫДЕЛЕНИЯ (жирным шрифтом, курсивами, подчёркиванием…), в которых, собственно, и выразилась исследовательская мысль Виталия Борисовича и которые поэтому имеют значение, которым невозможно пренебречь. Смысла ТАК публиковать – просто нету…

Всё же, с этой оговоркой, я прибавляю ниже: 1) Вступление и 2) Послесловие из данной книги. Послесловие имеет характеристический заголовок: «В ПОИСКАХ БЕССМЕРТНОГО ХРАМА» -- и имеет ценность презентации итогов самостоятельного и очень глубокого, трудоёмкого и многолетнего исследования В. Б. Ремизова по заявленной названием книги теме.

ПРИЯТНОГО ЧТЕНИЯ, РАДОСТНЫХ ОТКРЫТИЙ!

ПРИЛОЖЕНИЕ 1

Тому, что произошло ночью 28 октября 1910 года в Ясной Поляне, дано много определений: «бегство», «исчезновение», «внезапный отъезд», «освобождение», «последнее воскресение», «художественный жест», «уход». Но чаще всего употребляемо последнее. Связанные с ним вопросы - почему, кто виноват и есть ли чья вина, как, зачем, куда... - по сей день возникают в душе читателя и не имеют однозначных ответов, хотя об уходе и смерти Льва Толстого написаны тома книг, а подшивка вырезок из газет и журналов хранится в 20 огромных папках-томах.

Предлагаемые страницы развернутой хроники, воссозданной по подлинным материалам (дневникам, письмам, мемуарам, документам) свидетелей событий столетней давности, позволяют читателю заглянуть в мир общения ее героев, поразмыслить наедине с ними о случившемся и почувствовать себя свободным от имеющихся трактовок и интерпретаций.

Собранная таким образом хроника дается впервые. Быть может, кому-то покажется излишним цитирование стоящих на различных позициях участников драматических событий, но объемно сферическая их подача является защитой от однобокости субъективных оценок.

Оскорбительные и уничижительные суждения по поводу ухода Толстого из Ясной Поляны, как и его личности («выживший из ума старик», женоненавистник, «жестокосердный

Развратник, перешагнувший через супружескую верность, опозоривший себя и семью, оставивший жену, детей и 25 внуков без средств к существованию», «человек, уставший от жизни и общения с людьми», «пиарщик, возжелавший еще большей славы»...), встречались и ранее, но в наше время их стало так много, что количество стало переходить в новое качество. Толстой оказался зажатым в круг обывательских представлений и безудержной пошлости.

Важно подчеркнуть один момент во всем этом калейдоскопе суждений. Мнение о духовной и физической немощи Толстого в последние месяцы жизни не имеет ничего общего с реальностью. Кому-то важно представить его чуть ли не маразматиком, не ведающим, что он творит. Между тем творческая и жизненная активность Толстого в последние пять месяцев своей жизни поражает. Дни болезни перемежаются с постоянной верховой ездой, вплоть до ухода (27 октября вместе с Д. П. Маковицким он верхом проехал 16 верст), долгими пешими путешествиями по окрестностям Ясной Поляны, Отрадного, Кочетов.

Не ослабевает духовное общение писателя с современниками: с июня по ноябрь 1910 года он написал более 250 писем 175 адресатам. Многие письма отличаются глубиной философского и социально-общественного содержания, проникновенностью, на каждом лежит печать самобытности личности автора. Среди них - письма к молодому Ганди, Ф.А. Страхову, К.Ф. Смирнову о запое, священникам Д.Н. Ренскому и Д.Е. Троицкому о невозможности стать на путь догматического Богословия, одному из бывших учителей яснополянской школы Н.П. Петерсону, оригинальному мыслителю XX века П.П. Николаеву, В.И. Шпигановичу о проблеме самоубийства, издателю И.И. Горбунову-Посадову о народных изданиях «Посредника» и о том, что следует издавать, друзьям-единомышленникам, своим биографам - русскому П. И. Бирюкову, итальянцу Джулио Витали, американцу Эйльмеру Мооду. Большой массив писем представляет собой

Переписку Толстого с родными и близкими, выявившую суть жизненных позиций Толстого и тех, кто его окружал в последние месяцы жизни.

Практически ни на день не прекращалось общение писателя с многочисленными гостями - представителями разных классов, разных идейных убеждений, разных возрастов и национальностей. Приходили к Толстому за советом, материальной поддержкой, с житейскими просьбами, но в основном - с желанием разрешить тот или иной мучительный вопрос земного существования, поговорить о душе и Боге.
Как и раньше, велик интерес писателя к чтению. Он зиждется на его давних пристрастиях к тем или иным авторам и его жажде быть всегда на острие переломных событий в мире. Все чаще чтение уводит Толстого от «суеты сует», от недоброй атмосферы в домашнем окружении, от одиночества, которое мучает его и возрастает с каждым днем.

Так, 5 октября, через день после тяжелого обморока, еще достаточно слабый, Толстой ведет разговор о писателях: Ги де Мопассане, Гоголе, В. В. Розанове, Н. А. Бердяеве, В. С. Соловьеве, М. П. Арцыбашеве. Он вслух декламирует свои любимые стихотворения - Silentium Тютчева и «Воспоминание» Пушкина. Через день его душа нуждается в «чтении Шопенгауэра»; 8,9,18 и 22 октября Толстой штудирует книгу П. П. Николаева «Понятие о Боге как совершенной основе жизни», а 9-го «перебивает» это чтение статьей В. А. Мякотина «О современной тюрьме и ссылке» в журнале «Русское богатство».

В центре предлагаемой хроники - Лев Толстой. Вокруг него выстраиваются все другие точки зрения. Отправляя читателя в трудное путешествие, думаю, важно обратить его внимание на признание самого Льва Толстого, сделанное за два года до смерти: «и ни разу не изменил жене». Не верить этому нельзя, ибо Толстой никогда не лгал. Для него

С юности и до конца дней героями его жизни и творчества были правда и искренность.

В первую часть включены материалы, отражающие ситуацию до «ухода из Ясной Поляны», - с 19 июня по 28 октября 1910 года, во вторую - непосредственно уход и смерть на полустанке в Астапове.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

В ПОИСКАХ БЕССМЕРТНОГО ХРАМА

«Я люблю тебя и жалею от всей души,
но не могу поступить иначе, чем поступаю».
Из последнего письма Льва Толстого
Софье Андреевне. 31 октября 1910 г.

Вместо вступительной статьи - жанр послесловия. Причина тому - нежелание навязывать читателю чужое восприятие событий. Свободный читатель, свободное чтение.

У каждого участника воссозданной хроники трагических событий своя правда. Читатель, соприкоснувшись с разными точками зрения, сделает свой выбор. Избранный принцип объективной подачи материалов располагает к этому. Особенность же в том, что все они выстраиваются вокруг центра круговорота событий - личности Льва Толстого.

Ноябрь 1910 года был холодным и мрачным. Началась распутица, дождь переходил в снег. Ветрено, неуютно. Он уезжал из Ясной Поляны, где родился и провёл более 60 лет своей жизни, тёмной ночью. Уезжал поспешно, с ЧУВСТВОМ БОЯЗНИ, ЧТО ЕГО ОСТАНОВЯТ, В КОТОРЫЙ РАЗ СВЯЖУТ ПО РУКАМ И НОГАМ, ЛИШИВ ЧУВСТВА СВОБОДЫ, тогда как душа была уже устремлена к путешествию - неважно, насколько оно будет продолжительным, важно, чтобы оно стало началом новой жизни. И врата этой жизни открылись...

Уход из дома, а потом смерть на астаповской станции посреди заснеженных полей России - всё это было стремительно быстро, но он с юности думал о бегстве из мира богатых в мир трудящихся людей, где так много обездоленных и оскорблённых.

После мечты стать истинным представителем золотой молодёжи - человеком «комильфо», после увеселительных балов, заканчивавшихся порой картинами истязания солдат на плацу, пришла мысль оставить учёбу в Казанском университете,

Уехать в Ясную Поляну, чтобы искренне и всецело помочь крестьянам в их нелёгкой судьбе. Но суровый, забитый тяжестью жизнью яснополянский мужик явно не понял намерений молодого Толстого. Тогда под влиянием любимого брата Николеньки Толстой бежал на Кавказ с надеждой послужить т. н. «Родине» (государству). Здесь не успехи в военной службе, а, как и Оленину из «Казаков», «мечта жить в крестьянской избе, заниматься крестьянской работой» глубоко и навсегда запала в душу Толстого.

Мечта с годами окрепла, а после того, как на сорок девятом году жизни, пережив внутренний переворот, он стал на сторону трудящегося народа и перерезал пуповину между собой и привилегированными сословиями, давала о себе знать с ещё большей силой. Ему было стыдно быть богатым среди униженного и умирающего от голода народа. Его охватывал стыд при виде барской роскоши, в которой пребывали господа жизни, и нищеты крестьян. Дом его в Ясной Поляне не отличался богатством, но и он казался ему «кричащим противоречием» в его жизни.

Сильны социальные мотивы ухода Толстого из Ясной Поляны. Но можно ли их считать главными?

УХОД - ЭТО ОДНА ИЗ ОСНОВНЫХ ОНТОЛОГИЧЕСКИХ КАТЕГОРИЙ, в которой раскрывается характер не только человека, но и целых народов. Уход всегда сопряжён с выбором между жизнью и смертью - будь то изгнание человека из Рая, Исход из книги Бытия, монашеское уединение или странничество. Это выламывание человека из привычных форм существования. Оно может быть и таким безблагодатным «выходом» из тупика, как самоубийство, а может стать проявлением вечного движения от несовершенства к совершенству, «рождения духом», вдохновенно описанного Толстым в трактате «О жизни». Это всегда отказ от прошлого, переход из настоящего в подчас неизвестное будущее. Здесь не время главное, а состояние души человека, совокупная воля народов, объединяющая идея - зачем и для чего?
Для большинства знающих хотя бы отчасти биографию Толстого он типичный затворник Ясной Поляны. Здесь родился,

Провёл 60 из 82 лет своей жизни, здесь обрёл вечный покой. Не любил Петербург, с радостью по весне бежал из хамовнического московского дома в Ясную Поляну, где, проводя большую часть времени за работой (по десять часов в сутки), он с наслаждением уходил от домашней суеты в тишину лесов и полей. Совершал пешие путешествия из Москвы в Тулу, из Ясной Поляны в Оптину пустынь. Увлёкался верховой ездой. Любил общение, но с годами все больше уставал от него, хотел настоящей тишины и покоя - ухода от мирской жизни, уединения для общения с Богом.

Внешне - затворник Ясной Поляны, внутренне - неутихающий гений создания новых форм жизни. Его герои таковы, что, если они не находят смысла в реальном пространстве, или не находят в себе силы для противостояния внешним обстоятельствам, или лишены чувства христианской любви, они обречены на смерть – на переход в небытие, где нет и не может быть бессмертия, их останки, в отличие от костей Холстомера, и те бесполезны.

Многолик мир толстовских героев, широк диапазон их колебаний, утрат и открытий, взлётов и падений; многим из них удаётся вырваться из рутинной повседневности, выйти на дорогу больших жизненных смыслов. Кто-то из них мучительно и одиноко проходит через пограничные ситуации (Иван Ильич, Позднышев, Никита, Катюша Маслова, князь Нехлюдов), в ком-то мгновенно срабатывает инстинкт человечности и происходит преображение (Брехунов из «Хозяина и работника), кому-то для пробуждения совести, рождения духом нужна поддержка рядом живущего. Но в каждом есть этот «бесконечно малый момент свободы», возможность выбора между добром и злом, возможность движения к лучшему, нравственного совершенствования, приближение к духовному идеалу.

Размышляя о воспитании в начале XX века, Толстой призывал людей обратить внимание на опыт жизни и строй мыслей МУДРЕЦОВ мира. Предлагая читателю безбоязненно войти в реку мудрости, он, не переставая, указывал на важность

Сохранения личной свободы: она «есть необходимое условие всякого образования как для учащихся, так и учащих» (38, 62).

О свободе воли писатель рассуждал с юности. Один из первых его философских фрагментов конца 1840-х годов посвящён именно этой проблеме. В эпилоге «Войны и мира» он назовёт проблему свободы одним из самых сложных вопросов, который человечество задаёт себе с разных сторон.

САМ ОН ВСЕГДА ОЩУЩАЛ СЕБЯ ЧЕЛОВЕКОМ СВОБОДНЫМ. И КАК МЫСЛИТЕЛЬ, ХУДОЖНИК, ПЕДАГОГ ОН БЫЛ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, ВСЕГДА СВОБОДЕН. Свободным настолько, что даже теория свободного воспитания Жан-Жака Руссо казалась ему ограниченной - Эмиль, герой романа Руссо «О воспитании», образуется и воспитывается по шаблону, созданному его творцом. У Толстого всё иначе: каждый ребёнок, каждый человек неповторим, индивидуален, и нужно идти в вопросах воспитания от особенностей его природы, а не от головных сторонних установок.

ТАКОВА ЛИЧНОСТЬ ТОЛСТОГО, ЧТО ОНА ВСЕГДА СТОЯЛА НАД СХВАТКОЙ ЭПОХ, ПАРТИЙ, ЧУЖИХ МНЕНИЙ. Сказанные им после встречи с Герценом в Лондоне слова наглядно передают сущность Толстого: «Герцен сам по себе, я сам по себе» (60, 436). Он никогда не примыкал ни к одной из партий, ни к одному из общественных движений. СЧИТАЯ ПОЛИТИКУ ГРЯЗНЫМ ДЕЛОМ, ТОЛСТОЙ НЕ ПРОСТО НАХОДИЛ СЛОВА ДЛЯ ЕЁ БИЧЕВАНИЯ, НО И ПРЕДЛАГАЛ НОВЫЕ ПУТИ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВА. Он любил мужика, считал себя «адвокатом стомиллионного крестьянства», но не идеализировал его и не сливался с ним в прекраснодушных объятиях. Любовь к родине истинной (не гнезду разбойников и грабителей народа, именующих себя государство Российское, а «земляной», общинной, народной Руси) никогда не угасала в нём, но она не была единственной. Чем глубже он постигал душу русского народа, тем очевиднее становилось для него то общее, что соединяет все народы и напоминает человеку о том, что он не только гражданин отечества, но и гражданин мира. Он не признавал абстрактной любви ко всему человечеству, считая это ни к чему не обязывающей декларацией. И не раз указывал на то, как трудно подчас любить рядом ЖИВУЩЕГО, КАК ВАЖНО СЛУЖИТЬ БЛИЖНЕМУ, ИСПОЛНЯЯ ЗАКОНЫ ВСЕВЫШНЕГО.

С особой остротой он ощущал трагическое противоречие своего бытия: ЛЮБИТЬ СВОБОДУ, воспевать её духовную суть, всё время стремиться к ней и вдруг в финале жизни понять, что ты пленник.

Семьёй и друзьями была создана такая атмосфера, что Лев Николаевич, столь всеми любимый и обожаемый, не мог ступить шага в сторону. Руки и ноги его были связаны.

Зная его доброту, умение терпеть и прощать, окружающие его близкие люди вели себя разнузданно. Пожилой человек оказался ОКОЛЬЦОВАННЫМ СХВАТКОЙ ВРАЖДУЮЩИХ СТОРОН, разыгравшейся не на жизнь, а на смерть.

Кощунственно нарушалась тайна творчества. Стоило Толстому выйти из кабинета, как тут же со всех сторон кидались родные и близкие, дабы снять копии с написанного. Толстой завёл дневник для одного себя, тайный дневник, но и к нему умудрялись найти дорогу.

Ехал он на прогулку, а на расстоянии за ним следовал черкес или другой соглядатай, и не здоровье писателя беспокоило, а страх относительно встречи с Чертковым.

С одной стороны, возрастал поток оскорблений и обвинений чуть не во всех смертных грехах, включая кощунственное обвинение в гомосексуальном сожительстве с В. Г. Чертковым, с другой - Толстой получал жёсткие, подчас жестокие письма от этого своего сомнительного «друга», призывавшего следовать его установкам и менее всего думающего о праве на свободу самого писателя.

Близкие хорошо знали, что Толстой был болен аффективной эпилепсией, такой формой болезни, которая вызывалась стрессом, скандалом, и несмотря на то, что окружающие его люди знали об этом, каждый день, не щадя старика, они подливали масла в огонь.

Он любил семью, потому так долго терпел и не уходил от неё.

Но духовная жизнь стремилась к молитвенному одиночеству и единению с Богом. Он стоял на таком уровне нравственной высоты, что равных ему в мире было очень мало, а если иметь в виду, что это был ещё и художественный гений, то мы поймём, что Толстой - это не столько быт, сколько Бытие. ОН

СОЗДАВАЛ СВОЁ ЗВЁЗДНОЕ НЕБО, ГДЕ БЫЛИ ЕГО ЗВЁЗДЫ, ЕГО ПЛАНЕТЫ, СОЗДАВАЛ СВОЮ ДУХОВНУЮ КАРТУ МИРА, ИБО ОН СРЕДИ ТЕХ, КТО ПРИХОДЯТ К НАМ, ПРОСТЫМ СМЕРТНЫМ, РАЗ В НЕСКОЛЬКО СТОЛЕТИЙ.

Он не родился святым, с детства обречённым на святость, и потому провёл свою жизнь в титанических искания «правды о мире и душе человека», оставив современникам и будущим поколениям 90-томное собрание сочинений. С юности защищал бедных и обездоленных, спасал тысячи жизней от голода, вызволял из тюрем России десятки невиновных людей. Постоянно работая над собой, неустанно шёл к идеалу. «Идти по звезде, по солнцу», - так говорил он, имея в виду движение к Христу. И на исходе жизни, когда Бог послал ему тяжёлые испытания, он выдержал их с честью. Решение уйти вполне закономерно. Оно итог всей его деятельной натуры. ЗВЁЗДНУЮ КАРТУ МИРА НАДО БЫЛО ДОСТРАИВАТЬ «В УЕДИНЕНИИ И ТИШИ», С СОЗНАНИЕМ, ЧТО ТЫ НЕ РАБ, ЧТО ТЫ РОЖДЁН БЫТЬ СВОБОДНЫМ И ТЫ СВОБОДЕН!

Эта не та свобода, о которой писал Иван Бунин в известной своей книге «Освобождение Толстого». Это не освобождение от плотского и погружение в мир Нирваны. И это не свобода эгоистического своеволия, в котором упрекали Толстого некоторые члены семьи. Это не проявление анархизма, как склонны подчас считать учёные люди. Это не жест протеста против повседневности, обременённой завистью, корыстью, семейным эгоизмом. С этим Толстой научился справляться. Можно долго продолжать ряд того, что подходит под толстовскую формулу «не то» («Смерть Ивана Ильича»).

Но можно было бы сказать и так, что всё перечисленное имеет место быть в акте Ухода Толстого. Но есть главная причина, возвышающаяся над всеми остальными: НЕИСТРЕБИМОЕ ЖЕЛАНИЕ ИЩУЩЕЙ ДУШИ СЛИТЬСЯ С БОГОМ, ВЫРВАТЬСЯ ИЗ ТИСКОВ СИЮМИНУТНОЙ НЕОБХОДИМОСТИ НА ПРОСТОР СВОБОДНОЙ ДУХОВНОЙ

ЖИЗНИ. ГДЕ НИКТО НЕ БУДЕТ ТЕБЕ МЕШАТЬ ВЫРАЖАТЬ СВОЮ ВОЛЮ, КОГДА НИКТО НЕ СМОЖЕТ ВТОРГНУТЬСЯ В ПРЕДЕЛЫ ТВОЕГО ТАИНСТВА, ТВОИХ СОКРОВЕННЫХ МЫСЛЕЙ, В ТВОЙ ДИАЛОГ С САМИМ СОБОЙ О ЖИЗНИ - СМЕРТИ - БЕССМЕРТИИ. ОСТАВИТЬ ПОЗАДИ ЖИЗНЬ, ПРЕВРАЩЁННУЮ ЛЮДЬМИ В «КРИКЛИВЫЙ БАЗАР», И ОТПРАВИТЬСЯ НА ПОИСК ЕГО БЕССМЕРТНОГО ХРАМА.

Софья Андреевна Толстая не столь знаменита, как её муж, но у каждого человека, который соприкасался с жизнью автора «Войны и мира», её имя всегда на слуху и вызывает разноречивые ассоциации. Споры вокруг супружеской пары всегда носили острый характер и продолжаются по сей день.

Кто она? Верная и добрая соратница мужа, мать тринадцати детей, помощник в переписывании и издании его произведений или «злой гений», с первых дней брака и все последующие годы супружеской жизни мучившая его? Жертва тирании гения, никогда никого не любившего, кроме себя самого и своей славы, как считал сын Толстых Лев Львович, или с детства тяжело больной человек, страдавший паранойей, склонный к истерии, которая с годами прогрессировала, и избравший предметом своего истязания собственного мужа?

В Софье Андреевне, безусловно, были ростки многих талантов. Она увлекалась садоводством, прекрасно вышивала, неплохо рисовала, профессионально увлекалась фотографией, искусно музицировала, была способна к иностранным языкам, учительской деятельности, проявляла серьёзный интерес к философии, с юности была расположена к психоанализу, владела искусством слова.

Но лодка её увлечений часто разбивалась о быт: заботы по хозяйству, напряжённая работа по переписыванию и изданию сочинений мужа, бесконечные приёмы многочисленных гостей, но главное - исполнением материнского долга. Рождение тринадцати детей, из которых пять умерли в раннем детстве, - высокая и трудная миссия. И, конечно, вечная проблема - на что содержать семью? Денег всегда не хватало. А муж Лёвочка витал, как ей казалось, в эмпириях, с определённого момента

Жизни отказавшись от гонораров за свои произведения. Одним словом, не просто трудно, а невыносимо трудно было «быть женою гения».

Живя в лучах славы великого человека, она боялась утратить то неповторимое, что в ней было. ЕЙ ТОЖЕ ХОТЕЛОСЬ СЛАВЫ. ОТ ИЗБЫТКА ЖИЗНЕННОЙ ЭНЕРГИИ, ОТ ИЗБЫТКА ЧУВСТВ ХОТЕЛОСЬ ЛЮБВИ - ТОЙ ЖИВОТНОЙ ЛЮБВИ, КОТОРУЮ ОНА, РАЗУМЕЕТСЯ, УЖЕ НЕ НАХОДИЛА В ТОЛСТОМ-ХРИСТИАНИНЕ.

Как-то в своём дневнике Лев Толстой записал: «...в жизни, как правило, крайности сходятся». Но современники Толстого, да и мы, живущие спустя 100 лет, склонны к резким, подчас полярным суждениям. По сей день среди людей, интересующихся жизнью и творчеством Толстого, бытует два лагеря.

В одном - сторонники Софьи Андреевны, - убежденные, что жить рядом с Толстым трудно, порой невыносимо, и она, страдалица, приняла на себя все муки. Логика их рассуждений вполне понятна. Толстой, пребывавший в каждодневном писательском труде, в постоянном поиске истины, внутренне менялся, кидался из одной крайности в другую. В итоге - он пришёл к отрицанию богатства и стал на путь аскетизма, отказался от гонораров за свои произведения, пренебрёг проблемами существования семьи, мало обременял себя заботами отцовства. К тому же с подачи Софьи Андреевны имел скверный, раздражительный характер (вечное недовольство собой, высокие требования к окружающим людям, непомерные претензии к членам семьи, социально конфликтная личность), осложнённый резкой, всевозрастающей с годами критикой социальных основ общества, государства, церкви, науки, медицины и даже искусства, которому он преданно служил всю жизнь.

В другом лагере никогда не жаловали Софью Андреевну. Так, личный секретарь писателя, выдающийся биограф Толстого Николай Гусев считал её мещанкой не только по рождению, но и по образу мысли. Ей не дано было подняться до высот духа великого мудреца и художника. Мучая его, она претендовала на конгениальность мужу, обвиняла его в эгоизме,

Самодовольстве, тщеславии, негодовала по поводу принятых им решений в области собственности, устраивала вечные скандалы по пустякам, высказывала несправедливые упреки в адрес его чёрствости, невнимательности к воспитанию детей, жестокости и равнодушии по отношению к ней. Всё делала в оправдание себя, стремясь убедить современников и потомков в том, что предмет истязаний она, а не Лев Николаевич. Подобная позиция в отношении Софьи Андреевны, не менее далёкая от истинного положения вещей, нежели позиция её сторонников, не могла не возмущать тех, кто знал и искренне любил Толстого.

Кто прав? Кто виноват? Вечные вопросы, которые встают перед человеком, пытающимся разобраться в семейной жизни Толстых. Но гордиев узел так крепок, что мало кому удаётся разрубить его и отыскать ответы на мучительные вопросы. Ситуация становится ещё более сложной, когда к серьёзным проблемам жизни подходят с обывательской, обыденной точки зрения. В массовом сознании, к сожалению, закрепилось убеждение, что Лев Толстой, хотя и гений, но человек тяжёлый и неуживчивый, и потому жена его, Софья Андреевна, заслуживает всякого сострадания и оправдания. Её дневники, повести, автобиография «Моя жизнь», известные широкому кругу читателей, склоняют именно к такому взгляду. Что делать? Толстой, хотя и написал 13 томов дневников, но менее всего был склонен описывать в них историю отношений с Софьей Андреевной, а главное - кто же возьмется за труд прочитать тринадцать томов? Вся сложность отношений могла бы предстать в переписке супругов, но она как переписка не издана. Искать же письма Толстого к жене по 90-томнику утомительно, а том с письмами Софьи Андреевны к мужу вышел в довоенные годы и недоступен массовому читателю.

Так что сегодняшний читатель имеет дело с одним взглядом на проблему: жизнь семьи увидена глазами супруги. Цель предлагаемой книги об Уходе Толстого как раз и заключается в том, чтобы предоставить слово самому Толстому, а также другим свидетелям драмы, восстановить право каждого участника событий на собственную точку зрения.

До свадьбы отношения между супругами рисовались Софье Андреевне в романтических тонах. Но перед самой свадьбой всё изменилось. Искренний и по-мужски наивный Толстой дал накануне женитьбы возможность восемнадцатилетней Соне прочитать его дневники молодости. Ему было 34 года, и жёсткого обета воздержания он не принимал. Связи с женщинами были, НО НЕ ЧАСТЫ, и любовь к крестьянке Аксинье Базыкиной тоже была. При этом Соня не могла не чувствовать любовного и доброго отношения к себе со стороны Льва Николаевича - Лёвочки, как она будет в дальнейшем звать своего мужа. Прочитала, простила бы и забыла. Мудро и благостно для дальнейшей семейной жизни. Но увы... Чтение дневников молодого Толстого оказалось для Сони роковым. Будучи от рождения крайне ревнивой, эмоционально не сдержанной, склонной к подозрительности, она сама себе воткнула нож в сердце; кровоточащая рана обозначилась на всю жизнь. С годами ревность только возрастала, приобретая гипертрофированные формы. Толстой стал восприниматься Софьей Андреевной как её неотторжимая собственность, на которую никто не имел права посягать, даже в плане дружеского общения. В памяти держалась каждая деталь из прочитанных его дневников, а внутри всегда сидело затаённое чувство страха - он продолжает вести дневник, наверняка, казалось ей, записывает все их разговоры и ссоры, и, оправдывая себя, выставляет её не в лучшем свете перед теми, кто будет читать его дневники.

Она мечтала выйти замуж за романтического героя, и таковым поначалу ей представлялся Лев Толстой. Герой романтических чувств влюблен только в неё, живёт ради неё и будущих детей, она - безраздельный кумир его сердца. Впереди жизнь графини: с модными одеждами, в высокопоставленном обществе, с увлекательными путешествиями, в блеске лучей славы своего известного мужа.

Но всё вышло наоборот. Мало того, что В ЕЁ ВООБРАЖЕНИИ муж до женитьбы - «развратник», он ещё и беден и нацелен жить не в Москве или Петербурге, а в деревенской глуши - в Ясной Поляне, заниматься сельским хозяйством, а жене уготовил участь

Домохозяйки, затворницы. В поэзию отношений молодых супругов с первых дней их совместной жизни ворвалась будничная жизнь. Проходили не просто дни, а годы, десятилетия будничного существования. Толстой творил художественные миры, ему вполне, видимо, хватало творческих проекций, ухода в воображаемую и им же создаваемую действительность. Как бы ни страшна была реальность, она выводила художника и мыслителя на бескрайние просторы художественного и философско-публицистического творчества.

А Софья Андреевна, при всём её восторге от первых прикосновений к опусам мужа во время переписывания его рукописей, была чернорабочей, взвалила на себя каторжный труд и, надо признать, исправно исполняла его практически до конца жизни. А рядом с этим куча других забот.

Расчётливая от природы, и, не побоимся сказать правды, жадная на деньги, вечно обеспокоенная проблемой собственности (о том писали дети, да и внуки говорили об этом), она умела вести хозяйство жёстко, с пользой для семьи и по манере управления им во многом напоминала Фета. Надо сказать, что и Л.Н. Толстой до конца 1870-х годов не был равнодушен к материальной стороне жизни и сознательно приумножал своё состояние. Он никогда не жил в таких стеснённых обстоятельствах, как Достоевский. Толстой радовался, что ему платили самый большой гонорар за написанный им печатный лист. Не считал зазорным торговаться относительно цены своих произведений. Позже в нём произойдёт переоценка ценностей, приведшая к отказу от гонораров за произведения, написанные после 1880 года. Заявление для печати прозвучит в 1891 г. К этому времени Софья Андреевна на широкую ногу поставит процесс издания произведений Толстого. У неё появятся помощники. На территории московской усадьбы «Хамовники» она откроет контору-издание. Произведения раскупались быстро. Россия знала и любила Толстого, все с нетерпением ждали новых его произведений.

И вдруг это заявление! И без того отношения между супругами напряжённые - почти 14 лет конфронтации из-за

Новых религиозных и жизненных установок мужа, а здесь когда в России голод, когда сам Толстой пишет, что нужны немалые деньги, чтобы содержать семью, он отдает сытым издателям право на безвозмездную перепечатку только что написанных им произведений. Но главное - он забыл, что есть семья, обязанность перед детьми, входящими в большую жизнь, а она требует немалых финансовых затрат. Такова была логика рассуждений С.А. Толстой. Житейски настроенному читателю трудно с этим не согласиться. Но доверчивый обыватель не вникает порой в суть заявления Льва Николаевича.

ОН НЕ “ОБЕЗДОЛИЛ СЕМЬЮ”, А СДЕЛАЛ СОФЬЮ АНДРЕЕВНУ ПРАВОПРЕЕМНИЦЕЙ ИЗДАНИЯ ПРОИЗВЕДЕНИЙ, НАПИСАННЫХ В ПЕРИОД ЕГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО РАСЦВЕТА. Она печатала отдельными изданиями, выпускала собрания сочинения мужа, и в них входили произведения, которые уже при жизни писателя стали классикой, - «Севастопольские рассказы», Трилогия «Детство», «Отрочество», «Юность», «Казаки», «Война и мир», «Анна Каренина», «Азбука» и Книги для детского чтения и др.

Коммерческой торговле произведениями религиозного содержания, связанными со вторым этапом жизни человека и раскрывающими суть его второго - «духовного рождения», Толстой положил конец.

ОН ИЗГНАЛ ТОРГОВЦЕВ ИЗ ХРАМА СВОИХ ДУХОВНЫХ ПОИСКОВ И ОТКРЫТИЙ.

Мысль его была уже занята другим: разделом собственности между членами семьи с тем, чтобы самому не владеть собственностью, добровольно отрешившись от неё. И это тоже вскоре свершилось - в июле 1892 г. Семья в целом восприняла это с радостью. Возникла ясность в распределении собственности между членами семьи. Софья Андреевна вместе с Ванечкой стала полнокровной владелицей Ясной Поляны. Маша и Лев Николаевич от владения собственностью отказались. Толстой получал в год 2000 рублей за постановку своих пьес на сценах российских театров. Эти деньги он и раздавал простым людям, которые приходили к нему за помощью.

Он исповедовал ПРИНЦИП РАЗУМНОЙ ДОСТАТОЧНОСТИ во всём: в одежде, питании, трудовой деятельности, в сфере общения.

К этому времени флёр его величия был ему в тягость, и УПРЁКИ СОФЬИ АНДРЕЕВНЫ В ЕГО АДРЕС ОТНОСИТЕЛЬНО САМОЛЮБОВАНИЯ И ПОСТОЯННОГО ЖЕЛАНИЯ СЛАВЫ И ХВАЛЕБНЫХ СЛОВ БЫЛИ В ВЫСШЕЙ СТЕПЕНИ НЕСПРАВЕДЛИВЫ. Дорога Толстого вела к Хозяину, пославшему его в жизнь, и он пошел по ней, невзирая на многие трудности и препятствия. И чем далее он шёл, чем более приближался к смерти телесной, тем мощнее была в нём потребность во внутреннем очищении и послушании Богу. Кстати замечу, что молитвы Толстого, произносимые им наедине с собой, часто в яснополянском парке «Клины» среди двухсотлетних лип, очень схожи по смыслу и направленности с молитвами оптинских старцев, как и в книгах собранных им афоризмов много совпадений с мыслями из «Добротолюбия».

Софья Андреевна добросовестно выполняла свой долг перед мужем, детьми, внуками. Она искренне всех любила, за исключением, быть может, дочери Саши, которая от рождения была нежеланным ребёнком. Софья Андреевна с успехом, с большой материальной прибылью для семьи вела издательские дела Толстого, до физического изнеможения доводила себя переписыванием рукописей мужа, но делала это не без удовольствия - первой, проявляя любопытство, прикасалась к слову Толстого, а к тому же и ЭКОНОМИЛА ДЕНЬГИ НА ПЕРЕПИСЧИКАХ. Они, деньги, были, но их всегда как бы недоставало.

В ведении хозяйства ей не было равных. Она знала всё: что, где и когда надо сажать, когда собирать и обрабатывать урожай, как выгодно продать его. В последние годы вместе с семьёй с трёх сторон Большого яснополянского дома посадила яблоневые сады, которые тоже должны были со временем приносить немалую прибыль. Как истинный специалист-ботаник, зарисовала с максимальной точностью грибы и полевые цветы Ясной Поляны, что сейчас при утрате значительной части флоры заповедника становится особенно ценным.

Когда Лев Николаевич вопреки воле царского правительства первым в России публично заявил о голоде и призвал к оказанию помощи голодающим народам Поволжья и центральных губерний, она возглавила финансовую комиссию по сборам

И распределению средств для голодающих. Он провёл два года в странствиях - и в зной и стужу - по России, создавая столовые для голодающих, и она порой помогала ему в этом. Это было бескорыстное, нравственное по намерениям и исполнению действо. В процессе общения с крестьянами были найдены НОВЫЕ ФОРМЫ ОРГАНИЗАЦИИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА НА ДЕРЕВНЕ, СОЗДАНЫ ДЕСЯТКИ РАБОЧИХ АРТЕЛЕЙ. Толстых волновала не просто кормёжка голодных, а поиск эффективного выхода из сложившейся трагической ситуации. Важно было, чтобы люди сами наилучшим образом научились устраивать свою жизнь.

Как Львица, она кинулась защищать мужа перед церковью, когда того в 1901 г. Святейший Синод признал отпавшим от Православной церкви. Собственно, шум вокруг этого события подняла Софья Андреевна. Ей казалось, что муж нуждается в такой поддержке. Но то, что должно было превратиться в беседу между Толстым и церковью, приняло форму «отлучения», мирового скандала. Не без помощи Софьи Андреевны.

Как бы она ни относилась негативно к крестьянским детям, она всегда принимала живое участие в их судьбе, много помогала Льву Николаевичу как учитель, ведя разные предметы и занимаясь с ребятами порой с утра до вечера.

В дни болезни Лёвочки она всегда была с ним рядом. И он признавал, что лучше неё ему никто не смог бы помочь. Одно прикосновение её руки успокаивало его и приносило надежду на выздоровление. Особенно это сказалось в Крыму, когда Лев Николаевич был тяжело болен и когда чудодейственная сила любви к нему Софьи Андреевны воскрешала его, возвращала с того света.

Известно и то, что на расстоянии друг от друга они не могли находиться долго. Сразу начинали тосковать, писать длинные письма, ходить каждый день на почту в ожидании ответного письмеца. Письма всегда были откровенные, напряженные, со стороны Софьи Андреевны немало пасмурных, со стороны Льва Николаевича - ободряющие и поддерживающие. Ему открывались философско-религиозные дали, он всё сильнее погружался в те формы общения, которые приближали

К Богу. О том он и писал Софье Андреевне, искренне желая чтобы она поняла его и, если смогла бы, - пошла за ним или рядом с ним.

Но именно эти разногласия во взглядах на жизнь стали камнем преткновения для Софьи Андреевны. Чтобы понять всю особенность ситуации, проведём аналогию с дружбой Толстого и его троюродной тёткой Александрой Андреевной Толстой. Вот как об этом писала сама Софья Андреевна:

«Приезжала и графиня Александра Андреевна Толстая из Петербурга и погостила несколько дней. О ней я отзываюсь в дневнике, что она радостна, ласкова, но придворная (курсив С.А. Толстой. - В.Р.) до мозга костей. Любит царя, царскую фамилию, двор - и своё положение. Но разговоры мы с ней вели бесконечные. На всё отзывчивая, чуткая, добрая и по-своему - религиозная, она всём и всяким интересовалась, ОБО ВСЁМ ОХОТНО ГОВОРИЛА И НИКОГО НЕ ОСУЖДАЛА.

Её мучило новое верование Льва Николаевича, она не могла с ним согласиться, но она любила его всю жизнь и не осуждала его, жалела и его, и меня, и детей.

ТАКОЕ ЖЕ ОТНОШЕНИЕ К ВЕРОВАНИЯМ ЛЬВА НИКОЛАЕВИЧА БЫЛО И ПРИЕЗЖАВШЕЙ ТОГДА ИЗ МОНАСТЫРЯ СЕСТРЫ ЕГО ГРАФИНИ МАРИИ НИКОЛАЕВНЫ» (Толстая С. А. Моя жизнь: В 2-х тт. - Т. 2. – М., 2011. – С. 209).

Казалось бы, всё ясно: позволь каждому жить согласно его убеждениям. Не надо осмеивать их, издеваться над ними, находить постоянные поводы для скандалов из-за них.

«Без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, - а в аристократе эти чувства развиты, - нет никакого прочного основания общественному... bien public (общественному благу), общественному зданию. Личность, милостивый государь, - вот главное: человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится» (Тургенев И. С. Полн. собр. соч..; В 28 тт. – Т. 7. – М., 1981. – С. 47 - 48).

Так Тургенев вместе со своим героем Павлом Петровичем из «Отцов и детей» определил суть аристократизма.

Но этим «тактом действительности» не обладала Софья Андреевна. Духовные прозрения мужа казались ей очередными фантазиями. Сам он, считала она, возомнил себя пророком, пребывающим в гордыне и славе - никто ему не нужен, кроме тех, кто поддерживал его новые идеи, кто готов был пойти за них на каторгу или в тюрьму. Почти постоянно на страницах «Моей жизни» она обращается к комментариям мыслей Толстого, его поступков, наполняя свои суждения иронией, сарказмом, придавая им негативно звучащий характер. Одним словом, создаётся впечатление, что ОНА ВПОЛНЕ ОСОЗНАННО ИДЁТ НА ОБОСТРЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ С МУЖЕМ, ЗАДЕВАЯ ЕГО ЗА САМОЕ БОЛЬНОЕ, ВОЗНИКАЕТ ОЩУЩЕНИЕ НЕКОЙ СУПРУЖЕСКОЙ МЕСТИ.

ЖИВИ, КАЗАЛОСЬ БЫ, СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ, ДАЙ ВОЗМОЖНОСТЬ СУПРУГУ ДУМАТЬ ТАК, КАК ОН ХОЧЕТ, ВЫСТРАИВАЙ НОРМАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ СО ВСЕМИ ОКРУЖАЮЩИМИ, В ТОМ ЧИСЛЕ И С ЕГО ДРУЗЬЯМИ-ЕДИНОМЫШЛЕННИКАМИ, УХОДИ ОТ КОНФЛИКТНОСТИ, РЕЗКИХ ОЦЕНОК, НЕОПРАВДАННЫХ ОБВИНЕНИЙ, И ВСЁ БЫЛО БЫ В ДОМЕ И СЕМЬЕ СПОКОЙНО. По крайней мере, скандалов заметно поубавилось бы. Однако претензия на конгениальность мужу брала своё. Ей часто представлялось, что он подавил в ней многие таланты, отсюда внутренняя неудовлетворённость собой и избрание для предмета истерического раздражения своего собственного мужа, только его и более никого. В результате она добилась, возможно, и неумышленно, того, что он, при всей феноменальной терпеливости, иногда не выдерживал и впадал в затяжные приступы эпилепсии, вызванной не столько переутомлением от своего титанического труда, сколько эмоциональными надрывами. Надрезы в общении, обозначившиеся в начале супружеского пути, теперь превратились в кровоточащие раны. Это чувствовали сами супруги, это было очевидно для всех окружающих.

Но в поведении Софьи Андреевны сказывались и другие факторы. В частности, склонность с раннего возраста к суициду. С годами мысль о самоубийстве становилась всё крепче. Дети, знакомые не раз выводили её из состояния практически невменяемости. Зная за собой эту склонность, она не раз

Предупреждала Толстого, что если он сделает хоть шаг из дома она кончит жизнь самоубийством. Испытание для писателя было нешуточным. С одной стороны, мощный напор претензий, с другой - колоссальное терпение и умение прощать. С годами развивавшаяся истеричность - ещё одно роковое наследие Софьи Андреевны.

В дневниках С. А. Толстой часто появляется мысль о мести Льву Николаевичу за несложившуюся жизнь, желание отравить ему последние годы жизни. Чувствуется это и в её произведениях «Моя жизнь», «Чья вина?», «Песня без слов». Думается, Лев Николаевич не мог не замечать этого. Отвечать на озлобленность озлобленностью он не только не стал, но и не мог этого сделать в силу склада своего характера и религиозных убеждений. Чем больше Софья Андреевна проявляла неприязни к мужу, тем больше он давал ощутить ей, как много в нём любви, жалости, сострадания к ней.

Знакомясь с «Моей жизнью», Дневниками и повестями С.А. Толстой, читатель видит только одну сторону медали. Другая сторона, точка зрения Толстого, от него скрыта. Сегодня возникли однобокость и перекос в восприятии жизненной драмы супругов.

Лев Толстой вот уже много лет в глазах читателей находится перед судом собственной жены. И что странно - никто от него оправдания не ждёт. Да их почти нет. В дневниках всё пристойно, нет резких, полных неприязни, выпадов против жены, есть стремление разобраться в её переживаниях, помочь ей преодолеть психологические трудности. Он прожил открытую, трудовую жизнь, где каждый день был для него значим.

Лев Толстой в конце жизни признался, что он никогда злым не был, за исключением трёх-четырёх случаев. Не был и блудником. До женитьбы у него было 4-5 женщин, а женился он в 34 года. За 48 лет супружеской жизни ни разу не изменил Софье Андреевне («и ни разу не изменил жене» - 56,173). Около 900 писем к жене свидетельствуют о настоящей любви к ней. Его письма необычайно трогательные, нежные, пронзительные по искренности и правдивости. В них глубина постижения

Семейных коллизий, судеб близких людей, желание, может быть, помочь, всегда быть рядом с женой и детьми. Он был внимательным и любящим отцом. Об этом свидетельствуют в своих воспоминаниях сами дети, подтверждает дошедшая до нас огромная переписка Толстого с ними. Он делал многое для того, чтобы облагородить быт семьи, придать ей формы подлинно духовной жизни.

С годами он пришёл к убеждению, что жить надо без роскоши, скромно, без излишеств, ибо в могилу с собой всё не утянешь. Некоторые члены семьи во главе с Софьей Андреевной думали иначе. Заметим кстати, работающим в семье по существу был только он - всемирно известный писатель.

Его мечту жить в крестьянской избе и заниматься крестьянским трудом разделяли в семье только две дочери - Маша и Саша. Софья Андреевна в целом отрицательно относилась к мужикам и постоянно с ними конфликтовала. Многие из друзей Толстого, разделявшие его идеи, становились её врагами.

Одна из главных особенностей творческого гения Толстого - чистота нравственного чувства, то есть способность смотреть на мир изначально нравственно. При этом он видел бездны жизни, торжество зла и насилия, но всегда считал, что добро неизмеримо сильнее зла. И потому Толстой - светлый и добрый гений. Не только в творчестве, но и в жизни. Герои его произведений - это люди разных возрастов, разных национальностей, разных профессий, это сотни измученных войной, униженных и оскорбленных, но в каждом из них он искал частицу Божественной сущности. Сострадание и любовь были вечными спутниками его творчества.

СОСТРАДАНИЕ И ЛЮБОВЬ СТАЛИ ФОРМАМИ ЕГО МИРОПОЗНАНИЯ И СУЩЕСТВОВАНИЯ. Будучи офицером, он защищал простых солдат, в Ясной Поляне создал школу для крестьянских детей, во время голода два года провёл в странствиях, спасая сотни тысяч жизней, восстал против смертных казней в России. Десятки людей по ходатайству Толстого были освобождены

Из тюрем. Он написал более 10 тысяч писем современникам и во многих из них ощущается пронзительная боль за судьбу конкретных людей.

С любовью и пониманием Толстой относился и к Софье Андреевне. Но с годами конфликт между супругами разрастался. На него наслаивались имущественные проблемы (борьба за завещание).

«Мы жили вместе-врозь» - эти слова, сказанные Толстым как нельзя лучше передают суть супружеских отношений а перед смертью Софья Андреевна призналась, что сорок восемь лет прожила с Львом Николаевичем, так и не поняв, что он был за человек.

У семьи своя жизнь, свои потребности, своя логика понимания событий и поведения. Впервые опубликованная шестимесячная переписка родных и друзей (июнь - ноябрь 1910 г.) свидетельствует об их чёрствости, неразумности их общения с Толстым. Порой эгоцентризм окружавших его людей зашкаливал. Софья Андреевна уважала и боялась старшей дочери Татьяны Львовны. Одно слова Тани, один искренний жест любви к матери, и драмы можно было бы избежать. Ведь все знали, что мать тяжело больна. Так уговорите её вырваться за пределы адского домашнего круга, увезите её за границу, о которой она мечтала всю жизнь, найдите лучших врачей. Ведь смог же Лев Львович, средний сын Толстых, излечиться. Почему же мать никто не пожалел, почему все всё понимали, но держались нейтралитета. Так удобно? Или денег было жалко? Или такова мера их любви к родителям? Всю ситуацию по существу отдали на откуп Саше, а она была ещё слишком молода, чтобы глубоко понять происходящее. Об этом она не раз писала и говорила спустя много лет.

Здесь скажу то, о чём долго не решался сказать, а уж писать и подавно. Александра Львовна незадолго до своей смерти рассказала Сергею Михайловичу Толстому, внуку писателя

(моему старшему другу, передавшему мне эту историю), о том, что, когда Толстой, уже больной, сходил с поезда в Астапове, он вспомнил о Софье Андреевне и захотел её видеть. Иногда думаю, что есть правда в словах жены писателя, которая убеждала всех в важности её присутствия при больном муже, справедливо плагая, что у нее есть опыт ухаживания за ним. Но жестокость семьи дала о себе знать и в эти скорбные дни. Человека, с которым Толстой прожил 48 лет, по существу, не допустили к умирающему. Она вошла к нему, когда он был без сознания. Этого Александра Львовна тоже не могла себе простить.

А он, Толстой, великий писатель, мудрец, и на смертном одре продолжал чертить свою карту мира. Говорят, что он умер на полустанке, как скиталец, как неприкаянный человек, наказанный Богом. Умер в страданиях и муках.

Страдания и муки были. Физические. Но он их мужественно переносил, стараясь как можно меньше тревожить окружающих. А вот духовные мысли, чувства, проявившиеся на смертном одре, были наполнены необычайной заботой о присутствующих, искренней благодарностью и любовью, христианской умиротворенностью. Он не боялся смерти, а смиренно шёл к Богу, шепча, умирая: «...истину... люблю много... люблю всех».

Уходя из Ясной Поляны, он думал затеряться, как иголка в стогу сена. В нём всегда была доля наивности, что-то такое непосредственное, что сродни, как он любил говорить, «первообразу гармонии ребёнка». И, действительно, на два дня полиция упустила его из виду. В российской жандармерии, начиная с Зимнего дворца, случился переполох, но вскоре след ухода обнаружился, и под контроль были взяты все оставшиеся дни жизни писателя.

Эти 10 дней потрясли мир. Прекратились войны, человечество будто замерло в ожидании развязки разыгравшейся драмы. В здании железнодорожного вокзала круглосуточно работали журналисты, телетайп регулярно отстукивал сообщения о состоянии здоровья Льва Толстого... Что будет с ним?..

С миром?.. С каждым из нас?.. Со всем человечеством?.. маленький посёлок в центре России на семь дней стал центром Земли.

При жизни Толстой был властителем дум и сердец людей разных поколений, разных профессий, национальностей, вероиспове;даний. Свидетельств тому много - от высказываний простого мужика до признания европейски образованного писателя. Антон Чехов: «Что с нами будет, когда умрёт Толстой? Страшно подумать». Александр Блок: «С Толстым ушла мудрая человечность». Томас Манн: «Если бы был жив Толстой, Первой мировой войны не было». Таков был нравственный авторитет Толстого при жизни.

Астапово. Рядом Рязань, Липецк, Задонск, Лебедянь, Данков, Куликово Поле... Рядом места, знакомые Толстому по работе во время голода. Он и его товарищи создали более 240 столовых для голодающих, спасли сотни тысяч жизней.

Станция Астапово с большим вокзалом, железнодорожным депо, служебными зданиями, жилыми домами и скверами, возникшая в 1889-1890 гг., сохранилась по сей день, и сегодня, имея с 1918 г. другое название «Лев Толстой», представляет собой памятник архитектуры железнодорожного зодчества.

Дом начальника станции, в котором умер Лев Толстой, по существу, сразу же после смерти писателя стал народным музеем, а в середине прошлого века вошёл в состав Государственного музея Л.Н. Толстого (Москва). К 100-летию со дня

Смерти писателя мемориальный дом, вокзал, жилые дома были отреставрированы.

20 ноября 2010 г., в День Памяти, более двух тысяч человек почтили своим посещением Мемориал памяти «Астапово» на станции Лев Толстой. В Доме-музее открылась новая экспозиция «Астаповский меридиан. На пороге вечности». Состоялось торжественное открытие Культурно-образовательного центра им. Л.Н. Толстого с демонстрацией в его залах выставки редких картин из фондов музея, в кинозале - исторической хроники начала XX века «Живой Толстой». Перед многочисленными гостями из разных городов России и зарубежных стран с пронзительным и глубоким словом о Толстом выступил известный писатель и публицист Валентин Курбатов.

«Не Петербург, не Москва - Россия... - писал о тех скорбных днях Андрей Белый. - Россия - это Астапово, окруженное пространствами; и эти пространства - не лихие пространства: это ясные, как день Божий, ЛУЧЕЗАРНЫЕ ПОЛЯНЫ».

(Белый Андрей. Трагедия творчества. Достоевский и Толстой // Русские мыслители о Льве Толстом. Тула – Ясная Поляна, 2002. С. 285).

Когда утром 7 (20) ноября по всем концам света разлетелось одно только слово «скончался», все знали, кого потерял мир.

Невзирая на его пророчества и предупреждения, человечество пошло по пути зла и насилия. XX век стал самым кровопролитным в истории цивилизаций, XXI поражает ещё большими зверствами. Сегодня в разных концах умирают люди от войн, голода, продолжаются религиозные распри, богатые «давят» бедных, ханжество и лицемерие, ложь и обман в чести у власти. Иуда с его поцелуем жив.

Толстой не был предан забвению. Миллионными тиражами выходили и выходят в свет его сочинения, по мотивам его произведений созданы сотни спектаклей и фильмов, музеи Толстого в Ясной Поляне, в Хамовниках (Москва) посещают

Ежегодно десятки тысяч людей, среди них не только наши соотечественники, но и представители многих зарубежных стран. И все же с полной уверенностью можно сказать: для большинства живущих Толстой остаётся неизвестным писателем. А то что он великий мудрец жизни, знают в нашей стране немногие. Причина тому - запрещение философско-религиозных работ писателя как при царской, так и при советской власти, гнет ленинских статей при анализе творчества Льва Толстым, когда каждый школьник мог смеяться над мудрецом, не читая его и не понимая, что стоит за ленинскими словами: «хлюпик, юродствующий во Христе», жалкий «непротивленец».

Те идеи и принципы жизни, во имя которых Толстой совершил свой путь на Голгофу, не только не востребованы, но даже и не осмыслены нашими современниками. Тогда как именно под воздействием идей Толстого Махатма Ганди принес свободу Индии от гнета англичан, в 1922 г. Корея стала самостоятельным государством, деятельность и смерть Мартина Лютера Кинга в США перевернули сознание американского общества, резко изменив в лучшую сторону отношение к неграм.

Дом, ставший последним земным пристанищем Л.Н. Толстого, не мемориал скорби, ибо это противоречило бы концепции «жизни - смерти - бессмертия» великого писателя, считавшего, что «смерти нет».

Пройдя через «арзамасский ужас» смерти, утрату многих родных и близких, страх перед смертью, Толстой в пятьдесят лет думал о самоубийстве, ибо не мог ответить на вопрос - где тот смысл жизни, который неуничтожим после смерти? Его философский трактат «О жизни» первоначально назывался «О жизни и смерти», но, написав его, Толстой зачеркнул слово смерть - ее нет для того, кто, пройдя через «рождение духом», нашёл в себе силы для духовного движения к идеалу.

В Яснополянских записках Душана Маковицкого о предсмертных днях Толстого примечательно свидетельство: «Сам Лев Николаевич надеялся преодолеть болезнь, желал выжить,

Но и за всё время болезни ничем не показал обратного... страха смерти...»

ТОЛСТОЙ ПРИШЁЛ К ВЫВОДУ, ЧТО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА, ПОЗНАВШЕГО СМЫСЛ ЖИЗНИ В ИСПОЛНЕНИИ ВЫСШЕГО БЛАГА - СЛУЖЕНИИ БОГУ, БЛИЖНЕМУ НРАВСТВЕННОЙ ИСТИНЕ, СМЕРТИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Смерть страшна человеку, пребывающему во власти тела. Вопрос о том, как прожита была собственная жизнь и какой след человек оставил о себе в мире, стал для Толстого одним из главных в его размышлениях о жизни и смерти. В любви, служении людям и Богу он увидел путь выхода из трагического тупика – здесь средоточие проблемы бессмертия, здесь порог вечности, и ты сам должен переступить через него. Чем раньше пробудится в человеке Разум, частица Божественного, чем скорее произойдет рождение духом, тем больше в нас бессмертного смысла, тем очевидней будет суть перехода «из времени в Вечность» (А. Фет), ещё более таинственную, чем жизнь земная.

ПЕРЕХОД – ЭТО ТОТ ПОРОГ, ТА ТОЧКА ОТСЧЁТА, КОТОРОЙ ПРОВЕРЯЕТСЯ ЧЕЛОВЕК ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ (в «Войне и мире» - «личность целого народа»). Эта точка отсчёта выявляет значимость данной личности и то, что остается после её физической смерти: жизнь рода, духа, идей, значимых и добрых деяний, произведение искусства, научное открытие или уголок в памяти любившего тебя человека... Это и многое другое вопреки нашему желанию может стать неотъемлемой частью культуры человечества, оказаться в орбите его памяти. Но само бессмертие духа после умирания тела, то бессмертие, к которому стремились многие герои Толстого и сам Толстой, - где оно? Оно в каждом человеке, если через Бога в нём неустанно идёт работа бессмертной души. Вера в бессмертие - это таинство, с признанием которого жизнь наполняется светом и смыслами. Без неё, как писал Толстой, жизнь подобна «чистой выбеленной квадратной комнате», вызывающей «ужас красный, белый, квадратный».

На смертном одре Толстой слышит голоса умерших близких ему людей. Будто они зовут его к себе, в другой мир. Душой он откликается на этот зов, но «ум сердца» пока ещё крепко связан с земными страданиями окружающих его людей. Даже на смертном одре судьба ближнего дороже вселенских переживаний. И потому он пишет в своём дневнике сначала по-французски: «Делай, что должно...», не дописывает продолжение любимого им изречения «и пусть будет, что будет». Собрав последние силы, дописывает по-русски: «И все на благо и другим, и главное, мне» (58, 126). Это были последние слова, написанные его рукой.

За день до смерти Толстой привстал с постели и громким голосом, внятно сказал присутствующим: «Вот и конец!.. И ничего!». Увидел дочерей Таню и Сашу и обратился к ним со словами: «Я вас прошу помнить, что, кроме Льва Толстого, есть ещё много людей, а вы все смотрите на одного Льва». И ещё сказал: «Лучше конец, чем так» (ЯЗ – 4. С. 430).
Тема «Ухода - Смерти - Бессмертия», сопряжённая с уникальностью астаповского дома, звучит по-особому в контексте философии Пути жизни.

ФЕНОМЕН ПУТИ - это путь жизни человека, его бесконечное движение «от тьмы к свету»; духовное восхождение личности к сакральному центру - источнику высшей благодати и радости, к Богу; путь самопознания человека и познание мира; путь ищущей русской души, думающей о судьбах родины и всего человечества.

Сам Толстой - живое воплощение человека-Пути. Как мудрец он шёл через аскетического очищения духа, стремившегося к добродетели, восходившего от материального к идеальному, пребывавшего в извечном движении ради духовного преображения.

Комната, в которой умер Лев Толстой - философский образ Порога, Перехода, встречи Человека с Логосом, Светом, - по экспозиционному замыслу просматривается с двух сторон:

Внутренней - взгляд собственно на комнату изнутри дома и внешней - взгляд на противоположную дверь (толстовский символ смерти и выхода к новой жизни), открытую со стороны дороги в мир. За ней прозрачная пуленепробиваемая установка и освещённая комната. Свет вырывается наружу, освещает траву, деревья, жилые дома и уходит ввысь. Толстой как бы благословляет весь мир, весь свет, но уже «без себя», без своего персонифицированного «я», находясь в светящемся ареале космоса. Он сам уже становится вечным источником света в вечно «живой жизни» мира.

В молодости он хотел быть самым богатым, самым великим, самым счастливым человеком на этой земле. Но отказался от богатства, тяготился прижизненной славой, в старости менее всего был мучим гордыней, хотел семейного счастья - оно не сложилось, мечтал о счастье для простого народа, но все уже дышало гневом, классовой непримиримостью, Россия шла к революциям, братоубийственным войнам. И стало ясно, что человек не властен над обстоятельствами, но он властен изменить свою душу к лучшему. От жажды богатства - к опрощению, от желания счастья - к «царству Божию внутри вас», от величия и славы - к просьбе похоронить его в самом простом гробу, над могилой не ставить памятника, не говорить траурных речей.

Последняя его книга «Путь жизни» вышла после смерти. Книга о том, как человек открывает смысл жизни, обретает бессмертие, чтобы на пороге Вечности можно было сказать словами Ивана Ильича: «Кончена смерть».

К этому времени были уже серьезно осложнены. Известно, что Софья Андреевна, прожившая с Толстым в браке, который длился 48 лет, была ему хорошей женой. Она родила Толстому 13 детей, всегда исключительно нежно и внимательно выполняла материнские обязанности, занималась переписыванием и подготовкой рукописей мужа к печати, образцово вела хозяйство.

Однако, к 1910 году отношения Толстого с женой до крайности обострились. У Софьи Андреевны начались истерические припадки, во время которых она просто не владела собой. Летом 1910 года в Ясную Поляну были приглашены психиатр профессор Россолимо и хороший врач Никитин, знавший Софью Андреевну давно. После двухдневных исследований и наблюдений, они установили диагноз «дегенеративной двойной конституции: паранойяльной и истерической, с преобладанием первой».

Разумеется, тяжелое расстройство не могло возникнуть на пустом месте. Причиной ему были идеи Льва Николаевича. Стремление писателя быть проще и ближе к народу, его манеру одеваться в крестьянскую одежду, его вегетарианство и прочее Софья Андреевна терпела. Однако, когда Толстой объявил о намерении отказаться от авторских прав на свои сочинения, созданные после 1981 года, его жена восстала. Ведь отказ от авторских прав означал отказ от гонораров за публикации, которые были очень и очень значительными. Толстой желал спасти мир, приведя все человечество к более правильной, честной и чистой жизни. Софья Андреевна таких больших задач перед собой не ставила, она лишь желала дать детям надлежащее образование и обеспечить им достойное будущее.

Впервые о своем желании отказаться от авторских прав Толстой заявил в 1895 году. Тогда же он изложил в дневнике свою волю на случай смерти. Он обращался к детям с просьбой так же отказаться от наследования авторского права: «Сделаете это - хорошо. Хорошо это будет и для вас; не сделаете - это ваше дело. Значит, вы не готовы это сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжелым для меня делом жизни». Как видим, первоначально Толстой просто советовал детям поступить таким образом. Однако, у Софьи Андреевны были основания полагать, что со временем эта мысль может быть сформулирована именно как последняя воля. В этом ее укрепляло все растущее влияние на мужа со стороны его друга и лидера толстовства, как общественного движения В. Г. Черткова.

В своем дневнике Софья Андреевна напишет 10 октября 1902 года: «Отдать сочинения Льва Николаевича в общую собственность я считаю и дурным и бессмысленным. Я люблю свою семью и желаю ей лучшего благосостояния, а передав сочинения в общественное достояние, - мы наградили бы богатые фирмы издательские…».

В доме начался настоящий кошмар. Несчастная супруга гениального писателя утратила всякий контроль над собой. Она подслушивала и подглядывала, старалась не выпускать мужа из виду ни на минуту, рылась в его бумагах, стараясь найти завещание, в котором Толстой лишает своих наследников авторских прав на его книги. Все это сопровождалось истериками, падениями на пол, демонстративными суицидальными попытками.

Последней каплей стал такой эпизод: Лев Николаевич проснулся в ночь с 27 на 28 октября 1910 года и услышал, как жена роется в его кабинете, в надежде отыскать «тайное завещание».

В ту же ночь, дождавшись, когда Софья Андреевна, наконец, уйдет к себе, Толстой покинул дом.

Побег

Он покинул дом в сопровождении своего врача Маковицкого, который постоянно жил в имении. Кроме Маковицкого о побеге знала лишь его младшая дочь Саша, которая, единственная из членов семьи, разделяла взгляды отца.

Решено было взять с собой только самое необходимое. Получился чемодан, узел с пледом и пальто, корзина с провизией. Денег с собой писатель взял лишь 50 рублей, а Маковицкий, вообразив, что они едут в имению к зятю Толстого, почти все деньги оставил в комнате.

Разбудили кучера и отправились на станцию Щекино. Здесь Толстой заявил о намерении отправиться в Оптину пустынь.

В Козельск Толстой пожелал ехать 3-м классом, с народом.

Вагон был забит и прокурен, Толстой вскоре начал задыхаться. Он перешел на площадку вагона. Там дул ледяной встречный ветер, но зато никто не курил. Именно этот час на передней площадке вагона Маковицкий назовет впоследствии «роковым», полагая, что именно тогда Лев Николаевич и простудился.

Наконец, прибыли в Козельск.

Оптина пустынь и Шамордино

Здесь Толстой надеялся встретиться с кем-нибудь из прославленных старцев Оптиной пустыни. Как известно, писатель был отлучен от церкви, и такой шаг восьмидесятидвухлетнего старика следует рассматривать, возможно, как готовность пересмотреть свои взгляды. Но - не случилось. Толстой провел в Оптиной восемь часов, но так и не сделал первого шага, не постучался в дом ни к одному из оптинских старцев. И никто из них не позвал его, несмотря на то, что всем в Оптиной пустыни было известно, что писатель здесь.

Сохранились рассказы о том, что когда они отплывали на пароме от Оптиной, Толстого провожали пятнадцать монахов.

Жалко Льва Николаевича, ах ты, господи! - шептали монахи.

Толстой отправился в Шамордино, к своей сестре, которая была монахиней Казанской Амвросиевской женской пустыни. Он хотел остаться здесь на какое-то время и даже думал договориться об аренде домика по соседству с монастырем, но не сделал этого. Вероятно, причиной стал приезд дочери Саши. Она прибыла очень решительно настроенная против семьи и матери, всецело поддерживающая отца, к тому же возбужденная путешествием и секретностью отъезда. Молодой задор Саши, видимо, диссонировал с настроением Толстого, бесконечно уставшего от семейных дрязг и споров, и желавшего только одного - покоя.

Астапово

Куда ехать дальше ни Толстой, ни сопровождавшие его люди, видимо, не очень знали. В Козельске, прибыв на вокзал, они сели на поезд, который стоял у перрона «Смоленск - Раненбург». Вышли на станции Белево, приобрели билеты до Волово. Там намеревались сесть на какой-нибудь поезд, следующий в южном направлении. Целью был Новочеркасск, где у жила племянница Толстого. Там думали получить заграничные паспорта и отправиться в Болгарию. А если не получится - на Кавказ.

Однако, в дороге дала себя знать простуда, которую Толстой получил по дороге в Козельск. Пришлось сойти на станции Астапово - теперь это город Лев Толстой в Липецкой области.

Простуда обернулась воспалением легких.

Толстой умер спустя несколько дней в доме начальника станции Ивана Ивановича Озолина. На то короткое время, что умирающий писатель находился там, этот небольшой домик превратился в самое важное место в России, да и не только. Отсюда по всему свету летели телеграммы, сюда примчались журналисты, общественные деятели, почитатели творчества Толстого и государственные мужи. Сюда же приехала и Софья Андреевна. Не замечая ничего, не отдавая себе отчета в том, что свидетелем ее горя стал едва ли не весь мир, она бродила вокруг домика Озолина, стараясь узнать, что там происходит, каково состояние ее Левочки. Чертков и Александра Николаевна сделали все, чтобы не допустить Софью Андреевну к умирающему мужу. Она смогла проститься с ним лишь в самые последние минуты, когда он был почти без сознания.

Озолин остановил часы в здании вокзала, приведя стрелки именно в это положение. Старинные часы в здании станции Лев Толстой и до сих пор показывают 6 часов 5 минут.

Письмо Л.Н. Толстого жене, оставленное перед отъездом из Ясной Поляны: 1910 г. Октября 28. Ясная Поляна.

Отъезд мой огорчит тебя. Сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение мое в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста: уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни.

Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твое и мое положение, но не изменит моего решения. Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всем, чем я был виноват перед тобой, так же как и я от всей души прощаю тебя во всем том, чем ты могла быть виновата передо мной. Советую тебе помириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлет мне, что нужно; сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с нее обещание не говорить этого никому.

В ночь на 28 октября (10 ноября) 1910 года Л. Н. Толстой, выполняя своё решение прожить последние годы соответственно своим взглядам, тайно покинул навсегда Ясную Поляну в сопровождении лишь своего врача Д. П. Маковицкого. При этом у Толстого не было даже определённого плана действий . Своё последнее путешествие он начал на станции Щёкино. В тот же день, пересев на станции Горбачёво в другой поезд, доехал до станции Козельск, нанял ямщика и направился в Оптину Пустынь, а оттуда на следующий день -- в Шамординский монастырь, где Толстой встретился со своей сестрой, Марией Николаевной Толстой. Позднее в Шамордино тайно приехала дочь Толстого Александра Львовна .

Утром 31 октября (13 ноября) Л. Н. Толстой и сопровождающие отправились из Шамордино в Козельск, где сели в уже подошедший к вокзалу поезд № 12, следующий в южном направлении. Билетов при посадке купить не успели; доехав до Белёва, приобрели билеты до станции Волово. Сопровождавшие Толстого позже также свидетельствовали, что определённой цели у путешествия не было. После совещания решили ехать к его племяннице Е. С. Денисенко, в Новочеркасск, где хотели попытаться получить заграничные паспорта и затем ехать в Болгарию; если же это не удастся -- ехать на Кавказ . Однако по дороге Л. Н. Толстой простудился и заболел крупозным воспалением лёгких и вынужден был в тот же день выйти из поезда на первой большой станции рядом с населённым пунктом. Этой станцией была Астапово (ныне Лев Толстой, Липецкая область) .

Известие о болезни Льва Толстого вызвало сильный переполох как в высших кругах, так и среди членов святейшего Синода. О состоянии его здоровья и положении дел систематически направлялись шифрованные телеграммы министерству внутренних дел и Московскому жандармскому управлению железных дорог. Было созвано экстренное тайное заседание Синода, на котором, по инициативе обер-прокурора Лукьянова был поставлен вопрос об отношении церкви на случай печального исхода болезни Льва Николаевича. Но вопрос положительно так и не был решён.

Льва Николаевича пытались спасти шестеро врачей, но на их предложения помочь он лишь ответил: «Бог всё устроит ». Когда же его спросили, чего ему самому хочется, он сказал: «Мне хочется, чтобы мне никто не надоедал ». Последними осмысленными его словам, которые он произнёс за несколько часов до смерти старшему сыну, которые тому от волнения не удалось разобрать, но которые слышал врач Маковицкий: «Серёжа… истину… я люблю много, я люблю всех… ».

7 (20) ноября в 6 часов 5 минут после недели тяжёлой и мучительной болезни (задыхался) Лев Николаевич Толстой умер, в доме начальника станции И. И. Озолина.

Когда Л. Н. Толстой приезжал в Оптину пустынь перед смертью, игуменом монастыря и скитоначальником был старец Варсонофий. Толстой не решился зайти в скит, и старец поехал за ним на станцию Астапово, чтоб дать ему возможность примириться с Церковью. Но его не пустили к писателю, как не пустили к нему и некоторых из его ближайших родственников из числа православных верующих.

9 ноября 1910 года в Ясной Поляне собралось несколько тысяч человек на похороны Льва Толстого. Среди собравшихся были друзья писателя и поклонники его творчества, местные крестьяне и московские студенты, а также представители государственных органов и местные полицейские, направленные в Ясную Поляну властями, которые опасались, что церемония прощания с Толстым может сопровождаться противоправительственными заявлениями, а, возможно, что даже выльется в демонстрацию. Кроме того -- в России это были первые публичные похороны знаменитого человека, которые должны были пройти не по православному обряду (без священников и молитв, без свечей и икон), как пожелал сам Толстой. Церемония прошла мирно, что было отмечено в полицейских рапортах. Провожающие, соблюдая полный порядок, с тихим пением проводили от станции до усадьбы гроб Толстого. Люди выстроились в очередь, молча входили в комнату для прощания c телом.

В этот же день в газетах была опубликована резолюция Николая II на докладе министра внутренних дел о кончине Льва Николаевича Толстого: «Душевно сожалею о кончине великого писателя, воплотившего во время расцвета своего дарования в творениях своих образы одной из славных годин русской жизни. Господь Бог да будет ему милосердный судья ».

10 (23) ноября 1910 года Л. Н. Толстой был похоронен в Ясной Поляне, на краю оврага в лесу, где в детстве он вместе с братом искал «зелёную палочку», хранившую «секрет», как сделать всех людей счастливыми. Когда гроб с покойным опускали в могилу, все присутствующие благоговейно преклонили колени .

В январе 1913 года было опубликовано письмо графини С. А. Толстой от 22 декабря 1912 года, в котором она подтверждала известия в печати о том, что на могиле её супруга было совершено его отпевание неким священником в её присутствии, при этом она опровергала слухи о том, что священник был ненастоящим. В частности графиня писала: «Заявляю ещё, что Лев Николаевич ни разу перед смертью не выразил желания не быть отпетым, а раньше писал в своём дневнике 1895 г., как бы завещание: „Если можно, то (хоронить) без священников и отпевания. Но если это будет неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай хоронят, как обыкновенно, но как можно подешевле и попроще“ ». Священником, добровольно пожелавшим нарушить волю Святейшего синода и тайно отпеть отлучённого графа, оказался Григорий Леонтьевич Калиновский, -- священник села Иванькова Переяславского уезда Полтавской губернии. Вскоре он был отрешён от должности, но не за противозаконное отпевание Толстого, а «ввиду того, что он находится под следствием за убийство в нетрезвом виде крестьянина <…>, причём означенный священник Калиновский поведения и нравственных качеств довольно неодобрительных, то есть горький пьяница и способный на всякие грязные дела », -- как сообщалось в агентурных жандармских сводках

На смерть Льва Толстого отреагировали не только в России, но и во всем мире. В России прошли студенческие и рабочие демонстрации с портретами умершего, ставшие откликом на кончину великого писателя. Чтобы почтить память Толстого, рабочие Москвы и Санкт-Петербурга остановили работу нескольких заводов и фабрик. Происходили легальные и нелегальные сходки, собрания, выпускались листовки, отменялись концерты и вечера, на момент траура были закрыты театры и кинематографы, приостановили торговлю книжные лавки и магазины. Многие люди хотели принять участие в похоронах писателя, однако правительство, опасавшееся стихийных волнений, всячески препятствовало этому. Люди не могли осуществить своего намерения, поэтому Ясная Поляна была буквально засыпана соболезнующими телеграммами. Демократическая часть российского общества была возмущена поведением правительства, долгие годы третировавшего Толстого, запрещавшего его произведения, и, наконец, препятствовавшая чествованию его памяти.